Дворец Кацура

Тянуться к такому эталону, как дворец Кацура, было нелегко. Он относился к самым необычным творениям и изысканным шедеврам мировой архитектуры. Сегодня "вилла Кацура" - так называют этот дворец на Западе - квалифицируется как нулевая ценность (наивысшая категория) по шкале, установленной ЮНЕСКО для произведений мировой архитектуры и искусства.

Но полвека назад он не привлекал к себе особенного внимания даже в Японии. Сравнительно небольшая для загородной резиденции, около 7 га, территория дворца расположена на низком, отлогом берегу реки Кацура, пересекающей юго-западный район современного Киото. Сложной формы пруд со множеством островов, на берегу четыре чайных павильона и маленький храм. К западу от пруда в саду, который представляет главный элемент в этом живописном ансамбле, расположены три жилых здания. Два из них построены в сочетании синдэн и сёин дзукури, третий - более поздней постройки, с интерьерами, имеющими менее торжественное, камерное звучание. Вот и все, что составляет этот знаменитый теперь комплекс. Территория обнесена низкой травяной изгородью, идущей местами прямо по берегу реки. Конструкция ее чрезвычайно проста. Между прочными бамбуковыми стойками прорастает молодая поросль бамбука; стволы его, наклоненные вниз, переплетают свои ветви и листья с травами. Так рождается заведомая безыскусность и очевидная утилитарность границ крестьянских и рыбацких деревушек. Но подобная изгородь для дворца? Она несомненно декоративна, но необычна и ни в малейшей степени не напоминает глухую громоздкую важность, заносчивое величие дворцовых ограждений. Все в этом сооружении сама простота и естественность.

Рис. 31. Дворец Кацура

И разве мог он, этот маленький дворец, соперничать с пылающим стилем пурпурно-плавящихся лаковых галерей Никко с их золоченой динамичностью скульптур и лазурным глянцем барельефов, со всей торжественностью, витиеватой гордыней этого ажурного чуда? Недаром даже людская молва особо выделила Никко: "Если ты не видел Никко - не говори прекрасно". И все же прекрасное было.

Оно не затмевало, не заслоняло Никко. Ни его действительно необычайной декоративной пышности, ни огненной палитры красок, ни живописного слияния с перепадами гор, ни... откровенно чужеземной ноты, окрашивающей звучание знаменитого ансамбля. Оно просто, жило рядом, как и многое другое прекрасное на японской земле.

В 1937 г. в Японию приехал известный немецкий архитектор Бруно Таут. Он обследовал памятники зодчества по всей стране. Дворец Кацура произвел на него огромное впечатление. Он писал, что не только не колеблется, когда сравнивает этот ансамбль с известными европейскими шедеврами, но и ставит его на одну ступень с Парфеноном.

Что же было столь необычного в безвестном до этих пор сооружении? Что заставило архитектора, видевшего множество отмеченных печатью таланта и славы творений, признать выдающееся значение этого комплекса? И, наконец, что заставляет японских искусствоведов до сих пор заниматься исследованием истории дворца, выяснением обстоятельств, сопутствующих рождению шедевра, повторением чисто практических обмеров, выведением модулей архитектурного и декоративного решения?

Вероятнее всего, то, что это детище средневекового зодчества гораздо более точно, чем какие-либо другие подобного типа сооружения, представляет квинтэссенцию национальной специфики Японии, обнаруживает ее связь с тонкой, очень зрелой и своеобразной культурой нации, не только художественной, но и духовной. Эта возможность позволяет увидеть и элементы традиционных, национальных форм, и ту одухотворенность творчества японца, которая легко превращает каноны из жесткого набора установлений и ограничений в магию, колдовство, слагающее без малейшего нажима и нарочитости прекрасное звучание гармонии. Эвритмия - так древние авторы называли редкий эффект гармонического соотношения здания и его окружения. Безусловно, гармонические пропорции - одно из самых важных средств художественной выразительности.

Но сам по себе очевидный факт значения пропорций рождал и значительные заблуждения. Нередко они рассматривались как некий универсальный ключ к превращению в прекрасное любых архитектурных форм и композиций. Таким "ключом" была попытка создать универсальную шкалу соотношений для архитектурных членений любого сооружения. В основе этих, претендующих на всемогущество определителей лежали разные закономерности - и знаменитое "золотое сечение", и тип пропорциональности, на котором строится октава (шкала так называемых "музыкальных отношений" Генчельмана), и др. Каждое из них мыслилось как рецепт чудесного превращения - рассчитай по нему любое сооружение, и... шедевр готов, зазвучит, очарует заранее выверенной гармонией. Но в действительности все эти универсальные средства оказывались прокрустовым ложем, в "идеальные" пропорции которого, игнорируя практические цели и задачи, насильственно втискивалось сооружение. Это неоправданное, привнесенное извне давило и полностью разрушало естественный строй и само существо архитектурной композиции.

Но все это никак не относится к дворцу Кацура. Хотите убедиться? Подойдем сначала к главным воротам. Когда-то они были предназначены только для принца, хозяина дворца, и торжественного прибытия сёгуна. Во внутренней стене еще одни ворота - маленькие, совсем домашние, неторжественного вида. Тропа за ними поворачивает за угол и ложится в ровную, выложенную булыжником ленту. Это путь для почетных, высоких посетителей. Пройдем в другие ворота. Для нас тоже будет тропа - белая, твердая, камень в камень, диагонально секущая пространство открывающегося сада. Это "чистый" путь. Дорожка имеет "чистую", четкую, неподвижную форму в отличие от другой, где камни разбросаны через неправильные интервалы.

Сегодня японские исследователи решают вопрос, как и когда рождались отдельные элементы этого комплекса. И мог ли основатель дворца, принц Тосихито, усыновленный могущественным диктатором средневековой Японии Хидэёси, а потом повергнутый им в почти бедственное положение, создать этот редкостный ансамбль? Предполагают, что два основных павильона, пруд и два чайных домика на его берегу были созданы при Тосихито, все остальное - результат деятельности его сына Норитада, строившего новое и перестраивавшего старое. В середине XVII в. он женился на дочери одного из крупнейших феодалов Японии, Маэда, капиталы которого, как можно предполагать, оказались не последней причиной, обусловившей рождение шедевра.

Но как бы там ни было, сегодня с белой тропы вам открывается исключительно своеобразный комплекс. Не сверкающее белоснежное палаццо, не пышность бьющих вычурностью форм, не малахитовый разлив капризных волн плюща, обвивающих колонны. Нет! Не ждите эффектов. Совсем другое. Эффект несомненно есть, но все вокруг вы увидите в иных тонах, в ином настрое. Здесь даже само слово "эффект" кажется неуместным и ничего не объясняющим. Пожалуй, главное, что поразит вас, что ненавязчиво даст почувствовать свою интонацию, - это единство, слияние всего того, что, как неожиданный дар, преподносит вам белая тропа. Длинные низкие павильоны, чуть изогнутые крыши с неяркой рябью серо-голубых черепиц, мягкость коричневато-золотистых тонов дерева и светлые полу- раздвинутые стены, невесомые бамбуковые веранды и замшелые валуны у их подножия - все словно связано между собой, как единая частичка, которая тянется к другим и продолжается в них - в каменных каплях дорожек, во флегматичной позе фонаря, в шорохе трав на холмах и во влаге живописно очерченных островов.

И чайные павильоны с их крытыми корою крышами, и песчаные сады с декоративным каменным шитьем, и горы, обступившие горизонт, - все связано, словно мазки одним дыханием рожденного полотна.

Вы не сможете не почувствовать и камерности ансамбля, и его теплоты, которая ждет вас, предполагает ваше участие в его жизни. Ступите на мостик - он, словно услужливо выгибая спину, отразит вас в застывшем зеркале вод, с высоты покажет сад, крышу маленького храма в кипящей на ветру листве. А чайный дом? На край каменного куба-колодца положен деревянный ковшик. Вымойте руки. Тропа ведет к самому входу. Чайный дом ждет вашей созерцательности и ваших глаз, которым надлежит оценить красоту хризантем, уют полумрака и прохлады.

Не подавляющая роскошь, не размах масштабов, не броскость архитектурных форм, требующая медноголосых эпитетов, а простота. Та самая ваби-саби (красота простоты), о которой хочется говорить, может быть, даже чуть приглушенным голосом. Отточенная простота естественности, простота совершенной гармонии. Вместе с тем ее проявления вам хорошо знакомы. Это те же до деталей, до мелочей повторенные каноны. Линейность и протяженность здания, где членение стены и ее цветовое деление придают графическую четкость и рисованность всему сооружению. Вы узнаете в строгих павильонах когда-то торжественного дворца для приемов, имевшего одно большое помещение и разделенного теперь на маленькие интерьеры, знакомый принцип "текучего пространства". Разделенное ширмами, раздвижными перегородками или поднятием пола, оно может прерваться, разлиться и снова слиться воедино.

Сочетание конструктивности здания с декором можно проследить здесь на примере интерьеров всех трех павильонов.

Конечно же, отточенность деталей, конечно, гармония красок и, конечно, великолепно поданный, любовно обработанный излюбленный материал - дерево.

Каждое здание и даже каждая его часть выполнена в особом, принадлежащем только ему материале. Отсюда лишь ему присущий стиль, можно даже сказать, свое особое настроение. Там, где основную линию "ведет" желтоватый легкий ясень, в павильоне мягкий свет тусклого золота. При открытых и тем более закрытых сёдзи здесь особенный свет, словно пропитанный густотой светлого меда. И кажется, что запах здесь тоже необычный - будто ворвались благоуханные волны цветущих полей, золотистых гречишных полян с гудящими пчелами, с ветром, несущим в лицо терпкую горечь нектара.

А интерьер, выполненный в дубе, гармонирующий с теплой окраской татами, вызывает совсем другие ощущения. Резной и инкрустированный дуб, дающий множество оттенков, от палевого до темно-коричневого, - это сама прочность и спокойствие, уверенность и нерушимость. Податливый и благодарный, он расцветает под рукой мастера, представляя по его требованию и уют и официальность.

А вот эбеновое дерево, драгоценное, твердое и звонкое. Черная гладь полировки со светлой, еле заметной сетью рисунка. И интерьер тут же откликается на него - комната наполняется приглушенными тонами, таинственностью, все вокруг как на морском дне с его глухими темными пятнами, размытостью красок, переливами колышащихся водорослей.

Значительную роль в развитии общей гармонии играют росписи стен и фусума, продолжающие и развивающие мотивы, "заданные" фактурой, интонацией дерева. Росписи во дворце Кацура сделаны знаменитыми художниками братьями Кано - Таню Кано, Наонобу Кано, Ясунобу Кано, - делавшими росписи также и в Никко.

Пейзажи и декоративные композиции окружали здесь человека. По шелку ширм стлался прозрачно-розовый дым сакуры, внутренние стены пересекал уходящий в далекое небо косяк журавлей, и вечная, мудрая, осыпанная снегом сосна печатала свои искривленные, исхлестанные ветрами сучья на фоне золотого неба.

Для человека, сидящего в доме как бы в окружении естественной природы, было логичным, что дом, раскрытый настежь, продолжался в природе, сливался с окружающим разнообразием пейзажа.

И даже граница дворца - изгородь - подхватывала и достойно продолжала эстафету традиции. Бамбуковая изгородь - живая, с листьями и травами, вдыхающими ветер. Живописная и в то же время массивно-непролазная, с оттенком несомненной первобытности. По вечерам, когда с реки плывут молочные гребни тумана, она встречает их зеленой грудью, гордо отбивая неистовство атак. И долго, долго потом курится, процеживая влажный холод ажурностью плетения, пропуская белые, как папиросный дым, замысловато льющиеся кольца.

Согласитесь, разве это не то, что нужно такому дворцу для обрамления?