Урбанизация и город будущего

Два с лишним века назад в средневековой Англии, намного опередившей в социальном развитии другие страны, начался процесс "огораживания". У землепашцев отбирали участки, на месте зеленевших еще недавно полей огораживались пастбища, выпасы для овец, строились фабрики, усилиями обезземеленного крестьянства тянувшие бесконечную шерстяную нить. Овца стала символом могущества страны, стремившейся превратиться в мировую фабрику и завалить своими сукнами всю планету. "Овцы пожирают людей" - так метко определил этот процесс Томас Мор, слова которого К. Маркс приводит в "Капитале"¹. "Огораживание" стало зарей капитализма, зарей индустриального общества, как его нередко называет современная буржуазная литература.

¹ (К. Марко, Капитал, т. I, - К. Маркс, Ф. Энгельс, Сочинения, изд. 2, т. 20, стр. 731)

Капиталистическое и индустриальное общество прошло в своем развитии множество знаменательных вех. Рубежи его истории отмечены не только бурным, почти повсеместным промышленным развитием, не только невиданным взлетом науки, величайшими достижениями человеческого гения, но и империалистическими войнами, колониальной экспансией, кровавым подавлением народного сопротивления и чудовищными формами угнетения, растаптывания человеческой личности.

Сегодня это общество переживает урбанизацию. Если на заре развития во имя престижа будущей промышленной державы в жертву индустрии приносили цветущие земледельческие угодья, то теперь мощная индустрия, окружившая себя тысячами городов, с гораздо большей стремительностью и интенсивностью пожирает не только поля, но и леса, вчерашние луга, равнины и даже горы. Как прилив, постепенно повышающий свой уровень, урбанизация заполняет планету. По данным Организации Объединенных Наций, к 2000 г. численность населения достигнет 6 - 7,5 млрд, человек. Еще быстрее, опрокидывая все расчеты и прогнозы, идет концентрация жителей в городах.

По официальным данным, в мире насчитывается сейчас около тысячи городов с населением 100 тыс. человек, а в 85 городах (с пригородами 190) число жителей превысило 1 млн. "Наш век - это век города. Исследование космоса и проблема города - основные задачи, стоящие перед человеком сегодня и в будущем"¹. Подобные утверждения все чаще можно встретить в мировой литературе.

¹ (К. Симидзу, Тоси-но мондай, Токио, 1969, стр. 64 (на яп. яз.))

Непрерывный рост темпов урбанизации в мире, чрезвычайно быстрое изменение потребностей и условий жизни, динамичное развитие общества, включая и его демографические показатели, - все это заставляет рассматривать сегодня городскую проблему в несколько ином ракурсе, чем раньше.

Социологи утверждают, что прежняя форма города, унаследованная человечеством от предшествующих эпох, изжила себя; она не соответствует требованиям современности. Это касается и сегодняшних градостроительных проектов. Они устаревают у нас на глазах, нередко их не доводят даже до конца, тем более в том случае, когда архитекторы пытаются прогнозировать будущее. Примерный нормативный расчет проектирования (20 - 25 лет) уже сейчас говорит о том, что человек XXI столетия будет жить в зданиях, построенных нами в 70 - 80-х годах. Люди, овладевшие техникой, несомненную фантастичность которой сейчас трудно даже себе представить, будут по-прежнему зажаты в узких улицах и переулках, в бензиновом чаду и грохоте машин, в расползающихся вширь каменных лабиринтах. Сам город давно уже утратил свое внутреннее равновесие - соотношение между площадью застройки, улицей и зелеными зонами. Превратившись в огромные транспортные магистрали, соединяющие отдаленные районы, улица стала проклятьем города.

Рис. 8. Здание префектуры в г. Нара

Совершенно ясно, что город, строящийся сегодня, город, шагающий в будущее, должен опираться на совершенно иные принципы проектирования.

Но на какие? Как их найти? Путем каких математических расчетов?

Проектов множество. И, пожалуй, самое характерное для них - обилие фантазии. Ею отмечены даже сугубо научные изыскания и разного рода социальные модели.

Что же касается архитектурного облика этих моделей, то современное зодчество, которому мы в последнее время бросаем вполне обоснованные упреки в чрезмерной стандартизации, по сравнению с ними оказывается, пожалуй, даже в более выигрышном положении. При самом широком и единодушном признании того, что каменное месиво многих таких городов ужасно, мы все-таки можем отыскать в мировом строительстве и много привлекательного, радующего глаз.

Ничего, хотя бы в отдаленной степени напоминающего лучшее, что запечатлено в этой архитектуре, нет в намечаемых сегодня проектах будущего.

Облик города, как правило, представляют теперь не чертежи - их пространственные построения слишком бедны и беспомощны для того, чтобы передать всю сложность и необычность поражающих воображение прогнозов. Чертежи сменили модели и макеты. Их конструкции совершенно необычны. Громоздкие чудища, гигантские агрегаты, какие-то невероятные сооружения, напоминающие наборы из винтов, воронок на толстых подпорках, кирпичей и болванок, воздвигнутых на тяжелых подиумах абстрактной скульптуры. Трудно даже представить себе, что все эти нагромождения деталей могут иметь какое-то отношение к городу.

Удивительно, но вся наша непримиримость и требовательность к современной архитектуре неожиданно отступают на задний план, едва только мы познакомимся с так называемым городом будущего. Что заставляет нас не замечать чудовищную стандартность и бездушность этих сооружений? Как можно прощать отсутствие какого-либо своеобразия и полностью абстрагироваться от города как вместилища человеческой жизни? Может, эта нетребовательность - известное признание смелости тех, кто попытался открыть перед нами дверь в неведомую эпоху, а может, отрыв от реальной действительности?

Конечно, парящие в заоблачных высотах кубы, параллелепипеды, треугольные и многоугольные крылья, схлестнувшиеся в жестком геометрическом сплетении, приковывают глаз. Броско? Эффектно? Несомненно. Но нет радости, нет восторженной паузы, которой отдаешь дань прекрасному, одарившему тебя счастьем прикоснуться к нему.

Безусловно, наше сознание и воображение держат в плену старые представления. Власть стереотипов, хронологически чрезвычайно устойчивая, заслоняет от нас контуры будущего. Разорвать ее путы и высвободиться - это мучительно трудный процесс.

"Вероятно, мы живем на рубеже новой эпохи, - говорит американский писатель Норман Мейлер, - но сами не можем преодолеть этот рубеж, по одну сторону которого любовь к знакомому, привычному, родному и неповторимо индивидуальному, а по другую - не до конца осознанная жажда нового"¹.

¹ (Норман Мейлер, Городам грозит безликий хаос, - "Литературная газета", 5. VI. 1968, стр. 15)

Конечно, прогнозировать города будущего чрезвычайно сложно, ведь это, по существу, прогноз всего общества. Потому он, несомненно, должен представлять собой сложнейшее переплетение политических, экономических, демографических и психологических моментов. Нелепо рассчитывать на детальное изображение картины будущего - это заведомая утопия. Но в то же время наука предвидения будущего, получившая звучное название "футурология", в последние годы все активнее завоевывает себе признание. Поставленное на сугубо научную основу исследование тех или иных тенденций экономики, культуры, демографии и других аспектов жизни общества важно не только с точки зрения сегодняшнего дня. Оно помогает определить наиболее вероятные перспективы близкого и даже отдаленного будущего. Именно научная сторона прогноза вызвала столь удивительное единообразие во взглядах футурологов, определившее для львиной доли проектов будущего города основное решение - стремление вверх. Места на земле будет все меньше, предсказывают прогнозисты, и город должен принять максимальную демографическую нагрузку при минимально занятой площади.

Еще в 20-е годы, когда проблема города-гиганта стала только вырисовываться во всей ее сложности и грандиозности, экономисты и демографы противопоставляли грядущему проекты агрогородов, городов-деревень, поселений, совмещающих индустрию с цветущими полями.

В 1920 г. немецкий архитектор Бруно Таут предложил вообще ликвидировать город и создать повсюду маленькие поселки; лозунг, который он выдвинул, был краток и заманчив: "Земля - хорошая квартира!"

Рис. 9. Город будущего. Проект Тангэ

Книга знаменитого американского архитектора Ф. Райта, выпущенная в 1930 г., была, по существу, манифестом дезурбанизации и провозглашала четкое планирование расселения: "Каждой семье - акр земли! Связь - личный автомобиль".

Распластанный, чистенький город - аккуратное совмещение зелени и камня - все чаще появлялся на холстах архитекторов. Но тем активнее земельная и лесная расточительность "идеального" города отвергалась жизнью, оставляющей ему в конечном счете только ватмановские листы проектов.

Компактная застройка, рост этажности - вот что стало антиподом этой сельской утопии. Экономия места - наивысшая целесообразность! И вместо прежней радиальной или линейной структуры старого города возникал новый принцип - слить весь город в единый комплекс домов. Но власть старых представлений сильна, и на первых порах этот комплекс все еще прижимается к земле, ползет, как сороконожка, относительно умеренно подымая в воздух свои этажи.

Так, в проекте Мотопии, города близ Лондона, прямоугольники и кольца домов поставлены впритык друг к другу. Нижние этажи домов - тротуары для пешеходов, крыши - лента автострады. Но чтобы разместить растущее население, такой город довольно быстро должен из сороконожки превратиться по крайней мере в змею. Проект шестнадцатимильного "серпантинного" дома, разработанного Архитектурным институтом Нью-Йорка, своими закругленными изгибами вокруг парка действительно напоминает огромную змею. Первый его этаж - своеобразная улица с высоким потолком. Это и транспортная магистраль, и торговый центр, и место прогулки пешеходов.

"Сороконожки" и "серпантины" пышно нарекались "идеальными городами". Впрочем, если быть справедливым, нечто "идеальное" в них действительно было - это потребность особого места для строительства. Новые города должны были возникнуть на совершенно свободной и причем немалой по размеру территории. Они были слишком привередливы для грешной, отягощенной хаотичностью поселений земли.

И вот после множества проектов, уже совсем было подошедших к долгожданному решению, наметилось возвращение к пройденному - к высотной конструкции как основе для создания домов и городов будущего.

И небоскреб, старый-престарый, построенный еще в 1883 г. американским архитектором Уильямом Ле Баран Дженни, снова начал свое наступление на мир.

После длительной полосы ожесточенных нападок, в первую очередь на прародителя многоэтажных гигантов "Хмурый Манхэттэн", наступила эпоха неожиданной и почти повсеместной их реабилитации.

Конечно, конкуренция, астрономически растущие цены на землю, рекламная шумиха во многом способствуют тому, что нередко вместо возвышающихся над городом, сверкающих, словно горный хрусталь, кристаллов вырастает серая мешанина надолбов с мрачными, не видящими солнца провалами вместо улиц.

Но и Манхэттэн Нью-Йорка, и районы других американских городов могут представить немало примеров, когда небоскреб, обладающий огромной эксплуатационной площадью и, следовательно, несомненно экономичный, изящен, эстетически привлекателен и при умелом размещении его в застройке вносит значительное разнообразие в городской силуэт. Строгая башня Ливерхауза в Нью-Йорке, облицованная аквамариновым стеклом, отражающим тени соседних зданий, все многообразие шумящей внизу жизни и бездну распахнутого неба, несомненно украшает Парк-авеню. А знаменитое здание фирмы "Сиграм", а два агатово-черных кристалла домов в Чикаго, отражающихся в воде озера Мичиган (все три построенные Мис Ван дер Роэ), и, наконец, золотая громада банка "Чейс-Манхэттэна"! В каждом из этих зданий в лаконичной и выразительной простоте конструкции, в подчеркнутой техницизированности облика своя специфика, придающая красоту большому городу.

За последние годы небоскребу открылась "зеленая улица" там, где ранее он казался просто недопустимым. Новый план реконструкции Парижа, разработанный французскими архитекторами, бережно сохраняющими очарование и неповторимую индивидуальность своего города, впервые активно вводит в силуэт столицы немалое количество высотных зданий. В довольно быстрых темпах и Япония обзаводится собственными небоскребами.

Но чаще всего небоскреб стал фигурировать как представитель XX столетия в будущем. Стальные сверхпрочные ярусы многоэтажных гигантов - единственная и неизменная основа любого города будущего, будь то лезущий прямо к солнцу город-цилиндр, город-парабола, город-кристалл, город-башня или скопище высотных громад, покрытое прозрачной пленкой. Даже плавающий на поплавках город не мыслит теперь своего существования без многоярусных этажерок.

Подземные этажи, города-пирамиды, разместившиеся на месте осушенных морей и срытых гор, на прочных плитах, перекрывающих океаны, земля, превратившаяся в огромный кристалл, ощерившийся острыми треугольными шипами-верхушками городов-башен... В фантазии, успешно оставившей позади старомодную привязанность к привычному, безжалостно отбросившей старый город и взявшей из него о дин-единственный элемент - супернебоскреб с его высотной конструкцией, нет недостатка. Однако все эти прогнозы объединяет одна особенность - полное отсутствие социальной базы.

Чем руководствуются современные архитекторы? Отчасти существующим научным прогнозированием, в большей же степени - расчетом на интуицию. Вряд ли можно оправдать необоснованный оптимизм некоторых градостроителей, считающих, что научный синтез прогнозов можно заменить "творческим", добавляя к науке интуицию и воображение. А разве самое сложное научное изыскание - это не величайший акт творчества? И разве туманное представление о жизни и деятельности абстрагированной и нивелированной личности не рождает столь же абстрактный город будущего, хотя и ясно, что он построен только на интуиции зодчего?

Так или иначе, но попытки представить город будущего создают впечатление, что пока удалось достичь только одного - оттолкнуться от стереотипа. Здесь есть и захватывающая дух смелость, и головокружительный уровень техники, и наметки будущей жизни с неведомыми нынешнему дню измерениями, но совсем мало того основного, что так необходимо, - человеческого.

Какую единицу общества приютят эти воронки и кристаллы, будет ли это коллектив, связанный общественной или производственной деятельностью, или же общество, объединенное по какому-либо другому принципу, и, наконец, какова будет личная жизнь человека в этом агрегате, как будет чувствовать он себя, поднятый на километровую высоту в раскачивающемся стебле башни?

Будет ли психологически оправдана и возможна жизнь в воздухе, и если да, то ощутит ли человек свободное парение птицы или же превратится в узника, ведущего трагическое существование, с тоской высматривающего в просвете меж облаков кусочек далекой земли? Проект города-агрегата не ответит вам ни на один из этих вопросов. Легче рассмотреть десяток связанных с ним технических проблем, чем коснуться одной - философской: человеческая личность, ее место и взаимоотношения с обществом: "Урбанизм - пока еще эмпирика, - пишут французские архитекторы М. Эмери и Н. Грезель. - Чтобы дать ему возможность развиться в зрелую науку или искусство или в то и другое, необходимо разработать хотя бы элементарную философскую теорию градостроения"¹.

¹ ("Современная архитектура", 1967, № 4, стр. 6)

Каждое общество решает этот вопрос в соответствии со свойственными ему классовыми отношениями. Для мира капитала, который осмысливает свое будущее с позиций существующей социальной системы, ограничиваться чисто архитектурным проектированием в известной мере, пожалуй, самый спокойный вариант.

К тому же известно, что роль зодчего как социального преобразователя, исцелителя пороков общества не выдержала, да и не могла выдержать, испытания действительностью. Не оправдались ни лозунг Ле Корбюзье "Градостроительство - это ключ", ни утопические призывы дезурбанистов, ни эмпиризм многочисленных пророков, жаждущих облагодетельствовать человечество социальной гармонией, родившейся из архитектурного обновления мира.

Человек, его интересы, многообразие и сложность его духовной и материальной жизни - все это должно стать стимулом прогноза, иначе всякое прогнозирование в силу его предельной отвлеченности бессмысленно.

Достаточно вспомнить проекты прежних веков. Ведь, начиная с проектов утопистов, все это были прежде всего попытки социального предвидения. И красочные картины города Солнца, и фаланстеры Фурье, и "архитектурные" проекты Вераса и Чернышевского вырастали из чрезвычайно конкретно очерченной социальной действительности, в той мере, в какой они ее представляли.

А более приближенные к нашему времени проекты! "Лучезарный город" Ле Корбюзье, его дом-коммуна, жилая единица в Марселе - это уже не просто идеи, как и работы советских архитекторов 20-х годов, не потерявшие своей актуальности и сегодня. Это прежде всего социальные эксперименты. Ведь проектирование домов-коммун защищало интересы человека, рассчитывало, что строительство должно определяться его потребностями и новыми социальными отношениями. Таким образом, принцип создания города, начинающийся с поисков социологической основы, единственно правилен и глубоко научен.

Думает ли Япония о своем городе будущего?

Конечно. Одна из самых высокоурбанизированных стран мира (около 70% ее 110-миллионного населения уже сейчас проживают в городах), страна интенсивного темпа урбанизации вынуждена думать о будущем городе больше, чем какая-либо другая в мире.

Еще несколько лет назад среди японских проектов было немало таких, на которые нельзя было смотреть без замирания сердца, настолько они поражали своими неземными формами.

Наиболее известны в этом отношении проекты так называемого "плавающего" города. Архитектор М. Отака для расширения площади Токио предложил создать вдоль побережья Токийского залива бетонные пояса на сваях шириной в километр. Первая группа поясов была рассчитана на промышленную зону, вторая - на торговые районы. Непосредственно вблизи города должна была располагаться зона жилых массивов. Бетонные острова, плавающие, как листья кувшинки, несли на своих лепестках фантастический город с домами - круглыми башнями, домами-цилиндрами, большими и малыми, высокими и низкими, гладкими и словно утыканными шипами. Город без прямых линий и углов, элипсообразная, обтекаемая плавность которого словно рождена морскими течениями и ветрами.

Другой проект - архитектора Киёнори Кикутакэ - предполагает размещение жилых и промышленных комплексов тоже на бетонных островах, только опирающихся на шаровые поплавки и пустотелые сваи. Разрешение проблемы перенаселенности столицы путем создания жилого массива на островах и осушенной части залива, способного принять около 5 млн. человек, входит и в грандиозный план перестройки Токио, предложенный известным архитектором Кэндзо Тангэ. Так проект "плавающего" города, поражающий необузданностью фантазии, стал быстро обретать реальную почву.

Пожалуй, более ошеломительным представляется сегодня намерение японцев построить самый большой город в мире. По расчетам, представленным в июле 1969 г. японским Институтом футурологии, промышленный район между Токио и Осака за три пятилетки (до 1984 г.) должен превратиться в гигантский город с 90-миллионным населением. Здесь будут и жилые массивы, размещенные на море и осушенной части Токийского залива, и подземные железные дороги, и многоярусные автострады, и новейшее изобретение железнодорожной техники - поезд на воздушной подушке, острова с прекрасно оборудованными портами и гаванями, способные принять десятки кораблей в любой тайфун.

Так Япония лишается экзотики, города будущего, проектов, выходящих за рамки обычных представлений, сверхсложных и сверхдиковинных, а по существу безмерно отвлеченных. Трудно предугадать дальнейшее направление архитектуры Японии, но то будущее, которое японцы представляют себе сегодня, отмечено предельной реальностью проектирования и далеко от праздной и прекраснодушной устремленности в неведомое.

Город будущего для них - это не отдаленно-абстрактное завтра, отмеченное некоей мистикой XXI в., а город строящийся и начинающий жить сейчас, прочно привязанный к конкретным планам современной Японии.