Как своеобразно японцы поют! У них какая-то горловая окраска звука. Может быть, это от подражания голосам народных инструментов?
Почему-то японцы в свои любимые праздники поют больше старинные песни, а не новые. Крестьяне в поле запевают обрядовую песню при уборке риса, рыбаки поют о бурном море и трудном лове, лесорубы - о пиле и стоне деревьев. В Японии знамениты местные песни. Они поются испокон веков. Есть, например, "Песня каменотесов с острова Китаки". Поют только на этом острове. Песня протяжно-грустная, хотя припев такой: "Нет лучше камня, чем в Китаки!"
О Фудзи поют издавна. Эти песни по лиричности почти любовные. Они тоже никогда не стареют.
М. Нет, японцы часто поют в праздники и новые песни. Ты же сама слышала в Хиросиме...
К. В Хиросиме другое дело: протест против войны, призыв к миру. Опять-таки минорная песня: "Об умершей девочке в Хиросиме". Скорбные интонации, тоскливая напевность, грустные слова Назыма Хикмета.
М. На одном собрании я слышал речь японского писателя Хотта - он сказал, что о Хиросиме никто не написал лучше Хикмета. Ты не была в Японии в майские дни: по улицам распевались бравурные, боевые песни. В Миикэ я встретил рабочего-композитора. Его песни известны и у нас. В них - порыв борьбы, сжатые кулаки, раскаты грома в подземелье.
К. Конечно, есть и те и другие. Я знаю, например, песню Хидэо Кобаяси. Это патриотическая и героическая песня.
М. Да, есть и те и другие. В Синдзюку, токийском квартале веселья, у меня были контрастные переживания. Я приехал туда в чудесной компании трех профессоров из университета Васэда - Тацуо Курода, Масао Маруяма и Кохей Тани. Двое говорили по-русски, третий хоть и не говорил, но понимал: он перевел "Кому на Руси жить хорошо". Профессора сговорились показать мне в тот вечер что-то приятное, но что - я не знал.
По дороге зашли взглянуть на мюзик-холл, оборудованный для парочек и совмещенный с кафе: в загончиках по два стула и маленький пюпитр, куда ставят чашки с кофе. На эстраде японки, крашенные под блондинок, по-английски пели песенки.
Затем с площади, ослепленной миганием реклам и похожей на парижскую Пигаль, мы свернули в узенькие темные улички. По бокам были бары - у дверей орали зазывалы. В одном месте столик стоял снаружи - за ним пил совсем осоловевший, страшного вида клиент. Кажется, он уже ничего не понимал, но его терпеливо развлекали разговором две гейши, нанятый музыкант бренчал на струнах. Вторые этажи были заняты знаменитыми турецкими банями.