Традиция и современное строительство

И вот перед нами Япония сегодняшнего дня. Глаз приезжего приковывают не только сугубо современный облик комплексов новых зданий, характер решений и материалы, но и необычное звучание пропорций. В жилых кварталах безукоризненная геометрическая выверенность проемов дверей, окон, балконов и лоджий. И именно это совершенство создает основное впечатление, рождает четкое ощущение эстетического удовлетворения. При этом нужен всего лишь чуть более внимательный взгляд, и... в каменно-пластиковой, бетонно-стальной многоэтажности, словно на фотографии, брошенной в раствор проявителя, начинает проступать легкость и строгая графика старого национального дома японца. Того самого, что родил рафинированный эстетизм дворца Кацура, что стоит на самом старте длинной дороги, ведущей сегодня к стеклянному взлету "Нью-Отани" и "Касумигасэки" - родоначальников племени японских небоскребов.

Рис. 32. Город Нара. Здание из бетона, имитирующее деревянный сруб

Проекты, в которых стал просматриваться облик будущей урбанизированной Японии, появились в первые же послевоенные годы. С 1947 г. начинается строительство, правда еще весьма незначительное, сооружений из железобетона. В 1948 г. было опубликовано два привлекших к себе внимание проекта: зданий университета Кэйо и Центра Мира в Хиросиме - Кэндзо Тангэ. Но пока это были только проекты, к осуществлению которых приступили нескоро. Из строящегося в 50-х годах, пожалуй, первым значительным сооружением, представляющим архитектуру больших масштабов, в которой достаточно четко выявились черты "графического" стиля этого времени, было здание библиотеки в Токио, построенное зодчим Антонином Раймондом - одним из многих западных архитекторов, работавших в Японии, и одним из немногих, успехи которого настолько высоко оценены японцами, что имя его занесено в почетный лист признанных японских строителей. Примеров, когда столь необычным образом отмечались заслуги иностранца, когда его ставили на одну ступень с японцами, в истории не так уж много.

Из далекого средневековья дошли до нас сведения о Вильяме Адамсе, первом англичанине, прибывшем в 1600 г. на Японские острова. Деятельность человека, полюбившего эту землю, передававшего японцам разнообразные знания в области техники, астрономии, медицины, биологии и кораблестроения, Страна восходящего солнца отметила, присвоив ему японское имя Миурасан. Это была высшая степень признательности Вильяму Адамсу, прожившему в Японии 20 лет и похороненному в вулканических горах его второй родины.

Для Раймонда, архитектора-иностранца, человека, вторгшегося в сугубо специальную область, где и для японца многое за семью печатями, где национальное восприятие ограничивает проникновение непосвященных, заслужить признание было делом совсем не простым. И тем не менее он его добился.

Еще в довоенные годы получили известность его простые, строгих геометрических форм строения, в архитектуре которых четко прослеживались традиции деревянного японского зодчества. При проектировании здания Токийской библиотеки (1951) Раймонд использовал технические возможности послевоенной Японии, соединив все новое с тем, что было найдено японскими архитекторами еще в 30-е годы. Бетон и сталь, бетон и дерево. Конечно, бетон груб и тяжел. Но в целом здание с широкими, горизонтально вытянутыми по всему фасаду плоскостями стекол, с четким, хорошо читающимся рисунком конструкции было удачным соединением нового с атрибутами старой архитектуры.

Одно за другим создаются в этот период сооружения, характеризующиеся поисками новых форм, экспериментами с новыми строительными материалами, использованием и преломлением на национальной почве достижений других стран.

Рис. 33. Новое здание муниципалитета в г. Иокогама (префектура Канагава)

Новые вариации, как правило, шли от стальной или железобетонной конструкции, на которую навешивались легкие непрозрачные панели, вперемежку с обширным полем стекла. Стеклянные параллелепипеды, возникающие в это время в разных странах мира, повторяли уже созданное в Европе еще в 20-х годах. Это был конструктивизм, пришедший на смену системе ордерных канонов, родившейся как бунтарское отрицание пышности барокко, богатства и торжественности ампира, витиеватости и эклектики "модерна". Конструктивизм характерен строгими конструкциями, жесткой геометрией обнаженных, словно выставленных напоказ костяков сооружений. Но для Японии это не было ни ниспровержением основ, ни разрушением веками созданного, наоборот, чисто национальное довольно легко сомкнулось с тем, что рождено на Западе, благо основа оставалась одной и той же. Но вместе с тем в этих вырастающих гигантах было и нечто новое, не связанное с национальным зодчеством, - подчеркнутый социальный аспект. До эпохи капитализма Япония не имела четкой социальной очерченности интерьера: загородный дом и городская резиденция феодала, рыбацкая и крестьянская хижины и жилище горожанина, чайный павильон и даже культовое помещение имели один и тот же конструктивный облик. Заводы и фабричные корпуса, барачного типа общежития и многоэтажные здания фирм и банков уже отражали новую ступень развития общества. И конструктивизм с его настойчивым обращением к самым последним достижениям техники, позволявшим создавать рациональные конструкции архитектурных сооружений, в том числе значительные и разнообразные здания общественного назначения, стал оказывать серьезное влияние на формирование городского облика.

Что касается обостренного внимания к социальному звучанию, то для конструктивизма это было вполне естественно. У истоков этого направления, триумфально прошедшего по всему миру, стояло талантливое поколение молодой Советской России - архитекторы Гинзбург, Мельников, Леонидов, братья Веснины. Зодчие революционного государства - они и должны были строить по- новому, отражать новые общественные отношения, выражать новый, в крови и пламени рожденный мир. "Какими фантастическими зданиями покроете вы место вчерашних пожарищ?.." - вопрошал В. Маяковский. Социальная сущность жилья, его место в общественной жизни - вот что было основой исследований и проектов советских конструктивистов, направления, которое, по свидетельству историков архитектуры, по разработанности теоретической платформы и творческой активности его сторонников не имело себе равных во всей мировой архитектуре того периода. То, что планировали и строили эти архитекторы, говорило не только о необычайной широте их практической деятельности, но и о значительном опережении, предвосхищении тех конструктивных решений, которые появились на Западе десятилетиями позднее.

Теоретическая и практическая программа мирового конструктивизма, если рассматривать его как творческое направление, а не как модный стиль, снискавший множество последователей, рассматривала архитектуру через ее общественную сущность и предполагала обязательную социальную нагрузку. Такими были работы лучших, талантливых представителей знаменитого направления - Ле Корбюзье, Гроппиуса, Мис ван дер Роэ и др. Другое дело, что в условиях капитализма многие из их великолепных проектов просто не могли быть осуществлены.

Для послевоенной Японии, примерявшей стальные и железобетонные одежды конструктивизма к облику своих восстанавливаемых городов, становится закономерным сооружение значительного количества общественных зданий и изменение традиционного интерьера, с появлением в нем помещений с ярко выраженным западным обликом. Этому способствовал весь стиль архитектуры, пробовавшей свои силы, пускавшей первые корни на совершенно новой для нее японской почве; этому способствовало и почти полное отсутствие жилого строительства в эти годы. Что же строилось в Японии?

Рис. 34. Здание Международного конференц-зала в г. Киото

В 1951 г. Тангэ спроектировал здание Токийского городского зала, возведенное в 1957 г. Затем был сооружен зал того же назначения в Симидзу, спортивный комплекс в Мацуяме, мемориальный комплекс в Хиросиме, Музей современного искусства в Камакура. При строительстве этих каркасных, с большими пролетами и объемами зданий не только широко внедрялись индустриальные методы, но и отчетливо прослеживались возможности будущего "потока" - стандартизации, ярко проявившейся позднее в жилом строительстве. Как выглядели эти сооружения? Для их облика были характерны геометрическая четкость и логичность конструкций. Казалось, полностью осуществилась теория Тосико Нода, отстаивавшего первенство логики и функциональности в архитектуре и начисто отрицавшего декоративную перегруженность. Провозглашая свою программу в 1915 г., Нода писал: "Мир в этом веке не будет иметь украшений, и не следует бояться, что это будет мрачно или уныло. Напротив, это будет полное воплощение красоты"¹. У Нода оказалось немало единомышленников. Один из них, француз Огюст Перре, отрицая использование кариатид и титанов, скрывающих ранее столбы и стыки перекрытий, провозглашал единственно правильным утверждение о том, что истинную красоту архитектуре придает сама конструкция. "Скрывающий часть конструкции лишает себя единственного закономерного и прекрасного украшения, которым обладает архитектура...

¹ ("Japan Architect", Tokyo, 1960, April, стр. 74 - 75)

Скрывающий балку совершает ошибку.

Строящий ложную балку совершает преступление"¹.

¹ (Ференц Шебёк, Пирамиды, дворцы, панельные дома, Будапешт, 1968, стр. 118)

Каркасная конструкция, возникшая, по свидетельству археологов, еще в древнем Уре, за тридцать веков до нашей эры, продолжает активно жить и в XX в. В большинстве японских сооружений 50-х годов конструкция "работает" вместе € "одевающими" ее материалами, можно сказать, что она даже оправдывает их, дает им художественную жизнь. Бетон, серый, казалось бы, совсем невыигрышный, вдруг обрел свой язык, свою своеобразную выразительность. Конечно, наилучшим материалом, придающим отточенность силуэту, была бы сталь. Но сталь дорога, и бетон стал наиболее ходовым материалом. Строительство в Японии массивных зданий из бетона встретило резкую критику на Западе. Считалось, что, заимствовав у Мис ван дер Роэ форму, графику сооружений, японцы утяжелили ее неоправданно тяжелыми навесными ограждениями. Но так ли это было в действительности? Что касается качества японского бетона тех лет, то оно было невысоким. Но вместе с тем не стоит сбрасывать со счета тот очевидный факт, что грубость бетона, шероховатость фактуры и неброскость цвета соответствовали эстетическому чувству японца, которого всегда восхищала грубая керамика простотой своих гибких, тяжелых, словно кованых форм.

К тому же нельзя не заметить, что бетон, вначале неуверенно, косноязычно, а потом, с расширением строительства, все более свободно, интерпретировал традицию.

- Тяжесть, грубость? Но вы думаете, строительная традиция Японии знает только светлые и невесомые конструкции чайного дома? - говорил Тангэ. - А первобытная мощь, монолитность, неподвижность синтоистских храмов - согласитесь, ведь это тоже Япония?

В лучших работах японских архитекторов этого периода - Маэкава, Кэндзо Тангэ и др. (общественный зал в Сэтагая, многоэтажный дом в Харуми, здание муниципалитета в Такамацу и городской зал в Курасики) - появляются попытки выразить тяжесть деревянных строений с помощью новых материалов, дать горизонтальную разбивку, опоясать здание мощными, словно из древесных стволов, выступающими над плоскостью полосами. В здании издательства "Тюокорон" горизонтальные черные и белые полосы идут лентами, разделенными плоскостями окон. Иосинобу Асихара, возводивший этот массивный и легкий, нарядный и строгий параллелепипед, показал, как эффектно может выглядеть необработанный бетон при строительстве официальных зданий.

Вводится широкая практика нарочитой демонстрации (как у Корбюзье) брутальных форм бетона, бетона без обработки, со следами деревянной опалубки, которая раньше тщательно уничтожалась. Японские архитекторы очень часто в эти годы употребляют для функциональных целей бетона больше, чем нужно, утяжеляя крыши, балконы, рассчитывая на чисто зрительный эффект при создании сверхмощных сооружений. Два известных строения Тангэ - здание муниципалитета в Такамацу и городской зал в Курасики - это настоящее торжество бетонных опор, простых, выразительных и цельных элементов, образующих не только четкую графику, но и выпукло-осязаемую структуру. Правда, при строительстве коммерческих зданий - универмагов, выставочных залов - предпочтение отдается другим материалам, более нарядным, более "легкомысленным". Стеклянный кирпич, играющий гранями на солнце и придающий броскую цветовую окраску стенам, был использован Того Мурано для облицовки здания универмага Сого. Обращение к черно-белой традиционной ритмике, к неожиданному, совершенно новому использованию такого элемента национальной архитектуры, как решетка, характерно для здания промышленной фирмы Кансай дэнрёку в Осака и для величественно-монументальной громады страховой компании в Токио.

Но наиболее интересными сооружениями этих лет несомненно являются мемориальный комплекс в Хиросиме и Музей современного искусства в Камакура.

Создание комплекса в Хиросиме принесло мировую известность Тангэ.

На открытой площади возвышается строгий и лаконичный памятник - силуэт древнего погребального холма. Памятник тысячам жертв, взывающий к тишине, сквозь массивную подкову которого виден остов искореженного взрывом здания, заломившего в смертельном крике искривленные прутья-руки.

Главная идея ансамбля - идея общечеловеческого характера. Недаром он назван Центром Мира.

Покой и тишина живут в комплексе из трех зданий и памятника. И одновременно тревога, набат и незыблемость обещания: "Спите спокойно! Это не повторится".

А вот другое - небольших пропорций, светлое, прямоугольное, вытянутое по горизонтали сооружение - музей в Камакура, построенный Маэкава и Сакакура в содружестве с Корбюзье. Оно удивительно созвучно с природой: водоем с дикими камнями отражает здание музея с его стеклянной стеной первого этажа. Традиционное объединение внешнего и внутреннего пространства, рождающееся благодаря малоощутимой стеклянной преграде, позволяет издали увидеть помещенную почти на уровне земли скульптуру. В то же время, благодаря тому что музей весь открыт взору посетителя, скульптура легко, гармонически сочетается, как бы вписываясь в пространство площади перед музеем. Она логически входит в композицию, становясь как бы ее продолжением. Белый, нерасчлененный параллелепипед с опирающимся на легкие столбы вторым этажом, очень современно смотрящийся, выглядит как живое воплощение традиции.

То же ощущение вызывает и комплекс в Хиросиме. Традиция в чистом виде. Та же протяженность поднятого над землей здания, та же белизна и та же стабильность пространственного облика. И в то же время... совершенно другое впечатление. В одном случае это трагическая нота, суровая гражданственность, страстная патетика призыва, в другом - мягкость и спокойствие, лирический колорит. Эти два сооружения говорят о том, как по-разному можно трактовать традицию, какие неограниченные в этом отношении возможности она несет и какую огромную роль при этом играет индивидуальность архитектора - бережного собирателя, ценителя и интерпретатора национального наследия.

В практике архитектора далеко не всегда складывается оптимальный вариант, хотя порой, кажется, и достигнуто максимальное приближение к традиции. Но как раз такого рода предельное, дословное приближение оказывается часто совсем не тем ключом, которым открывается этот сложный и капризный ларчик.

Несколько лет назад в Осака было построено 35-этажное здание в форме пагоды: массивное, широкое основание и убегающая вверх этажерка ярусов, увенчанная, как и в настоящем культовом сооружении, шпилем. При сооружении этой многоэтажной свечи Сидзу-таро Урабэ использовал опыт антисейсмического строительства своих предшественников, в том числе двух известных, разделенных временем, но объединенных сутью конструкции. Это пагода знаменитого храма VII в. Хорюдзи, словно нанизанная на стержень 33-метрового ствола дерева, придающего сооружению устойчивость во время подземных толчков, и 43-этажная башня в форме пагоды в Мехико-Сити, одного из немногих зданий, выдержавших землетрясение 1957 г., постигшее этот выросший на глине и вулканическом пепле город. Но антисейсмичность не единственная причина, которой руководствовался Урабэ, проектируя свое здание. По соседству со строительной площадкой стоял храм Ситэнно-дзи с его чисто синтоистским обликом, и это требовало, по мнению архитектора, создания родственного силуэта. К тому же здание перекликалось, как писали критики, с выстроенным ранее Урабэ Музеем прикладного искусства в Осака. Однако, подчеркнув, что облик здания несомненно демонстрирует его тесную приверженность к национальной почве, те же критики не могли причислить его к лучшим образцам современного подхода к традиции.

В этот период были и другие попытки создать здания необычных форм, которые только иногда можно было оправдать стремлением к частичному использованию традиционных мотивов.

В 1958 - 1960 гг. в Токио была построена средняя школа при университете. Комплекс из нескольких четырехэтажных и двухэтажных зданий, спроектированный в мастерской Кунио Маэкава, окружает небольшую площадь, посредине которой возвышается... пирамида. Настоящая египетская пирамида с такими же четкими гранями, но только словно превратившаяся от раскаленного зноя в сахарно-белую. Что это? Мираж или действительность? Вполне ощутимая реальность. Пирамида - это лекционный зал на 700 человек, соединенный коридорами с двумя четырехэтажными учебно-лабораторными корпусами, сооружение, имеющее откровенно утилитарное, рабочее назначение. Чем же определен выбор столь эксцентричной формы главного элемента комплекса? Что это, действительно стилизация архитектуры Египта или же фантазия, желание воспроизвести доисторические хижины периода Ханива с их наклонными стенами? Возвращение к формам древности здесь несомненно, но если мотивировка всей конструкции может показаться необоснованной, то проблема пространства в комплексе решена в высшей степени экономично и рационально. Вместо затененного колодца, который неминуемо образовался бы при размещении на небольшой территории многоэтажных, идентичных по форме зданий, центр площадки залит солнцем. Остроконечная резко срезанная сверху пирамида не только не крадет свет у близстоящих зданий, но и хорошо раскрывает пространство. Окруженная песчаным японским садом, отраженная в зеркале водоема, пирамида выступает как центр композиции, удерживающий всю планировку.

Рис. 35. Золотой храм Хорюдзи близ г. Нара

Однако в оценке внутреннего объема пирамиды единого мнения не было. Одни считали оправданной форму здания, видели значительную выгоду в соединении его с другими учебными корпусами, что давало определенные удобства и расширяло активно эксплуатируемую площадь, подчеркивало высокую техническую оснащенность спускающегося амфитеатром зала. Другие, не отрицая несомненных положительных качеств сооружения, бросали упрек архитектору в том, что в угоду форме он поступился освещением здания. Действительно, одно большое с козырьком и несколько разбросанных маленьких окон выглядят амбразурами на гладкой глухой поверхности пирамиды. Но расположенные иначе, нежели четко и ритмично вписанные в фасад привычной формы окна, амбразуры дают неожиданный рисунок, новый для глаза эффект. Венгерский историк архитектуры Ференц Шебёк приводит интересное наблюдение американского писателя Торо, сто лет назад исследовавшего народную архитектуру восточного берега Америки. Торо писал: "Приятно удивило меня и здесь и в других местах Кэп-Кода большое количество окон и неправильность их по величине и положению. Впечатление такое, будто каждый из живущих здесь высверлил в стене отверстие именно там, где ему было нужно, без учета того, как это скажется на внешнем виде дома. Были окна для взрослых и окна для детей. Один мужчина вырубил в двери сарая отверстие для кошки, под ним поменьше - для котенка"¹. Торо считал, что беспорядочность в расположении окон интересна для архитектора, как новое средство выражения, новая краска на палитре живописца.

¹ (Там же, стр. 143)

В рассматриваемом случае Маэкава выразил взгляды большой группы современных архитекторов, считающих, что окна нужно делать там, где этого требует целесообразность, а не геометрический порядок.

Кстати, такое расположение окон почти не оказалось на действительном освещении внутреннего помещения. Просто окна-амбразуры производят непривычное впечатление, отсюда и ощущение слабой освещенности лекционного зала, именно ощущение, в значительной степени ложное.

В середине 50-х годов наряду со строительством общественных зданий все больше начинают возводить и жилые дома. Строятся многоэтажные многоквартирные дома "апато", частные дома, снабженные новейшими техническими усовершенствованиями. Как же новое жилищное строительство воплощает старую традицию? Ведь современная архитектура подразумевает стандартизацию, конвейерную штамповку жилых домов. Это одно из закономерных и неотложных требований времени. Ференц Шебек по этому поводу пишет: "Многим новые дома не нравятся, они чувствуют себя уютнее в старых, привычных кварталах города. Ряды улиц, "заказанных по прейскуранту", вовсе не безобразны, но пока еще непривычны для нашего глаза. В период зарождения современного фабричного производства люди точно так же чуждались нового, беспокоились за "шедевры" кустарной промышленности. Однако целесообразность и экономичность заставили их признать и принять одинаковой выработки ткани, карандаши, железнодорожные вагоны. А позже увидеть красоту именно в единообразии"¹.

¹ (Там же, стр. 128 - 130)

В принципе это правильно. Однако ощущения от восприятия карандаша, платья или даже автомобиля, цвет и форма которых многократно повторяются перед вашим взором, не имеют ничего общего с ощущениями, вызываемыми вереницей одинаковых домов, настойчиво повторяющихся, преследующих вас не только в разных районах одного города, но и в разных городах.

В первом случае однообразие не раздражает, оно свидетельствует о целесообразности и экономичности. Во втором целесообразность и экономичность выступают в применении только к первому периоду, когда надо дать людям крышу над головой, и уж совсем нецелесообразно такое строительство, если смотреть на него в перспективе. Монументальная неподвижность панельно-блочных собратьев гораздо более долговечна, чем жизнь карандаша, и это уж не сулит ничего хорошего облику города - ни теперешнему, ни тем более будущему. Казалось бы, Япония, страна, переживающая бурную стадию урбанизации, страна, в которой в течение веков стандартизация насильственно прививалась, беспощадно вдалбливалась, фиксировалась тысячами средневековых установлений и регламентаций, должна бы раньше других обрасти панельными близнецами.

Но это не произошло и не происходит.

Японцы - нация, ранее столкнувшаяся с положительными и отрицательными качествами стандартизации, - извлекли из этого весьма серьезный урок. Пожалуй, японец в большей степени, чем кто-либо, видит красоту в единообразии, но если быть точным, необходимо добавить, что он также активно и борется против нее. Это только на взгляд иностранца японский интерьер всегда один и тот же. Природа не терпит идентичности, ее красочность и многообразие - эталон, мерило прекрасного не только для строителей, но и для жителя Японских островов.

Однако протест против штампа - это вовсе не борьба с типовым массовым строительством. Возврат к неповторимой индивидуальности ремесленного производства невозможен. И вместе с тем это максимальные попытки восстать против мертвящей бездушности конвейерных жилищ. Кварталы новых районов, а также спутников Токио и Осака подтверждают это. Те же стандартные панели, блоки, типичные "поточные" изделия, но используются они с большим, часто неожиданным разнообразием. Словно в детской игре в кубики, то повернутые, то покрашенные несколько иначе, то уложенные горизонтально, то поставленные вертикально, они складываются в дом, совсем непохожий на своего соседа. Обезличка и монотонность исчезают. Окруженный кустарниками и цветами, покрытый устойчивыми к атмосферным влияниям яркими красками, этот в общем-то недорогой дом выглядит нарядным и праздничным.

Но он никогда бы не смотрелся так, в какие бы живописные композиции ни складывались блоки и панели, как бы ни ласкала глаз изощренность раскраски, если бы не величайшая тщательность отделки, внимание к деталям, что характеризует всю систему типового строительства в Японии.

Рис. 36. Современное здание в районе Тиёда (г. Токио)

Это относится и к самой первоначальной стадии подготовки панели и блока, предполагающей безупречную поверхность, и к сборке на месте, и к методам стыковки, наконец, к завершающей внутренней и внешней отделке здания. Для чисто национального строительства большая часть этих процессов закономерна и естественна.

Тем более важно, что это свойство национальной традиции, свойство, присущее и в значительной мере определенное ремесленным характером производства, пытается сохранить нынешнее массовое строительство. Осуществить все это не так-то просто. Однако не только внимание к деталям говорит об обращении к традиции. Форма дверей и окон, раздвигающихся по-японски и выходящих на покрытые керамической плиткой или пластиком балконы и лоджии, квартиры с передвижными стенами, построенные по принципу "текучего пространства", ритм цветовой "одежды", роднящей фасад современного многоэтажного здания с графичностью национального дома, разнообразно используемый и в общественном и в жилом строительстве типично национальный мотив решетки и многое другое из старых средств и методов выразительности можно найти в современных комплексах. Но не стоит забывать и о том, что немалая доля строительства Японии демонстрирует интеграцию своих собственных традиций и лучшего интернационального опыта. Поэтому, подчеркивая значение традиции в сегодняшних сооружениях Японии, не следует забывать и доли, внесенной в него Западом, в частности Ле Корбюзье, архитектором с триумфальной славой, мятежным неудачником, выразившим суть утверждаемого им архитектурного направления в заповеди, широко перекликавшейся с канонами японского зодчества и начисто забытой легионами его последователей: "Бог - в деталях".

Действительно, детали, большие или малые, будьте дерево или новейшие материалы, играют огромную роль в архитектуре. Они оживляют сугубо функциональную коробку, делают ее зданием с определенным обликом.

В то же время многоэтажное японское строительство послевоенных лет в значительной части, как бы ни казалось оно похожим на подобное явление в других странах, имеет свое несомненное отличие. В нем нет холодного пуризма американской архитектуры, фетишизации механистического, сухого техницизма, где функция выпирает и кичится своей нагой откровенностью, где от форм архитектуры, лишенных теплоты и непосредственности, веет непреодолимой отчужденностью. Гуманизм, прямая приверженность архитектуры к человеческой жизни, проектирование, идущее от человека, от среды к архитектуре, а не наоборот, - качества, которые характеризуют и определяют облик современного японского строительства.

Рис. 37. Город Иокогама. Отель 'Эмпайр'

К сожалению, надо признать, что не только традиции народного творчества питают японское стандартное строительство, но и бездушная мертвящая механизация. Панельное строительство нередко производит унылое впечатление.

Но есть область, где проявления атрибутов традиции наиболее ощутимы. Это архитектура малых форм, и более всего та часть ее, что включает разные типы кооперативного и индивидуального строительства, в частности дома, строящиеся в стиле "сукия-дзукури".