Листья каннабиса

(Каннабис - индийская конопля)

Постояв под щедрым солнцем юпитеров, я свернула на одну из улиц, примыкающих к площади. Она была вся до уголков залита платиновым отраженным светом реклам. Слепящее сияние, брошенное рекламными созвездиями в вышину над городом, небо возвращало на землю ровным и спокойным светом, бесстрастно льющим свои холодные потоки в узкие улицы. После шума и суеты огромной площади здесь было удивительно тихо; дома, словно бумажные фонари с толстыми стенками, светились мягким, приглушенным светом. И вдруг где-то за поворотом, куда ныряли двухэтажные домишки, убегая от шума и света соседнего квартала, стало ясно, что тишина здесь какая-то напряженная, странная, повисшая, как натянутая струна над извивающейся улицей. Нижние этажи домов были закрыты, зато верхние светились, и за раздвинутыми сёдзи на плоских подушках, брошенных на пол, сидели люди. Эта картина повторилась в одном доме, другом, третьем, четвертом... Везде одно и то же - какие-то удивительно неподвижные, бледные лица, резкие, неожиданные жесты и сменяющие их застывшие позы.

Разгадка пришла сама собой - игорные дома! Улица игорных домов, целый квартал, а может быть, даже и не один, со своей явной и скрытой от посторонних глаз жизнью, с бездонной пучиной страстей и трагедий. "Пачинко"¹ со всей его очевидной бессмысленностью на этом фоне было просто детским занятием. Здесь же царили игральные карты и кости, безудержный азарт средневекового китайского маджан - игры, известной тем, что в стране, ее породившей, в маджан проигрывали жен, земельные владения и целые состояния. Конечно, трудно себе представить, что в современной Японии можно проиграть жену, но человеческую жизнь здесь четвертовали, мучили, убивали и воскрешали, терзали и отравляли. За картами и игральными костями, за их зыбкой, скользкой ширмой прятались цепкие, жадные руки и циничные мозги дельцов, выжимающих из человеческих слабостей золотые монеты.

¹ (Пачинко - игральные автоматы)

Странная эта улица, кружа и выделывая какие-то немыслимые пируэты, еще долго вела меня за собой. Свернуть с нее в сторону - это значило немедленно заблудиться. Поэтому приходилось идти вперед, надеясь, что в конце концов куда-нибудь выйдешь.

Облик улицы (постепенно менялся. Один за другим выстраивались вдоль нее дома с наглухо задвинутыми, светящимися изнутри сёдзи, с легкими каплями причудливых фонарей, раскачивающихся у входа. Откуда-то из глубины доносилась музыка, от дома к дому сновали тени, исчезая в дверях, за которыми в ожидании гостей стояли молодые японки - начались кварталы ночных клубов, маленьких ресторанчиков и прочих разнообразных увеселительных заведений. Где-то в довольно темной части улочки, заглядевшись на пляску теней на стене от огромного, зеленоватого, как дыня, фонаря, я споткнулась, наскочив на предмет, оказавшийся прямо у меня на пути. Пролетев вперед метра полтора, буквально чудом сохранив равновесие, я обернулась и с величайшим удивлением обнаружила, что неожиданно возникшим препятствием были... ноги, женские ноги в коротких, чуть ниже колен, брючках.

- Извините меня, пожалуйста. Я загляделась...

Фраза прервалась на середине. Зрелище было настолько странным, что слова здесь были ни к чему, они повисали пустым звуком в этом переулке. Прислонившись к углу дома, полуосвещенная мотающимся на ветру фонарем, прямо в пыли сидела молоденькая девчонка. Расслабленная поза, заброшенная к стенке голова с зажатой в зубах сигаретой. Легкая струйка дыма змеится и тает, скользит, исчезая в темноте. Слышала ли она мои извинения? Не знаю. Безвольно вытянуты навстречу прохожему длинные, с мышцами спортсмена ноги. Они, наверное, легки и стремительны в беге, горные кручи, туристские тропы им, определенно не знающим тяжеловесности ленивого передвижения по земле, нипочем.

"Рэритэру"... Эта девчонка была рэритэру. Знаете ли вы, что это такое? В Японии свыше 300 тыс. людей, употребляющих наркотики; среди них более одной трети - подростки. Опиумный мак, растение с нежным именем каннабис, через тайные трюмы, карманы и притоны контрабандистов тянут с материка свои смертоносные побеги к Японским островам, выстилая (во многих городах зловонное, страшное дно, золотое для одних и грязное, пожирающее человеческую жизнь - для других. 70 млрд, иен - таков куш, ежегодно снимаемый тайным бизнесом. Осака, Кобэ, Иокогама, известные центры распространения наркотиков, принимают в год до 1500 кг марихуаны и опиума. Получают его из Гонконга, Сингапура, Тайбэя, Манилы, глухих районов Таиланда и Бирмы, созданных континентальным Китаем новых перевалочных центров торговли наркотиками - Пусана и Сайгона.

Марихуана, производимая из каннабиса, словно змея, меняющая кожу, появляется в мире под разными названиями - это и гандза, и харас, и дагга, и масонха. Все ее превращения приводят человека к безбрежному наркотическому забытью, сулят ему острые ощущения и лживую панацею от мирских забот и бед.

Вьется дымок дорогой, слишком дорогой, оплаченной здоровьем сигареты, и на одурманенный, подавленный мозг спускается наркотическое безумие... Неожиданно девчонка повернула голову, и в упавшем на лицо свете стали видны полураскрытые веки, влажные, слипшиеся ресницы. Может, она плачет? Я подошла поближе. Нет. Вряд ли этому маленькому ростку, не успевшему еще зазеленеть и уже выброшенному из жизни, знаком столь великий дар. Дар измученной человеческой душе, готовый смыть с нее горькую соль обид и разочарований, соленой влагой смягчить боль утрат. Умудренный годами, исхлестанный несчастиями, переживший взлеты и падения человек лишается слез, а если плачет, то скупо и тяжело. Нет ничего страшнее этих слез, спазмами застрявших в горле.

Эта девчонка в свои шестнадцать лет не плачет. У нее сердце человека, узнавшего самые страшные стороны жизни. Она рэритэру.

- Не стоит сокрушаться, мисс, - внезапно раздался за моей спиной мужской голос. - Эти дряни не заслуживают сочувствия. Для нынешней молодежи решить любую проблему, - он небрежно покрутил в воздухе рукой, - все равно что выкурить сигарету.

У него была внушительная спина и твердая походка человека, привыкшего уверенно шагать не только по переулку, но и по жизни. К тому же он был покупатель из того всемирного, всеядного племени, для которого жизнь сплошная ярмарка, где покупают чины, блага, убеждения, куски земли и куски неба над ними, где даже человеческие судьбы имеют цену. Он был покупателем и здесь, в этих жутких кварталах, где копошился, простирая свои цепкие щупальца в лабиринт щелевидных улиц, гигантский спрут, имя которому бизнес секса; бизнес, выросший на большой и малой, оптовой и розничной торговле человеческим телом. А покупатель в этих кварталах нынче весьма привередлив. Множество ночных клубов, кафе-шантанов, кафе с "ночными бабочками", ресторанчиков со стриптизом и без него, заведений с названиями и без оных, с вывесками и без них, заговорщически бросающих в глухие переулки приглушенный свет окон, отражают недюжинную изобретательность здешних боссов, знатоков своего ремесла. Они цепко хватаются за все новое или могущее таковым выглядеть; за ловкую и броскую подачу, за эфемерную оболочку новизны, пряча единственное желание - жажду прибылей. Подхватывая и тут же используя модную в буржуазном мире терминологию сложности восприятия современного человека, они расставляют теперь сети нового аттракциона под многообещающим названием "трип" - путешествие. Согласно "научнообоснованной" рекламе это прыжок в потустороннее, прыжок, достойный только "сильного", "способного переступить границы" неведомого прекрасного "мира символов и грез".

Словом, терминология модная, но основа ее более чем старая - смертоносное дыхание наркотического рая. Девчонка в темном, грязном переулке была случайным всплеском на поверхности тайного наркотического омута, крутящего свою черную воронку за глухими стенами сомкнутых в шеренгу домов.

...Холеный господин ушел, а я осталась. Почему? Не знаю. Ведь я прекрасно понимала, что помочь здесь ничем не могу. Я стояла в полутемном переулке далекого города над совсем чужой мне девчонкой, которая, вероятнее всего, даже не видела меня, и думала, что эта не случайная встреча. Темное чрево большого города среди многих горьких своих проблем вынашивало еще одну - неразрешимую проблему молодежи.

Заросшие, нестриженные, немытые, неопрятные, демонстрирующие свое презрение к обычным, сложившимся нормам жизни подростки. Сколько их со своими идеологами и кумирами появилось за последние годы. "Сердитые", "битники", "хипстеры", "битлы", новозеландские роки и моды, английские дети-цветы, "хиппи" и их японская разновидность "футэн", "тронутые" и, наконец, последователи доктора Тимоти Лири - члены американской лиги. ЛСД, восторженные поклонники наркотического безумия.

Молодежь не устраивает тот мир, в котором она живет. И за убогой бравадой и клоунадой, за сногсшибательной экстравагантностью кроется решительный бунт против королевства кривых зеркал, против чудовищного идиотизма, лживости и лицемерия буржуазного общества, делающего человека на заре его жизни социальным, отбросом. Однако полная несостоятельность и наивность всех этих теорий, не выдерживающих столкновения с действительностью, приводит к тому, что выступление против общества оборачивается нелепостью, самоизоляцией апостолов "нового мира". И тогда на сцену выходят уверенные господа, элегантные снобы с хорошими манерами. Они безразличны к теоретическим концепциям, им все равно, кому сдавать залы, разнообразные помещения, притоны. Единственный фетиш этих королей наркотических империй, танцподвалов, где в конвульсиях дергаются протестующие представители "потерянного поколения", - золотая монета. Бунт молодежи для них большой, неиссякаемый бизнес.

Конечно, эти более чем своеобразно бунтующие юнцы ни в одной стране мира не могут представлять молодого поколения. Но уже то, что они существуют, - источник тревоги.

Ведь социологические исследования современного общества, в том числе и проблемы молодежи, ведущиеся во всем мире, бесстрастны только на первый взгляд. На деле же цифры кричат, и это так похоже на тревожный стук морзянки, несущей в мир сигнал бедствия.

За деловитостью, за темпом, выжимающим силы, за горячкой азартного достижения призрачных ценностей, за фетишизацией успеха, овеществленного в деньгах, капиталистическое общество не заметило, как его кумиры начали работать на подтачивание собственных основ. И отрицание образа жизни, духовных идеалов отцов, неприятие их жизненных стимулов и философии взметнулось густой порослью в душах молодежи и выплеснулось на поверхность общественной жизни. Это был бунт молодежи, затронувший разные страны мира и разные слои населения, заставший врасплох и поставивший в тупик политических деятелей и буржуазных идеологов - самых искушенных толкователей общественных феноменов. Здесь, в пыли и темноте токийского переулка, был тоже бунт. Жалкий, нелепый бунт самоуничтожения с огненным обручем наркотического похмелья, со все убыстряющимся круговоротом новых доз, несущих временное забытье.

Я уже отошла довольно далеко, когда хрипы и стоны, отчетливо слышные в тишине, заставили меня вернуться. Девчонка сползла на землю, на уголках ее губ появилась пена.

Что она чувствовала? Что снилось и виделось ей? Был же у нее мир, обычный, всем нам с рождения подаренный мир - с закатами и восходами, каплями росы на листьях, с утренними гудками заводов, с зовом причалов и кораблей, журавлей и самолетов. Отказавшись от всего, чем с редкой щедростью награждает нас жизнь, она создала свой мир, рожденный фантазией наркомана. Может, клубятся в нем оранжевые облака и блестят черные молнии? Может, льются сверкающие дожди и теплая, обволакивающая, вобравшая всю палитру красок тишина течет, затуманивая мозг неясными, колышущимися, как марево в степи, видениями фантастического мира? Но почему искажено ее лицо, почему она стонет? Видно, райские владения марихуаны и до отрезвления могут нести боль. А может, это вы, элегантный господин, ворвались и сюда, в этот призрачный, созданный в отчаянии мир? И рушится черное небо, и с гулом падает на это жалкое создание, неотвратимо и беспощадно...

Стучать в наглухо закрытую дверь, казалось, было бесполезно. Но вот вспыхнул свет за сёдзи, показалась седая голова, склоненная в вежливом поклоне.

- Там девушка... Ей надо бы помочь...

Наметанный взгляд определяет, что я просто прохожий, не представляющий опасности для тайного гнезда. Мгновенно появившиеся два дюжих молодца подхватили безвольно болтающееся тело. Они шепотом ругались. Это был явно не их клиент. Но боязнь полиции и круговая порука - неписаный закон этого переулка - быстро сделали свое дело. В последнюю минуту мне показалось, что прикрытые веками глаза, взгляд которых я так искала, открылись. Впрочем, нет, наверное, это только показалось.

Я шла мимо. Незачем здесь мое сочувствие, и не нужна помощь. Я ухожу, а обладательница застывших глаз остается тут, в этих пыльных трущобах, со своей болью, со своим страшным небом.

Седая голова настороженным взглядом ощупывала переулок. Что надо этой иностранке?

Действительно, зачем понадобилось ей отмерять километры по ночному городу, вместо того чтобы спокойно спать в уютном номере фешенебельного отеля.

Давно раскрыта заботливой горничной дышащая свежестью постель. На тумбочке ждет, притаился, затих в ожидании протянутой руки белый, изысканных форм приемник "Хитати" - настоящий символ современной Японии. Поверни ручку - и музыка будет гладить тебя по нервам, нашептывать тихо и нежно, укачает и унесет на своих волнах за тысячи верст от грязных и тесных кварталов, от отчаянных, пустых глаз. Обманет бездумным водоворотом, в котором и безудержная радость жизни, и хлесткость чувственных ритмов, и торжественность аккордов органа, уводящих от грешной, погрязшей в несчастьях земли и от собственной мятущейся души. На все случаи жизни, для каждого человеческого индивидуума есть у этого ласкового, столь же безупречно предупредительного, сколь и бесконечно равнодушного электронного мага, свое лекарство.

Но человеку, увидевшему дно этого города, не дано забыть его. Респектабельная чинность гостиничного номера не убережет от беспросветности деревянных ущелий, от опрятной нищеты и от грязных ям человеческого падения. Будешь сидеть, обхватив колени руками, упершись застывшим взглядом в неслышно раздвинувшиеся стены отеля, за которыми в ночи живет, радуется и мучается этот прекрасный и страшный больной город из безумного, безумного мира. А может, будешь ходить всю ночь напролет, прижимая руку к сердцу. Пусть болит. Если хочешь прикоснуться к другому сердцу, постичь его, нельзя жалеть свое. Это тем более несомненно, когда это другое сердце - Токио.