Сад Рёандзи

Сад Рёандзи сейчас широко известен не только в Японии. Фотографии белого, с четко прочерченными бороздами гравия, с разбросанными черными тенями угрюмо сгорбивших спину камней обходят страницы журналов всего мира. Сад камней, сухой сад Рёандзи, сад, созданный великим Соами, - мало ли у него названий?

Мне довелось увидеть не один старый монастырский сад, где одна и та же направленность аранжировки - расчет на созерцательность - каждый раз подавалась по-разному. То центральный акцент был на тихом пруду со стоячей водой, прикрытой листьями цветущих лилий, то на дорожках, петляющих среди аккуратно подстриженных кустарников или плывущих по плоским каменным мостикам на уровне воды. Тишина в таких садах была одним из главных компонентов, составляющих садовую композицию. Нередко этому расчету подчинялся даже водопад, водопад без воды, белый камень, поставленный вертикально, ловящий и отражающий солнечный луч белизной своей и плоской "струи", низвергающейся вниз в белую, как и положено, кипящую воду... из гальки. И река текла в зеленых, мшистых берегах, ни всплеском, ни журчанием не нарушая общей тональности этого сада. К тишине располагали и каменные волны с гребнями, выложенными все той же белой галькой.

Но Рёандзи нес совсем иную гамму. Это был классический сухой сад, исключающий растительность и воду.

Произведение Соами, художника, виртуозно владеющего цветом и формой, необычайно тонко чувствующего ритм и всю сложность гаммы монохромного сада, все оттенки ее кажущейся простоты, по-настоящему поэтично. Недаром сад монастыря Рёандзи называют "поэмой из камня". Но нередко о нем говорят как о "философском саде", придавая ему уже совсем другое значение.

Мне повезло. Я попала в Рёандзи, когда тихие дни поздней осени шелестели неторопливо опадающими листьями и одаряли последним теплом убывающий поток туристов. В школах давно шли занятия, и экскурсии маленьких японцев в знаменитый сад начинались только во второй половине дня. Словом, предсказание французского журналиста Гийена, который писал, что сад Рёандзи можно увидеть сегодня лишь из-за спин многочисленных туристов или сквозь ноги школьников, к счастью для меня, не подтвердилось. Почти в полном одиночестве проследовала я по зеленому длинному саду, прошла через монастырские покои и даже посидела минуточку в комнате, имеющей в Рёандзи особое значение. Здесь, как говорят, когда-то перед ширмой, расписанной знаменитым художником, сидел Хидэёси, созерцая красоту пейзажа, словно пришедшего в дом, читая в лаконичности художественных форм глубокие мысли и утонченную поэтичность, готовя себя к встрече с садом. Действительно, четкие формы пустого интерьера, его замкнутость как бы отгораживают тебя на некоторое время от мира, дают тебе минуты для размышления, столь необходимые перед знакомством с Рёандзи.

- One, two... six, seven, eight... fourteen... Why?¹.

¹ (Раз, два... шесть, семь, восемь... четырнадцать... Почему? (англ.))

Тишину нарушили чьи-то голоса. Что это? Какой-то разговор, совершенно несовместимый с Рёандзи. Деловитая энергия, которой просто противопоказано спокойное сидение на энгава. Бархатные брюки и пестрые носки целеустремленно проплыли мимо меня к другому концу сада.

- One, two... six, seven, eight... fourteen?! Why?.

Тут я поняла, что это два молодых американца считают камни Рёандзи. Зачем? С целью инвентаризации? Все ли на месте?

Нет. Они прочитали в путеводителе, что всего камней в саду пятнадцать, а сидя на энгава, можно увидеть только четырнадцать. Вот они и ищут пятнадцатый.

А если это не просто фокус? Если художник, создавая сад, вложил в него особый смысл? Может, пятнадцатый, вечно прячущийся за спины собратьев камень и есть тот символ, воплощение ускользающего, открывающегося далеко не сразу смысла Рёандзи, его тайна, суть самого сада, которую каждому предстоит отыскать для самого себя? Можно ли добраться до него простым пересчетом компонентов сада и постоянной сменой позиций?

Сад Рёандзи задаст вам немало загадок. И, пожалуй, первой из них будет загадка камня. Не удивительно ли, что трепет мыслей и чувств передает здесь не благоуханная прелесть цветка, не нежность красок и шелковистая влажность лепестков, а холодность камня, песка и гравия?

Ведь даже поэт Такубоку. Исикава писал:

О, как печален ты, 
Безжизненный песок! 
Едва сожму тебя в руке, 
Шурша чуть слышно, 
Сыплешься меж пальцев.

(перевод А. Е. Глускиной)

Но для японца камень может быть не менее выразителен, чем цветок.

"Камень, - гласят древние каноны, - используемый в садовой аранжировке, не может быть просто камнем. Для.него должна быть найдена такая гармония позиции, чтобы он стал живым. (Обратите внимание - живым!.. Иначе сад будет не более чем открытое пространство с несколькими обломками скал и камней"¹.

¹ ("Japan Architect", 1961, August, стр. 86)

Камни в Японии иногда становятся своеобразными "хранителями" поэзии. В красивейших местах, воспетых известными поэтами, обычно на берегу реки, над морем, на холмах, ставятся высокие камни, на которых вырезаются стихи, славящие красоту этих мест. Множество таких камней со стихами Такубоку Исикава стоит на просторах Центральной и Северо-Восточной Японии, на острове Хоккайдо.

Естественно, что расчет на выразительность, на образный язык камня в сухом саду весьма значителен. Не может ли тем не менее такой сад быть однозначным для всех? Может ли он одних поразить, а другим показаться каким-то бессмысленным нагромождением камней?

Безусловно, может, особенно если учесть, что американцы, которых я встретила в Рёандзи, отнюдь не исключение.

Для меня Рёандзи не был неожиданностью, он мне давно знаком. И это имело большое значение для встречи. Знаком по старым, толстым тетрадям с переводами из разных книг. Здесь были краткие записи и подробнейшие изложения, комментарии к планам национального дома (тут энгава, тут токонома, тут чайный павильон), схемы и рисунки (камень для водопада в позиции № 1, 2), водопад-дракон, водопад-струя, водопад прячущийся, водопад - жемчужная змейка и т. д. А бесчисленные виды каменных бассейнов - цукубаи; фонарей, дорожек, деревянных решеток - чего только там не было! И среди всего этого увлекательного, но головоломного разнообразия были подробнейшие схемы двух знаменитых садов конца периода Муромати Дай Сэн-ин, храма Дайтоку-дзи и Рёандзи.

Итак, я пришла в сад к старому знакомому, и было совершенно естественно сказать ему: "Здравствуй, Рёандзи!"

Кроме того, у меня была еще и неподвластная монастырским стражам тайна - ключик к Рёандзи. Может, эти старые тетради, а может, что-то совсем другое снабдило меня им.

Золотой ключик легко поворачивался в замочной скважине. Дзи-инь! И вдруг передо мной словно открывалась неведомая страна, бывшая все время рядом, но до поры до времени отделенная от глаз тонкой стенкой, тряпичным ковриком, как в каморке папы Карло под лестницей.

Иногда я даже не слышала, как он поворачивался. Как это происходило? То ли ты сам делал маленький шаг навстречу волнам из гравия (И гравий ли это? Может быть, просто яркие блики солнца?), или это волна немного дальше лизнула берег, и вот ты по щиколотке в воде. Шагнул еще дальше - уже по пояс, а потом легко, словно на одном вздохе, подняла тебя волна и понесла неторопливо и покорно, так же небрежно, как несет она многотонные махины кораблей и баюкает одинокого пловца, с той же резвостью, с которой мчит она тысячи километров, прежде чем коснется кромки суши.

Лишь затишье поутру - 
Набегает вмиг волна 
Сразу в тысячи рядов. 
Лишь затишье ввечеру - 
Набегает вмиг волна 
Словно сотнями рядов. 
Словно волны, что бегут 
К этим чистым берегам, 
Все сильнее и сильней, 
Все сильнее и сильней, 
С каждым месяцем и днем, 
День за днем любуюсь я 
Этой дивной красотой.

(перевод А. Е. Глускиной)

Это стихи из знаменитой японской антологии древности "Манъёсю", тысячи песен, преданий, легенд которой говорят о восприятии японцем окружающего, доносят до нас его богатейший поэтический мир.

Но не успеют еще отзвучать в памяти эти строки, не успеешь еще насладиться идиллией света и солнца, как закрутит волна и стремительно понесет тебя на черную, выросшую из вод громаду камня. На тот, один из пятнадцати, самый огромный, мрачный и грозный, возникающий среди грохота и рева денно и нощно клокочущих бурунов.

Дрогнешь - не будет пощады от безжалостной пучины, устоишь - вынесет тебя на зеленый гребень и будет, снова нести и баюкать под бездонной лазурью жаркого неба.

Но... стоит отвести глаза от белых линий и взглянуть на земляную невысокую, не менее знаменитую ограду сада Соами, как можно увидеть совсем другое.

А похожа ли на волну эта безбрежная белизна, омывающая черные глыбы? Может, это бездонное небо с хороводом светил? Если приглядишься, то увидишь и Большую Медведицу, и шлейф Млечного Пути, и воинственный Марс, и самый маленький, отставший от всех камень в окружении "туманностей" из гравия. Но может, это излюбленная символика, контуры Японских островов? Окаменевшие капли с копья богини Аматэрасу в безбрежном морском пространстве, как говорит мифология?

Разъединенные, отброшенные друг от друга разливом белых борозд, камни упрямо и скорбно несут груз своего одиночества.

Вот большой камень. Темной глыбой, уткнувшейся носом в белое поле, он замер, застыл, замолк и укрылся в своей неподвижности. А может это не так?.. Четкие борозды обегают вокруг него, словно круги радиоволн, несущие призыв и ожидающие ответа. И летит, наверное, этот призыв, натыкаясь на препятствия, дробясь, рассыпаясь и затихая. И до самого отдаленного маленького камня, которому предназначен этот зов, он не долетит никогда. Можно ли более ясно "описать" безмерное одиночество человека во враждебном мире?

Я приходила на свидание к монастырскому саду не раз. И вот однажды, занимая свое привычное место, я обратила внимание на крупного седого человека, явно скандинавского типа, сидевшего неподалеку. Прямая посадка головы, широкие плечи, чуть опущенные вниз. Я вспомнила, что уже видела его здесь. Он сидел подолгу, почти не отрывая взгляда от прихотливого бега извилистых линий, петляющих по просторам сада. Он сидел так же, как и всегда, - спокойно и, пожалуй, даже отрешенно.

Глядя на него, я вдруг поняла, что перед ним не только песок и камни знаменитого Рёандзи. Эта чернобелая гармония увела его сейчас за тысячи верст отсюда. И белые борозды гравия бьются перед его взором тяжелыми волнами Северного моря, холодные брызги от глухих ударов которого взлетают над расщелинами угрюмых скал.

Я была ошеломлена догадкой. Оказывается, не я одна владела ключиком к Рёандзи. И тут я поняла, что сад должен быть таким, именно таким - у каждого может быть к нему свой ключик.

Сад Рёандзи - это не только редкое искусство, это воплощение мировоззрения, философских взглядов дзэн. Передать учение Будды, по мнению дзэнских монахов, не могут ни священное писание, ни иконы- Истина раскрывается внезапностью озарения (сатори), родившегося в импровизации, в созерцании природы, в неожиданном постижении связей человека и сложного, постоянно меняющегося мира. Вначале к этой труднодостижимой вершине вели дорожки мондо - диалогов между наставниками и учениками. Затем на смену мондо пришел коан - вопрос, загадка. Разгадать коан значило открыть то состояние духа, в котором мастер его творил, т. е. достичь сатори.

Поэтому каждое произведение искусства, на котором лежит печать влияния дзэн, будь то стихи, художественное полотно или садовая композиция, рассчитано на это особое состояние. Отсюда и своеобразие средств выразительности, отсюда и язык намека, легкой недоговоренности, незавершенности. Неприятие совершенства как фактора, в корне противоречащего вечной изменчивости мира, возвело незавершенность в ранг обязательного постулата искусства, сделало естественной задачей творчества, его наиболее полным воплощением.

Китайский художник Ма Юань предлагал "рисовать только один угол", остальное оставлять воображению зрителя. Также и для дзэн было логичным уравнивать творящего с тем, кто воспринимает его творчество. Соавторство зрителя настолько высоко ценилось, что его восприятие рассматривалось так же, как и сам художественный процесс.

В японской эстетике существует понятие "югэн", означающее скрытую суть вещей, сокровенное, которое человек может принять благодаря искусству. Югэн - это намек, недосказанность, который может дать гораздо больше, чем самая точная и подробная копия жизни в словах или красках. Это тот постоянный и неизменный расчет на ассоциативность, что присущ японскому искусству вообще;

Однако неправильно было бы приписывать эти черты творчества японцев только влиянию дзэн. Немалую лепту внес сюда и характер японского народа, из века в век ведущего борьбу с жестокой природой, силы которой уносили зачастую тысячи жертв, а нередко и за несколько минут уничтожали труд многих поколений. Жизненная практика японца выработала, е одной стороны, особый стоицизм, позволяющий ему каждый раз начинать все сначала, а с другой - редкое умение ценить великий дар жизни, красоту и неповторимость каждого ее мгновения.

Искусство, сумевшее увидеть самые высокие идеалы красоты в естественности и простоте, сумевшее поднять эту красоту до уровня философии и сделать ее союзником человека в его нелегком, полном тягот и невзгод существовании, поистине воспитано на мудрости жизни.

Югэн - это прекрасная проза Сосэки, это танец туши на тонкой бумаге, впитывающей влагу, это импровизация, не терпящая секундной остановки, это трехстишия Басё - мгновенные зарисовки, таящие бесконечную череду образов:

Как безмолвен сад! 
Проникает в сердце скал 
Тихий звон цикад.

(Перевод А. Е. Глуекиной)

Разве это сказано не о саде камней? Разве вам не видится за этими строками ночь в затихающем летнем Киото, где под теплым ветром, текущим с окрестных гор, спит на своем белоснежном ложе огражденный каймой загородки сад Рёандзи, сад одиночества черных камней?

Тысячи слов произнесены для того, чтобы объяснить, раскрыть безмолвную загадку улыбки Джоконды. Прекрасных слов, казалось бы столь точно коснувшихся великой тайны искусства и донесших его вдохновенность до зрителя. Но все они оказываются ненужными, едва очарованный взгляд коснется прославленного полотна. Так и сад Рёандзи. Гармония, воплотившая безбрежность грандиозной идеи мироздания, поэзию, величие и изменчивость прекрасного мира, мгновенную сопряженность простого и великого, не однозначна для каждого. И каждому Рёандзи дарит нечто большее - восторженность фантазии соавторства.

В японском языке есть термин "фурю", смысл которого довольно трудно передать на любом другом языке. Этот термин включает и гармонию чайной церемонии, и искусство икэбана, и садовую аранжировку, и бонеэки - мастерство создания карликовых садов на подносе, и изысканную тонкость наслаждения от созерцания природы. В вольном толковании это возможность прикоснуться к неисчерпаемой красоте мира, к бездонному источнику радости и мудрости, к яркому ларцу, лежащему на дороге, нагнуться к которому догадается далеко не каждый.

Прекрасное всегда оставляет следы, будь то душа человека или даже безжизненность белого гравия. Может быть, сад Рёандзи и есть тот редкий случай, когда вдохновенное искусство оставило свой волшебный след. След, хранимый несколько столетий, как легкий звук поэзии, как мудрость, как источник радости - сумей лишь прикоснуться к нему.