Ушли в прошлое поющие ораторы

Перевод Е. Рединой

В самых дальних уголках памяти живет балаганчик "Отведи душу" - одно из заведений на ярмарках, которые проводились в Осаке во время храмовых праздников. Лавки с золотыми рыбками, тиры, цветочные и кондитерские магазинчики ослепительно сияли, шумели, в них кипела жизнь. Одно лишь это заведение было погружено в забытье - ни света, ни голосов, ни запаха, ни цвета. Внутри оно было усыпано осколками тарелок из дешевого фарфора. Заплатив мелочь, посетитель входил в темную тесную комнатку, отгороженную от улицы занавесом. Ему давали несколько простых тарелок, он швырял их по одной оземь и удалялся восвояси.

Говорят, что в токийском районе Асакуса была такая же лавка, торговавшая ничем. Когда я вспоминаю старые храмовые праздники, меня охватывает щемящая грусть, она обволакивает, как запах ацетиленовых ламп, смешанный с весельем и мишурным блеском.

В детстве сердце мое трепетало, когда я слышал голос уличного певца, который, стоя на обочине, играл на скрипке и дребезжащим голосом выводил: "Деньги-денежки". Лицо его, опаленное солнцем и сакэ, иссушилось и стало коричневым, как оберточная бумага. Потрепанные хаори (Хаори - накидка японского покроя, принадлежность парадного выходного мужского и женского костюма.) и хакама (Хакама - часть японского официального костюма, у мужчин в виде широких шаровар.). Худые руки касались инструмента, звучала песня "Деньги-денежки, правите вы миром". Она насмехалась над прохожими, льстила им, угрожала и взывала с мольбой.

Шутовская мелодия напоминала куплеты-пародии на буддийские песнопения. Песенка валяла дурака, но в ней было что-то неуловимо-тревожное. На меня наводили ужас волшебные истории, которые рассказывал дед о водяном Каватаро, что летом прячется в уборной и костлявой рукой шлепает детей по попке. А вот уличного певца я не боялся.

Пытаясь установить, какую песню исполнял музыкант из моего детства, я занялся изучением истории уличных певцов. В книге "История песни периодов Мэйдзи и Тайсё (Период Тайсё - 1912-1926 гг.)" Ямити Соэды я прочитал, что песни о деньгах существовали в обоих периодах.

Я слышал песню в детстве, году в 1935-м, так что она была, пожалуй, сочинена в период Тайсё. Слова ее ошеломляют.

 Деньги-денежки, 
 Деньги-денежки, 
 Деньги-денежки, всему виною вы. 
 Подкидыши, побег влюбленных, 
 Обман, убийство, 
 Самоубийство в одиночку 
 И разом всей семьей. 
 Безумие, поджог, 
 Грабеж, несчастный муж под каблуком, 
 И жадность, и разбой, 
 И нищеты смиренье. 
 Деньги-денежки, всему виною вы. 
 Деньги-денежки, правите вы миром. 

Эта песня злободневна и в наше время. Подкидыши, побеги влюбленных, обман, убийства, самоубийства в одиночку и разом всей семьей, безумие, поджог - не просто слова из песни, а кусочки реальной жизни. Они разбросаны по всей громадной земле под древним солнцем, а мы как бы втиснуты в огромный мусорный ящик. Пока существует этот свет, слушайте, люди, песню.

Название "поющий оратор", которым в прошлом величали уличного певца, происходит, видимо, от понятия "произносить речь в форме песни". Оно родилось в среде молодых людей, которые с песней принимали участие в движении за свободу и народные права (Движение за свободу и народные права - движение в 70-80-х гг XIX века.). В движении было много неразберихи, попыток реформ путем использования динамита, но, судя по песням тех далеких лет, оно в целом носило просветительский характер. Мысль о распространении идей через песню пришла в голову Тайскэ Итагаки (Тайскэ Итагаки (1837-1919) - видный политический деятель.), который, как предполагают, видел, что на улицах Парижа люди поют под аккордеон и продают памфлеты.

В Японии жанр "речи в песне" просуществовал в первозданном виде до 1900-1901 годов, а потом начался его стремительный упадок. В своей книге Ямити Соэда подробнейшим образом излагает процесс вырождения песни. Не пожалейте 150 иен, купите эту интересную книгу. Она откроет вам любопытную страницу отечественной истории.

В наши дни уличные певцы стали орудием в руках фирм грампластинок, которые используют их в качестве живой рекламы своей продукции. В репертуаре только модные песенки, поэтому в певцах ничего не осталось от традиций "поющих ораторов". В былые времена певец, находившийся в гуще общественной жизни, спел бы: "Бестолковое прогнившее сборище народа! Добродетели стерты с лица земли. Бумага прочнее человеческих чувств. Вереница дней, скандалы да вздорные слухи. Плохое не отличишь от хорошего". А сейчас пожилой человек вынужден кривляться и распевать чепуху вроде "Здравствуй, малыш, я твоя мама!". Абсурдное, ненормальное положение. Допоздна певцы ходят с гитарой от бара к бару как простые бродячие музыканты.

В старые времена солидные торговцы с главной улицы почтительно называли певца учителем. Из стойких защитников страстной и гордой цитадели свободы певцы превратились в заурядных бродяг с инструментами и пали до того, что прислуживают гангстерам, торговцам-жуликам и прочим проходимцам.

В наши дни трудно отличить профессионального гангстера от жулика, имеющего торговое дело. Есть торговцы-гангстеры и просто жулики, не связанные с бандами. Часто гангстеры орудуют заодно с торговцами, но существуют и мошенники в чистом виде, торгующие фальшивыми поделками (магазины на центральных улицах, дельцы из крупных универмагов). Они негодуют, когда их по недоразумению часто путают с головорезами.

Так же и с бродячими музыкантами. Одни находятся в услужении у мошенников-гангстеров, другие работают на чистых жуликов. Я побывал в конторе группы Ясуда в районе Синдзюку. Молодой парень-гитарист объяснил, что их босс считает себя гангстером, а остальные члены группы - музыканты, зарабатывающие на жизнь песней. Вскоре появился хозяин. На мой вопрос он ответил, что сам он действительно гангстер-профессионал, а все его ребята - артисты. Главарь, лицом немного походивший на одного известного политического, деятеля, оказался веселым человеком широкой натуры. На руке у него недоставало мизинца.

Так называемая "контора" находится в глубине переулка в хибарке с вывеской "Ансамбль "Голубое небо". У двери маленькая пианола марки "Ямаха" для разучивания мелодий и настройки инструментов. Потертая софа, груда рубашек, пиджаков, брюк, несколько гитар. На стене висит множество табличек с фамилиями. Они разделены на три группы. Уходящие на промысел музыканты переворачивают свою табличку лицом к стене. В рамке гравюра, изображающая покровителя балаганщиков и шарлатанов Синнодо. В отдельной рамке "Устав группы". В нем перечисляется, какую помощь обязаны оказывать все члены своим коллегам в случае женитьбы, похорон, праздников, указывается и сумма денежных взаимопожертвований.

В ансамбле "Голубое небо" есть молодые ребята, которые недавно объявились в Токио из провинции, есть и ветераны, занимающиеся музыкальным ремеслом без малого пятнадцать лет.

Я застал в конторе двух парней - один родом из Нагасаки, второй - из префектуры Сидзуока. Они сбежали из дому потому, что помешаны на гитарах и песнях, ничего другого знать не хотят. На жизнь они пожаловаться не могут, так как занимаются любимым делом. Противны только дождливые вечера, когда приходится бродить по улицам в резиновых сапогах и под зонтом.

Оказывается, для работы необходимо знать тысячу мелодий. Ветераны хранят в памяти три тысячи мелодий. Две песни стоят сотню иен. За вечер музыканты обходят от десяти до двадцати домов. Золотое время - с десяти до половины двенадцатого. На работу отправляются обычно после восьми. Идут, рассчитав время, когда у подгулявших душа просит песни. Днем некоторые снимаются в ролях жертв в фильмах о гангстерах на киностудии "Тоэй", другие подвизаются малярами. Иногда появляется шальной гость и приглашает на пирушку в Акасака. Только хороший клиент теперь редкость.

Вот что рассказал мне один из певцов с тринадцатилетним стажем.

"Был со мной однажды случай, когда я вечером три часа кряду простоял под окном ресторанчика. Это зимой, да еще под мокрым снегом. Ничего отвратнее припомнить не могу. Те подлецы попивают себе, а я по их прихоти торчи на холоде. Правда, подали они тогда порядочно монет, но в тот вечер я готов был покончить с музыкой".

Тут появился босс без мизинца и на кансайском диалекте попросил моего собеседника угостить меня пивом и спеть что-нибудь веселенькое. Певец запел "Гангстеры, настал ваш час". Его пронзительно-звонкий голос звучал чарующе и мощно, словно сокрушая стены хибарки и как бы принося мне извинения за непритязательность песни.

Говорят, что только в Токио около тысячи бродячих музыкантов. Больше всего их в районе развлечений Синдзюку - около трехсот человек, включая музыкантов, играющих на сямисэне. Одних контор там три или четыре. Они точная копия той, о которой я уже рассказал. Среди музыкантов Синдзюку есть такие же, как и в "Голубом небе", но поговаривают о музыкантах-гангстерах, связанных с бандами. Не знаю, случая проверить слухи не подвернулось.

Музыкант должен помнить тысячу мелодий, а для того, чтобы прокормиться в Токио, помимо модных песенок, джазовых мелодий и музыки из кинофильмов, нужно знать школьные песни довоенных лет, гимны шести главных токийских университетов. В последние годы подвыпившие клиенты стали заказывать и рекламные песенки, поэтому музыкантам надо постоянно пополнять репертуар.

Многие певцы носят с собой шпаргалки - потертые блокноты, в которых убористо написаны слова песен и есть оглавление. Я остановил одного из них:

- Это у вас шпаргалка на всякий случай?

- Нет. Песенник для клиентов, они ведь слов не помнят, а вместе приятнее петь.

В Синдзюку встречаются самые разные уличные певцы. Я облюбовал себе тихий темноватый бар недалеко от улицы Кабуки, но даже в это небойкое место за вечер непременно наведывается несколько групп музыкантов.

Некоторые работают парами. Поет, играя на аккордеоне или гитаре тот, кто постарше, а молодому доверяется взять несколько вступительных аккордов. Человек лет пятидесяти в войну прошел по всему Китаю и на передовой играл на аккордеоне раненым. Он популярен у стариков интеллигентов. Исполняет мелодии прошлых лет - "Под крышами Парижа", "Безумный Монте-Карло", "Вечер воришки", "Кружится в танце". Знаток старых песен теряется, когда ему заказывают современные, например "Когда святые в рай идут" или "Подмосковные вечера".

Обитает неподалеку и единственный старик скрипач, играющий только старинные мелодии вроде "Унтер-ден-Линден" или "Дикой розы". Он - благородный ортодокс, самое современное в его репертуаре - произведения начала века. Годы уходят, но старик по-прежнему пьянеет от собственной музыки. Он в упоении играет сам себе, бормоча: "Темнота, невежество..."

В этом же районе работает старик по прозвищу Малыш Комацу. Он всегда появляется вместе с сумерками. Костюм его неизменен - хаори, хакама, соломенные сандалии. Скрипка в черном матерчатом чехле.

"Эй, сыграй!" - кричат ему, и музыкант суетливо кланяется и тихо касается струн. Исполняет довоенные и совсем старые мелодии. Его вполне можно назвать ходячим музеем музыки.

Визитная карточка музыканта гласит: "Исполнитель дорогих сердцу мелодий, сорок лет известный в искусстве под именем Комацу". Старик рассказал, что жена его умерла, дочь бросила. Теперь он один-одинешенек на свете, вот и бродит каждый вечер по Синдзюку в поисках пожилых любителей музыки. Прежде он знавал хорошие времена, играл с известными токийскими музыкантами, жил в приличном доме.

Его коронные номера - "Берег в Иокогаме", "Мимо горячего острова", "Когда прервались японо-китайские переговоры", "Уйти или остаться", "Пьеса для маленького оркестра", "Щебечет в небе пташка".

Мы продолжили разговор на втором этаже ресторанчика. Старик, придя в большое возбуждение, вытащил из чехла любимый инструмент и пробормотал:

- В старые времена люди были буйными, но очень душевными, а нынешние - равнодушные тихони. А теперь слушай!

Он начал играть лучшие свои мелодии.

 Требуем социального обеспечения. 
 Гражданину, честно отдавшему голос на выборах, 
 Нужен хотя бы жизненный минимум, 
 Иначе он больше не будет голосовать.

- Дедушка, не надоел я своими разговорами?

- Нет, что ты, приятель. - Малыш Комацу смущенно улыбнулся. Он огляделся вокруг и пробормотал:-Жизнь наша тяжкая...