О чайной церемонии

Есть сфера японской жизни, где бамбуковый город, этот символ сугубо национального, держит свои позиции, пожалуй, особенно прочно, хотя, казалось бы, стремительная деловитость нынешнего японского быта не оставляет для него ни малейшей опоры.

Существует ли чайный дом в современной Японии?

Да. Но каждому побывавшему на Японских островах чайная церемония как и изысканность гейш, и очарование красочных праздников, представляется тем последним атрибутом неповторимой экзотики, тонкость и хрупкость которой доживает, вероятно, последние дни в дымном грохоте урбанизированного столетия.

Чтобы в этом убедиться, достаточно приглядеться к оживленным по вечерам увеселительным районам японских городов. Кричащие зазывные рекламы боевиков, звенящие автоматы пачинко, тысячи баров, клубов, кафе, ресторанов, театральные подмостки и заведения сомнительного толка - все, наперебой предлагая свои услуги, в конкурентной горячке ведут ожесточенную схватку за каждую минуту свободного времени современного японца. "Индустрия отдыха" не уступает по искусности методов и интенсивной деятельности любой другой отрасли капиталистического хозяйства.

А величайшее открытие, равно как источник самых неожиданных последствий для общественной жизни, - телевидение?

Когда в жаркие, душные дни поезд покидает Токио, за окнами плывет нескончаемая шеренга прильнувших друг к другу домишек с распахнутыми сёдзи. Перед вашим взором, как на ладони, раскрываются кусочки чужих жизней. И если вначале это любопытно, то потом v вас захлестывает все растущее изумление, переходящее в настоящее чувство страха. Перед вами странная, словно околдованная жестоким волшебником страна, где, прикованные к нервному мерцанию оглушающих стрельбой и воплями экранов, застыли немые тени человеческих фигур.

Где уж тут найти место чайному павильону, его тишине, его строгой, медлительной церемониальности, так несовместимой с напряженной жизнью, рассчитанной по минутам.

Старое и новое в Японии, как и везде, находится в жесточайшей схватке. Это относится и к давним обычаям, и к национальным традициям. Стремительный темп современной жизни, заполняющий до предела день человека заботами и трудами, оставляет все меньше времени для ярких, праздничных шествий, для медлительности икэбана. Но они живут - и праздник цветущей вишни - сакура, и экзотичность Нового года, и дни "мальчиков" и "девочек", и множество других национальных торжеств.

И все же вопреки всему нам с Хельгой, проявлявшим интерес к любому специфическому явлению японской жизни, казалось, что в индустриальной, торопящейся в XXI в. Японии для созерцательности чайной церемонии просто не осталось места.

Мы знали, что традиция эта жива, но постепенно исчезает, настоящих чайных домов становится все меньше и если, принимая иностранцев, и устраивают чайную церемонию, то чаще всего она происходит в обычной комнате, с обычными столами. Но нам повезло. Однажды вечером, вернувшись в отель, я получила вместе с ключами записку от Хельти. Она писала, что завтра вечером мы приглашены на чайную церемонию. Сама она неожиданно выехала по делам из Токио и должна была вернуться только к середине следующего дня. Записка была написана торопливо, но тем не менее в ней были подчеркнуты слова: "настоящая церемония".

Все было ясно, мы дождались того, к чему стремились. Однако, когда я уже ложилась спать, мне вдруг пришла в голову странная и невероятная мысль. Если это настоящая чайная церемония, то все атрибуты ее должны строго соответствовать установленным канонам. Следовательно, должен быть чайный сад и чайный дом. А если это настоящий чайный дом, то у него будет канонизированный вход. А если это так, то... Вот тут-то начиналась трагикомедия. У чайного дома нет крыльца, его заменяет большой гладкий камень. И дверей тоже нет. Попадают в дом через отверстие в нижней части стены, как раз над камнем. Высота проема - 90 см и почти такая же ширина. Гость снимает обувь, ставит ее у стены чайного дома, взбирается на камень и, согнувшись, осторожно пролезает в стенной проем. Но это хорошо маленьким, тонким японцам, мужчинам и женщинам, привыкшим сидеть на пятках, низко кланяться, складывая туловище почти вдвое. А как быть нам?

Если бы кто-нибудь заглянул ко мне в комнату в это время, он был бы поражен весьма странным и явно непонятным занятием хозяйки. Сидя на пятках перед стеной, я незаметными точками отмечала на ней свой рост в таком положении, затем все промеряла линейкой. Получалось, что пролезть можно, но... с известными усилиями. Была бы Хельга, уж она обязательно бы спросила:

- Кому нужен такой вход, кто его придумал и какой в нем смысл?

Хельга не историк... А смысл был, и совершенно определенный. Чайная церемония, пришедшая из Китая, стала практиковаться в Японии буддийскими монахами секты дзэн в XII в. Сначала чай пили как лекарство, постепенно эти церемонии превратились в своеобразное лекарство для души, в метод духовного совершенствования, в некое противостояние окружающему миру. Это было время глубокого идеологического кризиса. В XII в. императорская власть, которая по представлениям буддизма вечна и неизменна, неожиданно оказалась сломленной военно-феодальным дворянством.

Рухнула и философская система, поддерживавшая старый политический порядок. И в этих условиях философская концепция буддийской секты дзэн оказалась весьма соответствующей моменту, жизнеспособной, утверждающей, что единственный способ существования, примирения с его (противоречиями - неустанное совершенствование своей души. Но чтобы совершенствоваться, надо постичь самого себя, и чайная церемония превратилась в почти что ритуальное священнодействие - человек погружался в глубокое самосозерцание, что, по убеждению монахов, было средством прикоснуться к философии дзэн или подготовить себя к ее постижению.

Поэтому все течение чайной церемонии: поведение хозяйки, гостей, обстановка чайного дома - строго канонизировалось. Появились даже мастера чайной церемонии. Они обдумывали все: и как действует на человека в момент церемонии тишина, и нужен ли спокойный, рассеянный свет, и подходит ли к случаю пышность обстановки или, наоборот, нужна максимальная скромность и строгость.

Одним из значительных мастеров чайной церемонии был Мурата Сюко (1422 - 1502); он первый сделал попытку уменьшить "тясицу" (помещение для чайной церемонии). Среди других мастеров известны имена Фурита Орибэ, Уракуйс Орита, Энею Кобору. Но, пожалуй, самым известным мастером чайной церемонии японцы считают уже упоминавшегося Сэн-но Рикю. Он окончательно перенес церемонию из великолепного большого зала в домик, котрый был так мал и убранство его было настолько скромно, что он напоминал обычный крестьянский домик или бедную рыбацкую хижину. Рикю и его последователи утверждали, что большая комната не нужна - ведь человек своей самоуглубленностью, погружением в самосозерцание может расширить мир до бесконечности. Не нужен и богатый декор, ничто не должно отвлекать, рассеивать внимание. Даже внешнему миру с его красотой и многообразием заказан вход в чайный дом. От пего отгораживались глухими, без окон, стенами; только несколько звеньев решетчатых фрамуг в потолке пропускали слабый рассеянный свет. Атмосфере полумрака должна была способствовать и цветовая гамма стен. Сначала они оклеивались белой, хорошо натянутой бумагой. Но и бумага отражала свет. Поэтому Рикю после многих вариантов остановился на обмазывании стен простой темной глиной. Это давало наконец гармонию полумрака. Солнечные лучи, конечно, были нежелательны; ведь они не содействуют отрешенности человека. Поэтому часто церемония проводилась вечером или даже ночью.

Но были чайные павильоны, в которых на уровне головы сидящего на циновках человека прорубалось круглое, средних размеров окно, предназначенное для любования луной. Церемония в них приурочивалась к полнолунию, к периоду цветения сакуры, к осенним дням, что так хороши в Японии, отдыхающей от жары, расцвеченной золотом и багрянцем листьев. Круглое окно ловило сверкающий диск, потоки голубого света лились в тишину и сумрак чайного дома, ветер доносил звон водопада, волнами гнал запах цветов и листьев.

Однако, любуясь лунными ночами, человек не мог не думать о красоте природы. А цель церемонии была иная - добиться гармонии внутреннего мира, поэтому лунные чайные павильоны строились реже, чем обычные.

Вход в дом в форме маленького проема в нижней части стены был тоже нововведением Рикю. Может быть, потому, что сам дом крошечный, и такой вход соответствовал его габаритам. Несомненно, при маленькой высоте дома нельзя делать двери в рост человека. Но все же главное было не в этом. Низкая притолока говорила о том, что чайный дом - место тишины и гармонии для всех.

Классики чайной церемонии мыслили ее как своеобразное служение, "поклонение красоте в сером свете будней", как попытку создать идеальную "страну чистоты и тишины на земле... какой бы короткой ни была встреча и как бы ни мало людей участвовало в ней". Различное общественное положение, чины, звания и титулы - все это оставалось за нидзиригути - входом, уравнивающим всех, заставляющим феодала и крестьянина, купца и надменного самурая - всех одинаково склонять голову. В средневековой Японии с ее полицейско-крепостническим режимом, с системой жесточайших регламентаций, которая контролировала духовный мир человека и подгоняла к определенному стандарту, этот момент приобрел особую важность.

Наконец наступил тот вечер, когда мы должны были присутствовать на чайной церемонии, вечер, которому суждено разрешить все наши ожидания и сомнения.

В точно назначенный час мы подошли к условленному месту. Чайный дом не был виден прохожим, он стоял в глубине квартала, будто спрятавшись за торцовые стены домов, выходящих на улицу. Хозяйка встречала гостей у раскрытых настежь дверей. Опаздывать сюда даже на несколько минут считалось верхом неприличия.

Но вот за последним гостем закрылись двери. Хозяйка, низко кланяясь и произнося вежливые фразы, необычайно учтивые и церемонные, удалилась. Мы обнаружили, что находимся совсем не в чайном доме, хотя комната была невелика и довольно уютна. Это было лишь помещение для отдыха перед церемонией, где можно прийти в себя после бензинового удушья и влажной жары токийских улиц, поправить прическу, наконец, просто посидеть молча. Одна наша знакомая, которой пришлось идти несколько кварталов пешком, сменила запылившиеся таби¹ на свежие. Все гости были в красочных, ярких кимоно, поражающих обычной для японской одежды пластичностью нежного рисунка и удивительно тонким сочетанием цветовых переливов.

¹ (Таби - белые носки, на которые надеваются дзори - подошва с ремешком, пропущенным через большой палец)

До того как пришла хозяйка и повела нас в сад, все успели снять туфли и надеть соломенные дзори. Мы молча копировали действия соседок, да и паша знакомая периодически еле слышно шептала краткие инструкции. О самом главном, что нас беспокоило, мы так и не решились спросить. Что же показалось нам наиболее примечательным в этом чайном саду? Прежде всего не ощущался его размер. Если приглядеться, то можно заметить границы сада, но, разбитый на три части, он создавал иллюзию протяжения. Подчеркивая все части каким-нибудь предметом, он казался больше, чем был на самом деле.

В первой части таким предметом был довольно большой черный камень. То ли очертания его, напоминающие притаившегося зверя, то ли цвет приковывали глаз, но сразу, без объяснения стало ясно, что этот камень - страж чайного дома. Он охранял от духов, от дурного глаза и дом, и сад, и пришедших сюда людей. Во второй части над дорожками и газонами из мелких дробленых камешков, над травами и кустарниками возвышался серый, не лишенный величественности каменный буддийский фонарь с приподнятыми краями. Камень фонаря был прохладным, что чувствовалось даже издалека. В третьей части сада стоял квадратный каменный куб с холодной водой, налитой в выдолбленное в середине углубление. Это цукубаи - камень-колодец. Из него каждый гость должен зачерпнуть воду, освежиться перед церемонией, вымыть руки и лицо, прополоскать рот. Ковшик лежал тут же, и после употребления его следовало положить на место. В холодные осенние вечера рядом с цукубаи ставился медный бачок с теплой водой для умывания и зажигался фонарь, чтобы освещать гостю путь к дому. Сейчас же, в жару, вода в обросшем мохом каменном хранилище была холодной и имела необычайно приятный вкус (по канонам церемонии воду должны были брать из горных источников - может, ее привезли оттуда и на этот раз!). А дальше... дальше стоял чайный дом; цукубаи был в двух шагах от него. Мы видели оштукатуренные стены и вход, закрытый задвигающейся ставней. Камень перед ним. Сейчас почетный гость снимет дзори, отодвинет ставни и пролезет в проем, остановится в нем и будет смотреть на картину, висящую напротив входа в нише - токонома. Он должен оценить картину, разгадать и определить тот акцент, который хозяйка хотела придать сегодняшней церемонии. Так положено. Затем в проем войдет второй, через определенный промежуток времени - третий и четвертый гость. То же самое сделает пятый и закроет за собой ставню.

Мы мысленно примерялись и готовились. Но хозяйка неожиданно провела нас вокруг дома и пригласила войти через дверь, которой, как мы догадались после, она сама пользовалась при церемонии. Итак, говоря современным языком, мы попали в чайный дом через "служебный вход". Дома, обменявшись впечатлениями, мы с Хельгой пришли к единодушному мнению, что нидзиригути эстетически более оправдан, чем та дверь, в которую мы входили. Почему? Да потому, что все помещение чайного дома рассчитано на габариты сидящего человека: и высота, и положение картины, и поза хозяйки, встречающей гостя сидя. Попробуйте представить эту комнату глазами входящего во весь рост человека. Она покажется ему клеткой; вся гармония самого дома и находящихся в нем людей будет нарушена. Но тем не менее довольно часто, как нам объяснили, старый вход не используется, хотя в чайном доме он всегда есть.

Усевшись на чистые, хрустящие татами (каждому было определено его место), мы оказались прямо против великолепного осеннего пейзажа на длинном узком свитке, который был помещен в нише стены. Золотые перепады гор на свитке уходили в утреннюю дымку. Водопад задумчиво ронял серебряную нитку-струйку. Пламенеющий клен поднимал узорные точеные листья. Свиток, помещенный в полумрак чайного дома, оттененный объемностью ниши, горел, передавая красоту осеннего дня, целомудренность его тишины. Неподдельные возгласы восторга вырвались у гостей. Это были длинные японские глаголы вежливости, но главным все же оставалось искреннее восхищение. Свиток считался семейной драгоценной реликвией, передающейся из поколения в поколение начиная с XVII в.

Выслушав хор похвал, хозяйка начала свое первое короткое приветствие. Затем она появилась снова, с подушками для каждого гостя. Поклоны и благодарность, снова поклон и снова вежливые слова. Садимся на подушки. Молчим, ждем. И вдруг... приносят еду. Масса разнообразной пищи: котел с супом, чаша с рисом, блюда с сасими¹, картофель с приправой, какое-то жидкое блюдо, опять рыба. Хозяйка передает каждому черный лакированный поднос: суп справа, рис слева, блюдо с рыбой впереди, рядом хаси - палочки для еды.

¹ (Сасими - сырая, приготовленная ломтиками рыба)

С недоумением смотрю на Хельгу. Глаза у нее круглые от изумления. Переглядываться неудобно. Шептаться - тем более. Куда же мы попали?

Тут я замечаю торжествующий взгляд нашей знакомой. Она явно ожидала нашего недоумения. Ну значит, все в порядке, значит так и надо. Оказывается, теперь чайная церемония не всегда сводится к чаепитию, довольно часто ей предшествует кайсэки. Буквальный перевод этого слова - "камень за пазухой". "При чем тут камень?" - спросите вы. Нет, против нас никто не таил камня за пазухой. Просто принятие пищи перед чаем маленькими, как камешки, порциями, по мнению японцев, согревает человека, точно так же, как когда-то в древности они согревались зимой теплом маленьких нагретых камешков, опуская их в переднюю полу кимоно. Мало того, чайная церемония делится сейчас на два типа: настоящая и облегченная. Во время последней разрешается сидеть на подушках, даже курить и разговаривать.

Раздав подносы, хозяйка удалилась. Легко сказать удалилась - куда и как? Помещение-то крошечное. Поэтому-это означало, что она поднялась, перебежала в два-три шага за ширму, где хранилась посуда и, очевидно, готовилась еда, и снова стала на колени в дверях. Затем, низко поклонившись, она предложила приступить к еде. А потом была подана ритуальная чаша для рисовой водки - сакэ. Чаша была деревянная, крытая красным лаком. Она шла по кругу; сакэ наливали, выпивали, вытирали чашу чистой тканью досуха и опять наливали. И так она кочевала до последнего гостя.

Когда-то подобная церемония имела большое значение, так как она также уравнивала всех. Теперь же эта процедура несколько иного характера. Пепед каждым гостем ставится небольшая граненая бутылка сакэ - наливай в свою чашу и пей согласно потребности. Суп к этому времени уже съеден. Вернее, он опустел, стал жидким, из него выловили палочками водоросли. Все чашки собираются, хозяйка уносит их в подсобное помещение. Церемония протекает неторопливо, почти в полном молчании. Одни вежливые поклоны, да слова благодарности. В самом начале мы чувствовали некоторую напряженность, и это было, пожалуй, даже естественно. Мы не знали порядка церемонии, настороженно старались не пропустить ни одного движения гостей, повторять то, что делали другие. Наконец, беспокоились о. том, о чем вообще не стоило думать (например, о входе). Но потом напряжение неожиданно спало. Мягкий полусвет безукоризненного в своей красоте павильона, молчаливая неторопливость хозяйки приносили успокоение, даже какую-то умиротворенность. Мы стали так же спокойны и медлительны, как и наши соседи. Только потом мы вспомнили, что медлительность хозяйки весьма отличалась от нашей. Мы сидели, а она неслышно, почти безостановочно сновала туда и сюда. Лаковые чашки, маленькие тарелки словно сами вплывали и выплывали из комнаты. За сакэ последовали сладости, соленые бобы, кусочки рыбы, разнообразные торты. Только после того как была подана водка, хозяйка позволила себе сесть против гостей. Начался разговор, в котором главным было все то же - неторопливость, приветливость и мягкость. Но вот наступила пауза. Почетная гостья встает и с церемонным поклоном пятится к двери. За ней поднимаются остальные.

Все! А где же чай, ведь это же чайная церемония? Но мы уже ничему не удивлялись. Взглянув на непроницаемое и на этот раз лицо нашей знакомой, мы снова твердо уверовали, что все идет как надо, даже... если этим и закончится. К тому же, поднявшись, мы обнаружили, к своему удивлению, что хотя сидеть на пятках и очень удобно, но если не тренироваться каждый день, ноги быстро затекают. По тому, как хотелось немедленно распрямить спину, чувствовалось, что положение подноса с едой, стоящего на полу, не прошло для нас даром.

С большим удовольствием мы вышли в сад, тихий и полутемный. Почетная гостья уже проследовала в павильон для отдыха. Гуськом двинулись туда же остальные. Из рукавов кимоно появились пудреницы и пуховки; Резные веера временно (пока их обладательницы с пристрастием заглядывали в зеркальца) отдыхали на коленях. Минут 15 - 20 отдыха и непринужденной беседы пролетели быстро. Раздался глухой и низкий звук гонга, и почетная гостья вышла на порог. Стоя на коленях, она слушает раскатистые звуки, плывущие над садом. Это хозяйка призывает нас к продолжению церемонии. За это время она открыла окна (в павильоне был не только верхний свет, но и два окна), проветрила помещение, принесла чайник с водой, ящичек с зеленым чаем и деревянную лакированную чашу. Чайник кипит, бурлит, и булькает вода, а в ней позванивают брошенные для придания мелодичности металлические побрякушки. В чашу насыпается мелко накрошенный чай, напоминающий душистый порошок, который заливают крутым кипятком и быстро взбивают бамбуковой метелкой - зеленая пористая пена так и поднимается вверх. Эта пена - чай, которому и посвящена вся церемония. Вкусен ли он? Здесь уместнее всего будет привести русскую поговорку "О вкусах не спорят". Иностранцам чай часто не нравится, хотя требуется немало искусства, чтобы цвет и вкусовые его качества соответствовали установленным канонам. Одно несомненно: чай тонизирует, поддерживает силы, что имеет далеко не последнее значение в удушливом жарком климате Японии.

Церемония обычно заканчивается тем, что чаша, чайник, посуда, необходимая для приготовления чая, с пристрастием рассматриваются гостями. Оценивается вкус хозяйки, искусство мастера, изготовившего посуду, и т. д. Наслаждение красотой в любом ее проявлении вообще характерно для японцев - народа высокой эстетической культуры.

Впоследствии мне не раз удавалось посетить чайные церемонии. И у меня сложилась определенная убежденность, что закат их еще не так близок. Конечно, современная жизнь не способствует культивированию чайной церемонии, отпадает в основном и ее философский акцент (если не считать церемоний, проводимых буддийскими сектами). Но при всем этом остается качество, очень важное для современной Японии. Чайный дом и сад уже сейчас представляют собой довольно редкие островки тишины и покоя, которые противостоят сутолоке и грохоту урбанизированной страны, и то, что расчетливая, не слишком скрывающая свою приязнь к прагматизму, деловая Япония находит время для чайного павильона, говорит о многом. По-видимому, чайный дом - это не просто дань национальной традиции, борьба за защиту которой от разрушающих явлений приобретает все большие размеры, а своеобразный оазис, где современный японец ищет отдыха от изнурительного труда.

В самом деле, на церемонии, о которой только что шла речь, присутствовали в основном работающие женщины - художница, работница торговой фирмы, медицинская сестра. Каждая из них знает, что такое напряженный трудовой день, и для каждой из них немногие часы чайной церемонии с характерной для нее тишиной и покоем были несомненным отдыхом. Мы хорошо это поняли, впервые посетив чайный дом. Темп города-гиганта, прочно вошедший в жизнь каждого из его жителей, неожиданно словно отпустил нас.

Одна моя японская знакомая, работающая на телевидении, рассказывала, что к концу недели, когда она особенно устает, ее "радикальное" лекарство - икэбана. Медленное, вдумчивое, требующее большой сосредоточенности и отвлекающее от всего искусство составления букета, видимо, давало ей час-полтора оптимальной передышки. Конечно, дальнейший процесс развития цивилизации непременно предпримет какие-то усилия для защиты человека, его нервной системы от все нарастающего темпа жизни. И чайная церемония в Японии уже сегодня играет в этом отношении не последнюю роль. Чайная церемония, как и многие другие элементы традиционного быта, вдруг вступила в полосу активного возрождения.

Факультативные курсы по тонкому искусству чайной церемонии и икэбана читаются в университетах и в кружках, возникающих на крупных заводах и мелких предприятиях, при разнообразных фирмах и в культурных центрах и объединяющих сотни человек. По всей Японии созданы и с каждым годом пополняют свои ряды множество школ, где изучают искусство бонсэки, садовую скульптуру, технику садовой аранжировки и многое другое. Но можно ли считать, что единственным фактором, способствующим активному возвращению к традиции, является желание японца укрыться от бурного, изнуряющего темпа жизни? Пожалуй, нельзя. Более того, его даже нельзя назвать основным. Но однозначного ответа на этот далеко не простой вопрос дать нельзя.