Куда идет японский город?

В середине прошлого века, когда русские после заключения торгового договора с Японией оказались в Токийском заливе, глазам их представился живописный, поднимающийся зелеными ярусами от моря город. Он был бамбуковый. Бамбуковые крыши чередовались с черепичными, бамбуковые навесы защищали энгава (террасы из пригнанных друг к другу досок или бамбуковых стволов) от солнца, бамбук мостил и дренажными трубами очищал город, гибкие его ветви и резные листья раскачивались в садах, а в праздники вместе с сосной, сливой украшали двери каждого дома.

Русским казались удивительными эти легкие, словно картонные, коробки-дома с раздвижными бумажными стенами, с шелковыми ширмами, расписными внутренними перегородками, с устилающими пол, пружинящими под ногой рисовыми матами - татами. В то же время поражала какая-то приземленность города. В судовом журнале одного из кораблей эскадры адмирала Муравьева появилась, например, следующая запись о Токио: "Раскинутый по холмам, он не может похвастаться ни одним высоким, выдающимся зданием..."¹. Русским морякам было неведомо, что постоянные землетрясения (примерно четыре толчка в день) на Японских островах не только не позволяли городу расти в высоту, но и определяли для него основной строительный материал - дерево. Низкие (не более двух этажей) деревянные строения легко пружинили при толчке, их несложно было восстановить при разрушении. Влажность климата определяла срок службы деревянной постройки - 20 лет. Многие храмы и разнообразные древние сооружения дошли до наших дней точной (по изначальным чертежам) копией, повторенной через каждые 20 лет. Понадобился почти вековой срок, технические возможности второй половины XX в., новейшие материалы и конструкции, чтобы японский город начал решительно менять свой облик, и в первую очередь этажность. До 60-х годов в городах Японии воспрещалось возводить здания, превышающие десять этажей. Считалось, что нет достаточной технической базы, которая могла бы гарантировать антисейсмичность многоэтажных строений.

¹ (Ю. Жуков, Русские и Япония. Забытые страницы из истории русских путешествий, М., 1945, стр. 129)

Первое высотное здание - отель "Нью-Отани", - поднявшееся на семнадцатиэтажную высоту, построено в 1964 г. к Олимпийским играм. Изящный трилистник "Нью-Отани" с вращающейся обзорной площадкой, откуда видны не только бесконечные кварталы Токио, но и белая точеная голова Фудзиямы, дал городу первую легкую вертикаль, положив тем самым начало изменению его силуэта.

Вскоре "Нью-Отани" оказался всего лишь стартовой отметкой в гонке за многоэтажность. С начала 70-х годов в городе развернулось строительство небоскребов высотой уже до пятидесяти этажей.

Токио активно меняет свой облик, и рост этажности - один из важнейших (но не единственный) аспектов этих перемен.

Ярче всего свидетельствует об изменении архитектуры, как, впрочем, и вообще о переменах - социально-экономических и политических - в современной Японии, - ее столица. Из японских городов, обычно поражающих иностранцев, Токио - самый удивительный. Он не только огромен. Великолепный и странный, Токио бескраен в своих чудовищных противоречиях, уживающихся в лабиринте его улиц. Серые, прижатые друг к другу двухэтажные домишки, типичные для большинства японских городов, расплескались до самого горизонта, убегая от величественных, респектабельных строений центра. Они как антиподы - одни распластаны по земле, другие тянутся в небо. Одни сооружены из излюбленного национального материала - дерева, другие - из камня, стали, железобетона, алюминия. Одни скромны и невзрачны, другие горды своими поднятыми ввысь головами с неоновыми коронами реклам. Контрасты характерны для улиц города. Можно подумать, что он собрал все это воедино специально для того, чтобы ошеломить, поставить в тупик самое изощренное воображение. Это и кружевные старые храмы с драгоценным декором, и пыльные улицы шириной в несколько шагов, несущие свою нищету, и гордые проспекты с подсвеченными снизу, четкими, изящными силуэтами словно растворяющихся в воздухе зданий.

Рис. 1 Отель 'Нью-Отани' - первое высотное здание в Токио

Поздними вечерами, когда затихает суматошная, полная нескончаемых забот, нелегкая жизнь трудового Токио, пустой центр с его необычными линиями архитектуры Олимпийского комплекса, белыми кварталами Маруноути, с плавными разворотами дорог, улетающих в ночь, кажется иногда частью города-сказки, которого коснулось легкое крыло синей птицы. Но вот вы покидаете центр, отъезжаете подальше (а иногда для этого достаточно пройти несколько шагов) и... попадаете совсем в другой Токио. Безликие запутанные улицы, скупой свет редких фонарей, прижатые к земле деревянные строения... В большинстве случаев все это прочно запечатлевается в сознании человека, впервые попавшего сюда, и приводит, как правило, к весьма нелестной оценке города. Токио вызывает к себе самые разные, порой совсем противоположные чувства, что, пожалуй, естественно. Уж слишком сложен, слишком многообразен его облик. Одних поражает бескрайний размах; других раздражают большие контрасты, каких не встретишь ни в одном городе мира; третьи считают эту противоречивость спецификой японского города вообще.

В действительности Токио, как и всякая столица, вобравшая как прошлое, так и будущее нации, отражает общее развитие, движение живой, находящейся в постоянном изменении социальной материи.

И если искать специфику японского города, то сегодня она, пожалуй, состоит не столько в причудливом сочетании Востока и Запада, богатства и нищеты, центра и окраин - контраста, свойственного капиталистическому городу вообще и восточному в частности, - сколько в мучительном рождении нового городского образования.

Этот сложный процесс не локален, а скорее всеобъемлющ; он касается не только Токио или нескольких отдельных городов, но захватывает все Японские острова, демонстрируя совершенно новое в истории Японии явление - попытку планового строительства. Новый город продирается сквозь бесконечные деревянные дебри старого, который уже давно не справляется с запросами и потребностями века - ростом населения, широким развитием и размещением промышленности, недостаточным уровнем комфортабельности и санитарного состояния и т. д. Перед новым городом встают тысячи тысяч проблем. Облик его только складывается. Он в затяжных и нелегких поисках целесообразного слияния традиционного, свойственного национальному культурному наследию, и современности с ее новейшими техническими достижениями.

Это не так легко - соединить глубокую старину и сегодняшний день.

На одном полюсе - традиции далекой древности, безусловно закономерные, утвержденные самой жизнью, спокойная мудрость нации, родившей медлительно-созерцательный стиль чайной церемонии. На другом - потребности и вкусы новых поколений, мир которых в небывалой для человека прошлых столетий степени эмоционально и умственно насыщен, подчинен стремительному темпу электронного века. Возможен ли, да и нужен ли, в этой суматохе благоговейный ритуал чайного павильона, любование сакурой¹ у распахнутых сёдзи² на хрустящей свежести рисовых циновок, многочасовое созерцание абстрактных садов с их философским настроем - садов воды, песка, камней, мхов - этой бесценной эстафеты далекого прошлого. А национальный дом? Кукольную красивость его съедает теснота земли. Намертво прижатые друг к другу строения, едва разделенные пыльными щелями улиц и переулков, сливаются в однообразное деревянное месиво.

¹ (Сакура - японская вишня)

² (Сёдзи - раздвижные стены в японском доме)

Может, пришло время отказаться от всего того, что связано с экзотической национальной спецификой?

Послевоенная Япония - индустриальная держава, шагающая в ногу с наиболее развитыми странами Запада. Уровень развития экономики и техники позволяет ей (а рост населения даже требует) уничтожить бамбуковый город и заменить его стеклянно-каменным, пластиково-стальным детищем XX столетия.

Решительно отбросить старину - так ли уж нова, в сущности, эта идея? Есть на Востоке пословица, мудрость которой не только в метком предположении, в характеристике возможной ситуации, но и в весьма конкретном определении последствий. Она гласит: "Если выстрелишь в свое прошлое из пистолета, будущее ударит в тебя из пушки".

Вероятно, не для одного случая из многотрудной человеческой жизни годится это изречение. Но, пожалуй, ближе всего оно относится к судьбам японской нации, тем более что попытку расправиться с прошлым легко обнаружить, обратившись к страницам ее истории.

Были в Японии годы так называемой "вестернизации" (конец XIX - начало XX в.), когда после прекращения двухвековой политики изоляции при усиленном содействии правительства на острова ворвался буржуазный Запад. Он наполнил японское искусство, литературу, театр новым содержанием, проник в быт, область идеологии и материальной культуры, коснулся общественных и личных взаимоотношений, сферы чисто внешних проявлений и самых глубинных, подспудных процессов. Действуя как бесцеремонный гость, вездесущий Запад стал активно отодвигать в сторону хозяина. В Токио в эти годы был создан знаменитый аристократический клуб "Рокуэн Мэйкан", ставший генеральным штабом и эталоном "вестернизации".

Одетые во фраки, надменные сыны недавно родившейся японской буржуазии везли сюда на балы (как на петровские ассамблеи) причесанных на западный манер и облаченных в открытые платья жен и дочерей. Здесь учились западным танцам, пышным европейским приемам, прилежно штудировали иностранные языки и сервировку стола, приучались к чуждой японскому желудку иноземной кухне. Кимоно стало "персоной нон грата".

Похоже, что подобная участь постигла в это время и национальный дом. На него наступают, занимая лучшие места в центре города, буржуазные особняки. Их каменные громады с узкими окнами в толще стен, с бронзовыми колоннами, с росписью и фризами на кирпичных лбах поднимаются на пяти-, шестиэтажную высоту над деревянной японской улицей. Массивные, деловито выставляющие напоказ свой богатый декор и несомненную эклектику, они были чужды, противоестественны всему облику японского города.

Чванливая неподвижность новых домов стала "выстрелом в свое прошлое".

Но это было только начало. "Выстрел в прошлое" на десятилетия внедрил подражательный стиль в архитектуре. Он бездушно перенес на японскую почву разнообразные методы западного строительства и вызвал цепную реакцию событий, сыгравших немалую роль в дальнейшей судьбе японского города. Немаловажной среди них была деятельность японских архитекторов, провозгласивших в 20-х годах XX столетия открытый отказ от национальных традиций. Эти молодые специалисты были представителями новой японской интеллигенции, которая училась у иностранцев и теперь стала постепенно заменять их в различных областях науки и искусства. В сфере градостроительства в это время уже работали выпускники Токийского технологического колледжа - единственного учебного заведения в стране, готовившего строителей.

В конце 20-х годов несколько выпускников колледжа - Кунио Маэкава, Дзюндзо Сакакура, Бундзо Ямагути и другие уезжают в Европу к уже известным в то время архитекторам Корбюзье, Гроппиусу и Мендельсону продолжать свое образование. Развитие капитализма в Японии и связанный с ним промышленный подъем в стране требовали расширения темпов и объемов строительства. Понадобилось много архитекторов, их фантазия, их знания. Прошедшие курс обучения и в Токио, и за границей молодые люди получили достаточную подготовку в области строительства, освоили теоретические (концепции зодчества западных стран, постигли технологию новых для них методов и материалов. Они чувствовали себя во всеоружии, у них были не только знания, но и уверенность, бесстрашие молодости, которой импонировала кипучая, деятельная атмосфера буржуазной Японии. Зревшее уже давно в различных слоях населения чувство недовольства "вестернизацией" нашло выражение в деятельности этой молодежи, в ее декларациях, воинственных, как ультиматумы, безапелляционных, как объявление войны.

В экстазе протеста бунтовщики готовы были крушить и ниспровергать все - от концепций их западных учителей до условий, породивших национальную традицию.

"Мы восстаем! - писали они. - Ради того, чтобы вырваться из царства архитектуры прошлого и создать новое, в котором все сооружения послужат выражению правды.

Мы восстаем! Ради пробуждения тех, кто спит сегодня в этом царстве прошлого, ради спасения тех, кто тонет. Мы восстаем! Мы заявляем, что принесем все жертвы, необходимые для реализации наших идей, даже если и потерпим поражение, даже если умрем!"

Воинственный, высокопарный тон. Но надо все же признать, что он не может заслонить того положительного, что создала эта группа японских архитекторов. Они первые ударили в набат против пресловутой "вестернизации", и в основе их шумных протестов лежали вполне рациональные требования - творчество против подражания, красота против безобразия. Однако пламенные призывы к активному творческому восприятию действительности, к созданию нового стиля, который был бы не западным и не национальным, на деле свелись к поискам вычурных форм, к организации выставок, демонстрирующих безоговорочное отрицание всего, что было связано с истинно национальными традициями¹.

¹ (В июле 1920 г. группой архитекторов, в которую входили Кикудзи Исимото, Сутэми Хоригути, Маю ми Такидзава, Сигару Яда, Мамору Ямада, Кэйти Морита и др., была организована в Токио в универмаге "Сирокия" выставка проектов, встреченная в столице с большим интересом. Проекты архитектурных сооружений отличались экстравагантностью, об этом говорят даже их названия: семейная гробница - "Замерзшие слезы" (Кикудзи Исимото), "Проект архитектурных сооружений для человечества, добившегося духовного совершенствования" и др. ("Japan Architect", Tokyo, 1960, May, стр. 86 - 88))

Более того, их концепции градостроительства, опиравшиеся на проект "лучезарного города", свидетельствовали о полном отсутствии какого-либо социального восприятия действительности. Этот город парил в стерильной среде. Он ни в какой мере не способствовал ликвидации чудовищных противоречий и контрастов капиталистического города и превращался в отдаленную, как дымка на горизонте, мечту, вырастал в прекраснодушную урбанистическую утопию. Словом, громогласное отречение от традиции на деле не стало панацеей от всех архитектурных и градостроительных бед. Но, может быть, в дальнейшем теории молодых архитекторов сыграли значительную роль? Для того чтобы ответить на этот вопрос, придется перевернуть еще одну страницу истории Японии.