Кодзаи Есисигэ. Предыстория марксизма в Японии

^* (Глава из книги Кодзаи Есисигэ "Заметки о духе Ямато" (Ва- конрон ното). Изд. Иванами сётэн. Токио. 1984. С. 255-278.)

Сначала рассмотрим теоретические предпосылки становления марксизма в Японии, а затем перейдем к истории становления в нашей стране марксистской философии как составной части марксизма, что представляется необходимым для уяснения современных особенностей и задач марксизма (и прежде всего марксистской философии) в нашей стране.

Стремительное развитие теории в основе своей порождается, как правило, толчком со стороны реальной действительности. Можно сказать, что сама действительность выдвигает перед нами задачи и тем самым понуждает нас к их разрешению. Однако отсюда вовсе не следует, что мы можем браться за это голыми руками. Если бы это было так, то теоретическое наследие прошлого не имело бы никакого значения. Поэтому мы должны приступить к решению задач, лишь освоив наследие.

В свое время рождение марксизма в Германии было бы невозможно, если бы к этому моменту на исторической арене европейского общества не появился пролетариат. Это было главным историческим условием зарождения марксизма. Но при этом теоретическими, идеологическими предпосылками возникновения марксизма были английская классическая политическая экономия, французское учение о революции и немецкая классическая философия, и лишь на их основе мог сложиться марксизм как учение об освобождении пролетариата.

В Японии марксизм становится известным только в первое десятилетие XX века. Таким образом, марксизм в Японии гораздо моложе марксизма в Европе, но все же он имеет уже более чем полувековую историю. Конечно, здесь сказалась стремительность развития японского капитализма, сопровождаемого появлением, ростом, а затем и борьбой современного рабочего класса. Но нет сомнения и в том, что для усвоения марксизма уже существовали и идейная подготовка, теоретические предпосылки. Каким же образом марксизм был усвоен в нашей стране?

Сопоставляя становление марксизма в нашей стране с аналогичным процессом в других странах, мы обязаны принять во внимание его связь с тремя идейными течениями: идеологией движения за свободу и права народа, христианством и эволюционной теорией.

На первое место следует поставить идеологию движения за свободу и права народа, развернувшегося в начальный период Мэйдзи. К середине 80-х годов XIX века это буржуазно-демократическое движение, широко распространившееся по всей стране, заглохло вследствие утверждения в стране монархического государственного строя. Однако, потерпев поражение в политическом отношении, это движение все же оставило последующей эпохе ценные идейные традиции. Следует сказать, что, не будь этого наследия, едва ли идеи социализма были бы вообще усвоены в нашей стране. Во всемирно-историческом масштабе страна тогда была в высшей степени отсталой. Ведь почти за сто лет до этого во Франции уже возникла передовая демократическая мысль, представленная Руссо и другими учеными; вскоре после этого Великая французская революция получила свое отражение в классической немецкой философии, и очень скоро даже в России в среде дворянства распространились идеи Руссо. Более того, "Манифест Коммунистической партии" был опубликован еще за 20 лет до реставрации Мэйдзи, а за год до реставрации вышел из печати первый том "Капитала".

Но при всей отсталости того или иного государства общая закономерность неизменна: социализм не может возникнуть без предварительного распространения демократических идей. Так было и в нашей стране, в чем нетрудно убедиться на нескольких примерах.

Вот Накаэ Тёмин, которого называли "Руссо Востока". Он был выдающимся идеологом движения за свободу и права народа. Вспомним, кстати, что он приехал учиться во Францию в 1871 году, сразу же после Парижской коммуны, и имел возможность непосредственно наблюдать тогдашнюю обстановку в этой стране. Вот Котоку Сюсуй, самый любимый ученик Наказ. Да разве один Наказ. Был еще Сакаи То-сихико, один из первых социалистических просветителей Японии, который вместе с Котоку Сюсуй в 1904 году впервые в Японии перевел на японский язык "Манифест Коммунистической партии": он тоже возводил свои идеи к идеям Руссо о свободе и правах народа, к французской революционной идеологии. Можно привести еще много других примеров.

Я не стану выяснять здесь, был ли Котоку Сюсуй подлинным марксистом. Следовало бы сказать, что в конце жизни он склонялся скорее к анархизму или анархо-синдикализму. Но характерно, что Котоку Сюсуй, написавший книги "Империализм - чудовище XX века" (1901), "Сущность социализма" (1903), "Миф о распятии Христа" (1911), однажды высказался так: "Социализм и демократия подобны двум крыльям одной птицы, двум колесам одной повозки. Ибо один экономически, другой политически, оба устремлены к одной цели - добиться счастья, общего и равного для многих. Поэтому истинные социалисты непременно должны быть истинными демократами. Социалисты в монархическом государстве стремятся к построению демократического государства, а социалисты в демократическом государстве прилагают усилия для дальнейшего совершенствования своего государства"^*.

^* (Котоку Сюсуй. Социализм и государство//Сущность социализма. Изд. Иванами. С. 63.)

Наказ Тёмин был последовательным материалистом в духе французского материализма XVIII века, его убеждения изложены в труде 1901 года "Еще полтора года" с подзаголовком "Нет богов, нет души". Котоку Сюсуй воспринял эти идеи и твердо придерживался такой же позиции.

"Миф о распятии Христа" Котоку Сюсуй написал в тюрьме. 3 мая 1905 года он писал из тюрьмы своему другу Сакаи Тосихико: "Если кто поинтересуется моим мировоззрением, вообще воззрением на жизнь, то отвечай, что я по-прежнему материалист, научный социалист".

А когда он снова был заключен в тюрьму, то за три дня до приведения в исполнение смертного приговора, 21 января 1911 года, писал видному деятелю партии Сэйюкай - Коидзуми Сакутаро: "Смерть подобна облаку на вершине высокой горы; если смотреть на него издалека, то оно выглядит страшным чудовищем, но если подойти к нему вплотную, то ничего особенного в нем нет. Для материалиста смерть - всего лишь остановка движения маятника часов"^*. Эти высказывания создают впечатление, что материализм шел рука об руку с социализмом и успел укорениться в философии Японии. Но дальнейший реальный ход истории помешал этому. Жесточайший гнет "зимней эпохи"^**, наступившей после казни Котоку и его соратников в январе 1911 года по ложному обвинению в покушении на жизнь императора, прервал развитие этих начал. Впоследствии в нашей стране материализм снова соединился с социализмом, но об этом будет сказано несколько ниже.

^* (Оба письма в томе XI Полн. собр. соч. Котоку Сюсуй. Изд. Мэйдзи бункэн.)

^** ("Зимняя эпоха" - имеется в виду период реакции.)

Как бы там ни было, одно остается несомненным: не только Котоку Сюсуй, но большинство социалистов так или иначе испытали на себе влияние идей движения за свободу и права народа, распространенных в начальный период Мэйдзи. Среди этих социалистов стоит упомянуть хотя бы одно женское имя - это Фукуда Хидэко, которая с юных лет участвовала в движении за свободу и права народа, а после угасания этого движения вскоре стала социалисткой. Но эта демократйческая идеология еще не успела по-настоящему стать достоянием японского народа, когда до нашей страны дошли идеи марксизма и социализма. В силу этого марксизм, как нам представляется, развивался в нашей стране без прочного усвоения демократических принципов.

Следует также указать на ту в определенном смысле переходную роль, которую сыграла в нашей стране христианская религия, особенно унитарианизм (еретическое учение в христианстве, отвергающее догму триединого божества), пусть и на протяжении весьма краткого времени. Что касается Европы, то во Франции, например, атеисты были уже в XVIII веке, а в Германии XIX века Фейербах выступал с критикой религии, включая и христианство. В соответствии с утверждением, что "предпосылкой всякой критики является критика религии", Маркс и Энгельс были сначала ревностными последователями Фейербаха, и в этом смысле можно сказать, что свое учение они начали с критики христианской религии. Однако в нашей стране сложилась несколько иная ситуация. После краха движения за свободу и права народа в нашей стране установилась абсолютная монархия, которая опиралась на мистификацию и обожествление монарха как верховного правителя и подвергала запрету идеи, противоречившие таким определениям.

Для подкрепления этой идеологии были привлечены традиционные религии - конфуцианство и буддизм, и в отличие от раннего периода Мэйдзи европейскую философию начали соединять с этими религиями. Ядром же этого альянса становится синто.

Широко известны два события 80-х годов - дискуссия вокруг императорского рескрипта о воспитании и так называемая непочтительность Утимура Кандзо^*. Неудивительно, что в такой идеологической обстановке протестанты, которые проповедовали равенство всех людей перед богом, и особенно унитарианцы, настаивавшие на человеческой сущности Христа, в течение некоторого времени (примерно до русско-японской войны) как бы играли роль оппозиционных партий. То, что многие социалисты были выходцами из этого унитарианского течения, весьма красноречиво характеризует атмосферу тех лет. По воспоминаниям Сакаи Тосихико, церкви во многих городах и деревнях оказывали содействие повозкам "розничной торговли", на которых они развозили по всей стране социалистические брошюры. Даже Катаяма Сэн, ставший впоследствии видным марксистом-ленинцем, в 1922 году писал в своей "Автобиографии", что он начал как христианин, а в его ранней работе "Мой социализм" (1903) утверждалось, что в социализме немало положений, взятых из христианской религии. Вот еще один пример: Киносита Наоэ. Один из немногих в нашей стране последовательных республиканцев, он утверждал, что демократия и абсолютная монархия - просто несовместимые понятия. При этом он одновременно был христианином и социалистом, называя свою позицию "христианским социализмом", "коммунистическим христианством". Такой образ мыслей характерен не только для него. Когда в 1901 году в нашей стране появилась первая партия социалистического характера, "Сякай минсюто" (социал-демократическая партия), то в ее программе наряду с радикальными мерами утверждался и идеал, первым пунктом которого было "братство всех людей".

^* (Как унитарианец, он отвергал посредничество церкви и духовенства, признавая лишь непосредственную связь человека с богом.)

Это совсем не похоже на ту роль, которую христианская религия играла в царской России XIX века, где при наличии также монархического строя православие (греческая разновидность христианства) было тесно связано с царизмом и крепостничеством и обеспечивало духовное угнетение русского народа. Но и в нашей стране относительно прогрессивная роль христианской религии быстро сходит на нет в период русско-японской войны. Типичным примером отхода христиан от социализма был второй поворот Киносита Наоэ: через год после окончания войны, в 1906 году, Киносита оценивал собственные прежние взгляды, совмещавшие христианство с социализмом, в следующих резких выражениях: "[Я вел себя] как двуличный вассал, вознамерившийся одновременно служить двум господам... как бесстыдная проститутка, возжелавшая помыкать одновременно двумя любовниками". После такого признания он полностью переходит на позиции социализма. И все же можно утверждать, что в течение примерно десяти с лишним лет до этого христианство в нашей стране выступало в известной степени в роли проводника к социализму или марксизму.

Какова же была роль эволюционной теории? Идеология движения за права народа и христианская религия, как уже отмечалось, в том или ином смысле явились идеологическими предпосылками к восприятию и развитию социалистических идей в нашей стране, хотя, разумеется, роли их были существенно различны. Тем не менее хотя оба эти течения и способствовали появлению в монархической стране таких понятий, как права народа, свобода, равенство, но в теоретическом отношении они были неисторичны. Ведь идеология движения за права народа теоретически обосновывалась "общественным договором" Руссо, протестантизм же прежде всего подчеркивал равенство всех людей перед богом. Таким образом, в обоих случаях отсутствует исторический взгляд на общественную жизнь человека. Конечно, уже в трудах Фукудзава Юкити, Фукуда Сигэёси, Ямада Айдзан мы находим основополагающее положение об историческом прогрессе, переходе от эпохи дикости к эпохе цивилизации, от деспотизма к демократии; уже в начале периода Мэйдзи переводились и издавались произведения француза Гизо или, скажем, англичанина Бокля по истории цивилизации, и широкая публика хорошо знала их. То же можно сказать и об истории французской революции. В этом смысле характерное для эпохи Просвещения понятие бесконечного прогресса человечества было вполне усвоено тогдашними идеологами нашей страны. В этом ярко проявились светлые надежды и непоколебимая уверенность в историческом будущем, порожденные реформами реставрации Мэйдзи. Например, Фукудзава Юкити говорил: "Прогресс человеческого общества неограничен, прогресс и снова прогресс, улучшение и снова улучшение, и если представить это себе во всей полноте, то перспектива будущего станет необозрима, как весеннее море"^*. А Наказ Тёмин восклицал: "О мир, - живой, не мертвый. Нужно много действовать, нельзя стоять без дела"^**. Утимура Кандзо призывал: "Вперед, только вперед, не боясь предстоящего пути"^***.

^* (Фукудзава Юкити. Беседы. 1897.)

^** (Накаэ Тёмин. Кончина лидера консервативной партии Англии //Тоё дзию симбун. 1881. № 29.)

^*** (Токио докурицу дзасси. 1898. № 19. Подробное изложение подобных высказываний см. в книге Иэнага Сабуро "История этических идей Японии". С. 204 и далее.)

Примечание. Любопытно также, что писал - правда, много позже - Таока Рэйун^* в своем произведении "Биография мятежника периода Мэйдзи" (1909): "Как эволюция является своего рода естественным законом для материального мира, так и прогресс есть общее правило мира людей. Уже в течение нескольких тысячелетий история человечества претерпевает непрерывное изменение, причем направление этих изменений только одно - прогресс, и хотя временами неизбежны отступления от этой линии, но общее правило - всегда движение вперед. Вот почему те, кто препятствует прогрессу, являются врагами человечества и заслуживают проклятия, а те, кто содействует прогрессу, кем бы они ни были, служат благу человечества, и ненавидят их лишь те, кто не понимает общего правила жизни". "Ибо люди могут обладать одним из двух свойств: либо отрицательным (пассивным), либо положительным (активным). Человек отрицательного свойства консервативен; человек положительного свойства инициативен. Отрицательный человек стремится строить, положительный человек - разрушать. Но во всяком обществе наряду с отрицательными людьми живут и положительные люди. Положительный человек не может удовольствоваться существующей действительностью, он восстает против существующих порядков, замышляет разрушение этих порядков, мятеж против существующего положения всегда готовится именно подобными людьми. Мятеж меняет положение, но впоследствии новое положение закрепляется, и, таким образом, снова порождается зло застоя, против которого снова возникает мятеж. Итак, мятеж и еще раз мятеж, непрерывный мятеж - это и есть прогресс" (С. 19-21).

^* (Таока Рэйун (1870-1912) - известный публицист, непримиримый критик литературы и общественных порядков.)

В отличие от упомянутого выше Гизо, который придерживался идеалистического взгляда на историю, Бокль в понимании истории стоял на позициях, так сказать, географического материализма (он придавал решающее значение климату и вообще природным условиям). Но Фудзита Сигэёси, например, пошел еще дальше в своих утверждениях:

"Что же породило в нашей стране реставрацию Мэйдзи? Упадок ли дома Токугава, расцвет ли монархического учения? Все это лишь недавние, непосредственные причины. Если же задуматься и искать причины отдаленные, то все дело в том, что 200 лет назад Уатт увидел, как кипит вода, и открыл пар. Капли на листьях хмеля, роса, упавшая на тростник, - все это явления природы, человек подчинил их своей воле и тем осуществил огромные изменения в истории...

А раз так, то нашу страну преобразовали не монархисты, а Перри, и даже не Перри, и даже не пар, а люди покорили воду и установили сообщение, научились преодолевать естественные препятствия и тем создали сегодняшний день. Вот как много значит вода для цивилизации.

Те, кто думает, что крушение феодализма было подготовлено идеей изгнания иностранцев из нашей страны, или же утверждением монархической идеи, или же законами и постановлениями правительства, глубоко заблуждаются. Все объясняется проникновением огнестрельного оружия, которое позволило сокрушить феодальный строй и уничтожить его порядки и сословия. Приказ о прекращении ношения мечей исходил не от правительства, а от пороха, который появился две тысячи лет назад"^*.

^* (Фудзита Сигэёси. История продвижения цивилизации на Восток//Буммэй тодзэнси. 1884.)

Фукудзава Юкити, заявив, что "хотя в Японии имеется правительство, но нет нации", высказался даже еще более определенно: "Правительство временами осуществляет некоторые изменения, сменяются сами правительства, но от этого положение в стране не изменяется. Власть действует только в одном направлении, между правительством и управляемыми словно воздвигнута высокая перегородка, и прохода через нее нет"^*.

^* (Фукудзава Юкити. Краткий очерк цивилизации (Буммэйрон-но гайряку). 1975//Полн. собр. соч. Т. IV. С. 153-154.)

Все это, пожалуй, уже нечто большее, чем просветительское представление о прогрессе. Тем не менее до исторического материализма эти мыслители не дошли. Дело в том, что в основе их воззрений лежит простое и прямолинейное понятие безграничного прогресса. Представление об истинном историческом развитии человеческого общества, чреватом поворотами, таящем в себе противоречия, было подготовлено лишь усвоением дарвиновской теории эволюции органического мира. Знакомство с эволюционной теорией Дарвина в нашей стране началось в 1878 году, когда к нам прибыл американский зоолог Э. Морзе. Одновременно с ним появился и Э. Ф. Феноллоза, американский философ, который познакомил японцев с теорией социальной эволюции Спенсера, основанной на выживании наиболее приспособленных обществ. С этого и началось то влияние, которое понятие "эволюция" оказало на наших идеологов разных направлений. Миякэ Сэцурэй, вспоминая о той эпохе, писал: "Слово "эволюция" стало крылатым, все, кто жаждал нового знания, непременно говорили об "эволюции", и казалось, что достаточно произнести это слово, и все проблемы будут решены"^*.

^* (Миякэ Сэцурэй. Исторический очерк общественной мысли Мэйдзи (Мэйдзи сисо Сёси.). 1913.)

Необходимо, однако, заметить, что так называемая эволюционная идеология в нашей стране породила два противоположных направления. Одно из них - реакционное - обосновывало государственную политику "богатой страны и могущественного войска". Като Хироюки в первые годы после реставрации Мэйдзи выступал с теорией естественных прав человека, отстаивая свободу и равенство народа, но вскоре, усвоив эволюционную теорию Спенсера, отверг свою первоначальную теорию как антиисторическую. Он целиком встал на позицию "борьбы за существование" и "выживание приспособленных" и вскоре стал защищать монархический строй как наиболее приспособленный, дошел до оправдания японо-китайской и русско-японской войн на основе концепции "пожирания слабого сильным". Хорошо известно, что подобные концепции социальной эволюции получили широкое распространение и в других странах мира, превратившись в реакционную идеологию, оправдывающую капиталистический строй и империалистические войны.

Но другое направление этой эволюционной теории послужило утверждению прогрессивного понимания истории. С его помощью были сокрушены традиционные конфуцианские и буддийские представления о "цикличности", о "возвращении старого". Несомненно также, что оно нанесло смертельный удар по обожествлению императора. Каково же было содержание понятия "эволюция", вытекающее из теории Дарвина?

В наше время слово "эволюция" часто противопоставляется слову "революция". Первая обычно трактуется как постепенное изменение, а вторая - как скачкообразное изменение. Но "эволюция" в отличие от "прогресса" означает не только постепенное количественное изменение и продвижение вперед. На самом деле даже эволюция органического мира подразумевает, что в результате накопления мельчайших изменений на протяжении длительного времени возникают качественно новые "виды", и в этом смысле она отнюдь не отвергает качественного скачка на основе количественных изменений. Энгельс в своей речи на могиле Маркса сказал так: "Подобно тому как Дарвин открыл закон развития органического мира, Маркс открыл закон развития человеческой истории..."^* Мы лишь не должны забывать, что не следует прямо прилагать общебиологические эволюционные законы к развитию человеческого общества.

^* (Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. Т. 19. С. 350.)

Вспомним, далее, что биологическая эволюция - даже если мы применим не совсем подходящее выражение "борьба за существование" - есть не что иное, как развитие, заключающее в себе противоречие между живым существом и окружающей его средой. Причем заметим, что одновременно с этим прежний "отстающий" при изменившихся условиях становится "сильным" и, наоборот, "сильный" заключает в себе возможность стать "отстающим". Применение в неизменном виде закона эволюции органического мира к истории человеческого общества, несомненно, ведет к заблуждению. Но это не мешает понятию "борьба за существование" быть промежуточным этапом на пути к теории классовой борьбы в истории человечества. Так, Котоку Сюсуй, сравнивая учение Маркса с теорией Дарвина, пытался понять процесс развития человеческого общества с точки зрения выживания наиболее приспособленного в борьбе за существование. Таким образом, хотя в отличие от Като Хироюки и ему подобных он был революционером, ему тоже не удалось избежать влияния биологической теории эволюции. Так, нельзя отрицать, что у него встречаются временами отдельные формулировки в духе социально-эволюционистских концепций. Например, в своей книге "Сущность социализма" на с. 43-44 Котоку замечает: "Разве только после Спенсера стало известно, что так называемая борьба за существование есть главный стимул социальной эволюции? С древнейших времен устройство общества постепенно менялось, и вместе с ним не могли не изменяться характер и методы борьбы за существование, стимулы и движущие силы этих изменений... Ясно, что с эволюцией общества всегда эволюционирует также характер и методы борьбы за существование".

Свободная борьба (конкуренция) в наше время вовсе не является подлинно справедливым соревнованием.

Характер и методы борьбы за существование неизбежно включаются в общий процесс эволюции. Социализм стремится превратить праведную борьбу в справедливую борьбу.

То же самое характерно и для Катаяма Сэн, который в отличие от Котоку впоследствии стал последовательным марксистом. Он сразу же назвал научный социализм "эволюционным социализмом". Вот что он говорил: "Маркс в "Капитале" применил эволюционную теорию Дарвина в сфере экономики и тем самым разрешил великую проблему человеческого общества"^*.

^* (Катаяма Сэн. Мой социализм. 1903.)

Этот процесс был неизбежен, но в то же время нельзя отрицать и того, что такой путь мешал прийти к правильному пониманию теории классовой борьбы и исторического материализма. Сегодня мы знаем, что это отрицательное влияние сказывалось и позже, и даже Сакаи Тосихико, который был активным пропагандистом марксизма, в одном из своих последних произведений разъяснял классовую борьбу с точки зрения "инстинкта самосохранения и продолжения рода"^*.

^* (Сакаи Тосихико. Животное происхождение морали и ее историческое развитие. 1916//Полн. собр. соч. Т. IV.)

Однако уже у Котоку Сюсуй находим попытки отчаянного прорыва от биологической эволюционной теории к теории классовой борьбы. В цитированном выше произведении он утверждает, что не только органический мир эволюционирует на основе борьбы за существование, но не могут не эволюционировать и формы самой борьбы за существование. Перенести принцип пожирания слабого сильным без всяких изменений из сферы органического мира на человеческое общество - значит вступить в противоречие с дарвинизмом. "Те, кто знает, что борьба за существование является стимулом эволюции, но не знает, что эволюция присуща и самой борьбе, - пишет Котоку, - те, кто видит, как в животном мире слабый уступает сильному, и незамедлительно делает вывод, что и в человеческом обществе слабые должны уступать сильным, - те ни во что не ставят закон эволюции и предают дарвинизм. Эволюционная теория Дарвина есть вечная истина. Но ведь Дарвин говорил только о причинах эволюции органического мира. Что Дарвин сделал применительно к органической природе, то для человеческого общества разработал основоположник современного социализма Маркс. Поэтому эволюционная теория Дарвина стала истинно завершенной только с появлением "Капитала" Маркса. И кто полагает, что социализм противоречит эволюционной теории, тот не знает, что такое социализм, и, более того, не знает, что такое эволюционное учение"^*.

^* (Котоку Сюсуй. Человечество и борьба за существование// Хэймин симбун. 31 января 1904 г. В кн.: Сборник материалов по истории социализма периода Мэйдзи (Мэйдзи сякайсюги сикасю). С. 99. См. также: Котоку Сюсуй. Эволюционная теория и социализм//Полн. собр. соч. Т. 4. С. 37.)

Вспомним заодно и о Ямамото Сэндзи, чья деятельность относится, правда, к более позднему периоду. Он был ученым-зоологом, в юности учился в Америке, посещал унитарианскую церковь, изучил эволюционную теорию по произведениям Дарвина и Хаксли и в конечном итоге пришел к марксизму. Был убит правым террористом.

Таким образом, одно и то же учение в зависимости от различных условий играет различную роль в разных странах.

Если в Японии Като Хироюки под влиянием эволюционной теории совершил поворот к идеологии империализма, то в Китае перевод произведения Хаксли "Эволюция и этика" привел к тому, что китайские интеллигенты начали сознавать, что их страна на арене международной конкуренции занимает опасное положение "отстающей" страны.

Одним из этих интеллигентов был и Лу Синь. В 1915 году Чэн Дусю вместе со своими соратниками на страницах прогрессивного молодежного журнала провозгласил тремя великими принципами цивилизации Нового времени теорию о правах человека, биологическую эволюционную теорию и социализм. Таким образом, в Китае эволюционная теория усваивалась с позиции отстающего партнера в конкуренции. Из этой позиции родились единство и сплочение, способствовавшие борьбе против империализма, национально-освободительному движению и его теории.

Итак, мы выяснили, каковы были идейные предпосылки усвоения марксистского мировоззрения и марксистской методологии и как происходило это усвоение. Марксистской философии как составной части марксизма мы пока не касались. Каким же образом в этих идейно-исторических условиях совершался в нашей стране процесс усвоения и развития философии марксизма?

Три основных источника марксизма: английская классическая политическая экономия, французское учение о революции и немецкая классическая философия - преобразовались в составные части марксизма: экономическое учение, политическое учение и философию. При этом у самого Маркса в соответствии с его тезисом, что предпосылкой всякой критики является критика религии^*, интерес вначале был сосредоточен на философии, затем совершается переход к юриспруденции, политике, теории государства, и только после всего этого он переходит к экономике как к базису всех предшествующих учений. Маркс начал с того, что усвоил теоретическое наследие Гегеля и Фейербаха - диалектическую и материалистическую точку зрения, а затем разработал диалектический и исторический материализм. Отсюда лежал путь к критике политики, к критике экономики, что выразилось в краткой фразе: "Критика неба превращается, таким образом, в критику земли..."^**

^* (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 414.)

^** (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 1. С. 415.)

Примерно так же обстояло дело и в России. Со времени восстания декабристов в 1825 году в этой стране возникали революционные движения, и уже со второй половины XVIII века - с эпохи М. В. Ломоносова и А. Н. Радищева - существовала материалистическая традиция. Несомненно, здесь сказалось и влияние французского материализма XVIII века.

Довольно рано стала известна в России и философия Гегеля, причем важно иметь в виду, что эта философия в условиях монархической России была воспринята как революционная теория.

А. И. Герцен понял суть гегелевской философии - диалектику - как "алгебру революции". Н. Г. Чернышевский при первом знакомстве с философией Гегеля на русском языке был восхищен прогрессивной сущностью этой философии, но примечательно, что впоследствии при чтении в подлиннике, на немецком языке, он был в отчаянии от схоластического консерватизма учения Гегеля. Такая философская традиция в России дополняется влиянием философии Фейербаха. Позднее эта традиция была унаследована Н. А. Добролюбовым, Д. И. Писаревым и, наконец, Г. В. Плехановым, "отцом русского марксизма". И то, как высоко В. И. Ленин ценил теоретическое наследие плеяды революционных демократов и марксиста Плеханова, свидетельствует, что именно это наследие явилось одной из основ зарождения ленинизма.

Что же касается "Капитала" Маркса, то рецензия на этот труд и перевод самого произведения появились в России всего через пять лет после выхода в свет первого тома.

В нашей же стране марксизм был воспринят в общем и целом прежде всего в качестве теории революции. Так, Котоку Сюсуй, который выпустил книгу "Империализм - чудовище XX века", одновременно перевел на японский язык "Манифест Коммунистической партии". Но вместе с тем его материалистическая философия не пошла дальше материализма Наказ Тёмин, который находился в русле французского материализма XVIII века. Что касается экономического учения марксизма, то главная заслуга в распространении этой основной теории марксизма в нашей стране принадлежит, пожалуй, Каваками Хадзимэ. Его "Повесть о бедности", изданная за год до Октябрьской революции в России, в 1916 году, была прочитана большинством тех молодых людей, которые впоследствии выступили как зрелые марксисты. Однако это произведение ни в коей степени не было марксистским. Молодые годы Каваками совпали с последним периодом деятельности Наказ Тёмин и Котоку Сюсуй, и он проявлял серьезный интерес к социализму. Начинал он как ученый-экономист, но не опирался на английскую классическую политическую экономию. Вероятно, это объясняется тем, что в молодости он как искатель правды был глубоко тронут произведением Ито Сёсин "Альтруизм". В изучении марксистской политической экономии его опередил критиковавший его Кусида Тамидзо, идейный руководитель "Роноха"^*. Так или иначе, даже к концу жизни, когда Каваками Хадзимэ провозгласил себя марксистом, он говорил о философах-магериалистах, что "не имеет к этой компании никакого отношения". И это убеждение он сохранил до конца жизни. Когда его заключили в тюрьму как коммуниста, он и там продолжал утверждать, что "религиозная истина принадлежит внутреннему миру, а научная истина - внешнему. У каждой из этих двух категорий свои особые задачи, свои позиции, свои сферы"^**. Да и Сакаи Тосихико и Кусида Тамидзо, придерживавшиеся материалистического взгляда на историю, все же не могут быть названы последователями марксистского философского материализма.

^* ("Роноха" - рабоче-крестьянская партия.)

^** (Каваками Хадзимэ. Тюремные записки (Гокутю Дзейга). 1937//Полн. собр. соч. Т. IV. С. 376.)

Все это свидетельствует о том, что в восприятии и разработке философской основы марксизма наша страна чрезвычайно отставала не только от самой Германии, но и от России. Основной исторической причиной такой отсталости следует признать отсутствие сколько-нибудь прочных материалистических традиций в стране. Разумеется, отдельные материалистические учения возникали в Японии и в эпоху Токугава, и в эпоху Мэйдзи. Например, в эпоху Токугава выступали такие материалисты, как Андо Сёэки и Миура Байэн, при этом их материалистическое мировоззрение было обогащено и элементами диалектики. Материалистические тенденции были и у таких мыслителей, как Ямагата Банто и Камада Рюко. Но под гнетом феодализма все эти учения не могли создать непрерывной традиции. Ничего не изменилось в этом отношении и в эпоху Мэйдзи, когда страна познакомилась с европейской философией, ибо материалистическая традиция не успела сформироваться. Позитивистский материализм Цуда Мамити, который первым ввел в нашу страну европейскую философию, или же атеистический материализм Узки Эмори, порожденный движением за свободу и права народа, наконец, материалистическое мировоззрение Наказ Тёмин и Котоку Сюсуй - все эти учения не были просто заимствованием и подражанием, а были связаны с практической деятельностью их создателей и имели шанс укорениться. Но, как уже говорилось, эти свежие побеги были вырваны жестокой реакцией, наступившей сразу же после расправы над Котоку Сюсуй и его соратниками в 1911 году. Потребовалось немало времени, прежде чем философский материализм благодаря марксизму смог укорениться в нашей стране.

В этом отношении Япония весьма не похожа на Россию XIX века, где, несмотря на тюрьмы и ссылки, сохранились материалистические традиции, послужившие мощным фундаментом для философии марксизма.

Пожалуй, показательно у нас и то, что с философией Гегеля нас познакомил Кихэй Масаёси, известный впоследствии как ультранационалист и фашист. В противоположность Герцену, который понимал сущность диалектики как "алгебры революции", Кихэй в конце периода Мэйдзи в вульгарной форме сравнивал философию Гегеля с восточной философией дзэн, говоря: "Если гости видят чай, то пьют чай, если видят сакэ, то пьют сакэ, и ничего более... По Гегелю же, убить - значит оставить в живых, оставить в живых - значит убить. Поэтому где кончается чужое учение и где начинается его собственное, разобраться невозможно. Дело в том, что он весьма прилежен, и рано или поздно все чужие учения превращаются в его собственные. Так что, строго говоря, вся философия стала предметом его домашнего обихода. Ну а так как дзэн представляет полную свободу убивать либо оставлять в живых, то выходит, что Гегель разрешает убивать"^*.

^* (Тэцугаку дзасси. 1905. № 118.)

Нельзя не вспомнить здесь также Нисида Китаро и Танабэ Хадзимэ, которые спустя почти четверть века, в начале периода Сева^*, под влиянием философии марксизма попытались втиснуть диалектику в свою философскую систему. Но и здесь диалектика была понята как "абсолютная диалектика", как "самоидентичность абсолютной противоречивости", словом, как диалектика, якобы преодолевающая противоположность идеализма и материализма. Следует напомнить, что подобная диалектика с ее формулировками "жизнь есть смерть", "монархическая система как абсолютное небытие" в конечном итоге привела к оправданию агрессивных войн японского империализма и к насаждению абсолютной покорности монархическому строю.

^* (Период Сёва - с 1926 но 1989 г.)

Годы первой мировой войны, 1914-1918, были для нашей страны периодом так называемой демократии Тайсё^*. Как раз в этот период в России совершается Октябрьская революция. А в следующем, 1918 году вся Япония была охвачена расовыми "бунтами". "Зима" завершилась сезоном оттепели, и, хотя страна по-прежнему оставалась под гнетом императорской конституции, основанной на суверенитете императора, идея конституционного правления и требования "мим понсюги"^** получают широкое распространение. В среде академической философии в качестве главного течения утвердилось космополитическое неокантианство. Все это продолжалось до начала 20-х годов. В то время у меня пробудился интерес к философии, и в течение нескольких лет я находился под влиянием неокантианства.

^* (Период Тайсё - с 1912 по 1926 г.)

^** (Термин "мммпонсюги" введен теоретиком "демократии Тайсё" профессором Есино Сакудзо: "Политика должна определяться волей народа, а целью политики должно быть благосостояние народа".)

В 1922 году в Японии впервые создается Коммунистическая партия. А в следующем, 1923 году, воспользовавшись большим землетрясением в районе Канто, реакция начала расстрелы социалистов и массовые зверские убийства проживавших в Японии корейцев. К этому времени уже завершился диспут между анархистами, анархо-синдикалистами и большевиками (марксистами-ленинцами), закончившийся победой последних.

Трагические события вызвали у меня чувство сострадания и одновременно внутренний протест против государственной власти, способной совершать подобные преступления, тогда же у меня впервые появилось, пусть смутное, уважение в нравственном плане к рабочему и социалистическому движению. Однако моей специальностью была философия, немецкий идеализм, главным образом неокантианство. Марксизм был для меня в то время исключительно экономической и политической теорией рабочего класса. Поэтому мне и в голову не приходило, что подобная теория может иметь какое-либо отношение к моим философским занятиям. Вот как толста была стена академической философии.

Что касается материализма, то я считал его не более чем наивным и упрощенным учением, но в тех условиях такое его понимание было неизбежным. В нашей стране только в середине 20-х годов узнали о том, что марксизм включает в себя не только политическую и экономическую теорию, но еще и философию.

Именно в середине 20-х годов Фукумото Кадзуо под влиянием произведений 1923 года - "История и классовое сознание" Д. Лукача и "Марксизм и философия". Б. Кроче - впервые ввел в нашей стране понятие "диалектика". Однако речь шла всего лишь о слиянии субъекта и объекта истории, слиянии теории и практики, но никак не о диалектике объективной действительности. С этой точки зрения Фукумото критиковал недостатки философии марксизма в трудах Каваками Хадзимэ. Но вскоре и фукумотоизм вместе с его диалектикой подвергается критике из лагеря марксизма. Сразу же после этого выступает Мики Киёси. Он попытался принять философию марксизма с позиции так называемой антропологии (одного из течений немецкой философии) и "основного опыта" в духе философии Дильтея. Этот "инцидент" удивил не только меня, но и всю интеллигенцию. Ведь нельзя было даже представить, что перейти на позиции марксизма можно через академическую философию. Не скрою, что на меня сильно повлияло не содержание произведений Мики, а сам "инцидент". Он впервые заставил меня почувствовать неизбежность столкновения моих философских знаний с марксизмом. Хотя сами произведения Мики не оказали на меня никакого влияния, но именно благодаря им начинается мое сближение с марксистской литературой, которая в то время беспрерывно появляется в нашей стране. В 1927 году выходит первый перевод "Материализма и эмпириокритицизма" Ленина; в 1929 году - "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" Плеханова и "Диалектика природы" Энгельса; в 1930 году - "Немецкая идеология" Маркса и Энгельса. Одновременно в нашей стране появляются исследовательские организации: в 1929 году - Институт пролетарской науки, в 1932 году - Общество по изучению материализма.

Задачей теоретических исследований обеих организаций было знакомство с основными произведениями марксизма, а также с достижениями советской философии, в первую очередь с критикой в адрес Деборина и открытием ленинского этапа в философии.

Можно сказать, что только в результате этого процесса марксистская философия пустила прочные корни в нашей стране, ибо когда в 1931 году началась империалистическая война, которой через 15 лет предстояло завершиться поражением, то одна лишь марксистская философия смогла стать мощным оружием в борьбе против воинствующей идеологии. И правильная историческая оценка невозможна, если игнорировать роль марксистской философии как оружия в идеологической борьбе того времени, если лишь топтаться вокруг разговоров относительно так называемого теоретического уровня этой философии.

Именно эти организации впервые в Японии открыто начертали на своем знамени слово "материализм", именно они с момента своего создания до окончательного роспуска в течение нескольких лет вели непрерывную борьбу против захватнической войны и реакционной идеологии.

Мы не должны забывать, что история материализма - это вовсе не история одного из учений, спокойно выстроившихся в безветренной заводи истории философии. Речь идет об учении, которое при любом гнете не изменяет своей теории и поэтому обладает традициями борьбы, кровавой, но не знающей отступления.