Ночное кафе

Перевод Я. Троицкого

До 12 ночи спал, потом пошел в город и бродил до 6 утра. В одно ночное кафе заглянул, в другое, там выпил виски, тут кока-колы, здесь чаю. Когда вернулся домой, в животе булькало, как в бочке.

Расспросил в полиции обстановку; оказывается, больше всего молодежи слоняется в районе вокзала Нисикиитомати. Сказали, там есть трехэтажное кафе, на третьем этаже "места для пар", туда пускают только вдвоем. В нарушение правил в заведении совершенно темно. Когда появляется полицейский с люксметром, по знаку боя реостатом плавно добавляют свет. Уходит - снова становится темно. И в этой темноте мальчики и девочки курят, целуются, теряют голову от ласк, балуются наркотиками. А в последнее время появились сообщения даже о поножовщине среди 17-18-летних девушек.

Ну что же, пошел в Нисикиитомати. Куда ни зайду - покрытые пластиком столики ярко освещены, молодежь в джемперах, джинсах и босоножках пьет чай. В кабинках светло, перегородки низкие, что делается на соседних местах, хорошо видно. Три заведения обошел - всюду та же картина. И в одежде, и в блеске глаз - жизнь, а не журнал "Плейбой". Просто живущие поблизости, закончив дневную работу, пришли попить чаю. На привокзальной площади стояли и разговаривали около десятка молодых людей в пиджаках, но и их вид говорил скорее о попытках разогнать скуку, нежели о каких-то предосудительных намерениях. Нигде и намека на горячий дух разложения.

Центр ночных кафе - Синдзюку, отправился я туда. Район этот принадлежит не тем, кто здесь живет, а тем, кто сюда приходит. И процветает он за счет них. Пятиэтажное кафе смотрит на улицу, сверкая белыми огнями над полутемной, покрытой мусором пустыней. Второй этаж - "общие места", третий, четвертый и пятый - "места для пар". Поднялся на второй. С потолка свисают искусственные ветви кленов, кисти винограда, светло, блестят пластиковые столики. На каждом - автомат по продаже 10-иенных шоколадок. Бросил 10 иен, выкатились орешки в шоколаде.

Незаметно для себя прислушался к песне:

 ...возвращаясь из ночного бара, 
 молодость с любовью обнялись... 

(Из сборника "Новые песни о Токио", слова Сэйити Ита, музыка Нобукадзу Судзуки.)

Совсем как в кафе времен Тайсё или начала Сева. Словно ничего и не изменилось. Не успел подумать, как грянул марш из фильма "Мост через реку Куай". За ней - джаз. Музыка Дьюка Эллингтона взорвалась, как гром грозы за горизонтом, постепенно превратилась в громовой водопад, рвущий мир на части, в какой-то миг вспыхнула гневом и смиренно, как сделавший свое дело человек, убежала тихим ручейком.

Вокруг в основном молодежь, но разная. Рабочий в джемпере с пятнами машинного масла. Слегка покашливающий студент. Девочки в плащах и виниловых сандалиях на босу ногу. Бабушка лет пятидесяти и в шерстяной накидке сидит, опустив голову. Юноша в пиджаке без единой пылинки, отрешенно пишущий что-то.

Служащий, часто моргающий совершенно красными глазами. В углу несколько молодых людей спорят об оплате счета, бросая на стол монеты в 10 и 100 иен.

- Ну, сосунок, давай еще.

- Нету больше.

- Пришел с девчонкой, как большой, так не ставь ее в неудобное положение.

Вмешалась девочка:

- Ладно, я заплачу, только не ругайтесь.

Мальчик промолчал.

Пьяно заорал парень постарше, которого все называют "братец":

- Смотри, девка! Не продешеви. Меня обдурила. Ладно.

- Ну, сосунок, больше ко мне не вяжись!

Девочка в плаще, подкрашенные глаза напоминают совиные, смотрит внимательно, говорит, как старшая сестра или жена.

У "братца" лицо заросло неопрятной бородкой, как у уличного бродяги, есть в нем что-то похожее на барсука, рыскающего в траве глазами; теперь он, что-то бормоча, начал приставать к девочке. Та, чтобы отвязаться, спряталась в туалете. Парень в свитере с высоким горлом задумчиво наблюдал за ними. Я так и не узнал, что это за компания. "Братец" говорил пьяно, громко, кассирша позвонила в полицию. Приехал полицейский. "Братец", шлепая резиновыми сандалиями, проследовал за пожилым полицейским в очках, по пути взглянул на меня, почему-то рассмеялся и сказал:

- Ну и ну.

Других инцидентов не было. Остальные посетители занимались своими делами. Студент, низко склонив голову, читал книгу, юноша продолжал писать, служащий - моргать глазами, беспрерывно звучали пластинки. Словно рыбки фугу в аквариуме, подумалось мне. Фугу в аквариуме, среди зеленоватых водорослей, в мерцающем сумеречном свете, каждая сама по себе тихонько шевелит маленьким телом. Поджатые губы, выпученные глаза, тело кажется совершенно обессиленным, еле поддерживающим равновесие, чтобы не перевернуться. И лишь голова твердая, как железо, и акула не разгрызет. И не узнать, какие чувства роятся в этой твердокаменной голове, что неподвижно застыла в прозрачной воде, но, если присмотреться, заметишь, что в глазах - само одиночество.

Время от времени пластинка останавливается и звучит голос: "... просим посетителей соблюдать установленные правила. На местах не спать. Сейчас три часа утра". Оказывается, объявляют каждый час. До начала движения городского транспорта вот так и будут каждый час будить посетителей. А посетители потягиваются, хлопают глазами и ждут рассвета. Как в ночной электричке. Поднимают головы от дремы, и лица как у фугу.

Недалеко от меня сидит бабушка лет пятидесяти, положив на стол блокнот. В вязаной накидке, поношенная сумка с покупками, понуро ждет рассвета. Разговорился. Приехала из Яоко. Сказала детям, что сегодня не вернется. Завтра доделает дела и приедет.

"Дела", судя по замеченным краешком глаза цифрам и именам в блокноте, касаются страхования. Почему не остановились в гостинице? Здесь дешевле, да еще к чаю бесплатно дают вареное яйцо или бисквит. Первый раз? Нет, уже третий или четвертый. Сказав это, она замолчала, прикрыла глаза и отдалась своему одиночеству, понуро свесив толстый, приплюснутый, похожий на наковальню нос.

Обошел еще несколько ночных кафе, обстановка везде такая же. В "общих местах" сидят одинокие юноши и девушки, усталые, с отрешенными лицами, борются с наплывающим, как облако, сном и ждут конца ночи. В "местах для пар" сидят рядышком, рассеянно разговаривают в мерцающем, как на дне пруда, полумраке.

Возле маленького столика два стула, и сидят он и она лицом друг к другу, как в поезде, ведут себя благопристойно. И на каждом лице следы рашпиля жизни. Весь день с утра до вечера крутила их жизнь, наконец попали они сюда и переводят дух. Не спросил, где они работают. Наверное, в столовых, закусочных, чайных, барах Синдзюку или на фабриках и фирмах, где работа кончается поздно.

Городской транспорт не ходит, но такси много, однако они не воспользовались такси. Любви можно предаваться в бесчисленном множестве гостиниц, но и туда они не пошли. В большинстве пары ведут себя скромно. Дрожат, как воробьи утром на карнизе. Боятся, что ли, укоризненных замечаний пожилых дам или лицемерных "добропорядочных" дядюшек.

На тротуары, стены, мусорные ящики спустилось холодное, как лезвие бритвы, утро. То там, то здесь появляются сутулые фигуры с поднятыми воротниками, молча бредущие по улице. Призраки ночи, призраки утра, как кошки, вылезают из щелей и дыр и куда-то исчезают. Вспомнилась строчка из популярной в прошлом песни "Пришло на Землю утро". Вошел в похожую на хибару закусочную.

Две женщины, напоминающие манекенщиц, положив локти на грязный прилавок, прихлебывали чай и, тихо бормоча, занимались хиромантией. Слышалось: "А где холм Венеры, а где линия судьбы? А у меня линия раздваивается. А что это означает?" Тревожный голос с зевотой. "Значит, двойственный характер", - выдохнул другой голос.

Обе прилежно жевали щуку с папоротником, рис и запивали чаем. Заодно та, что говорила о двойственности характера, выпила снотворного. Съела щуку с папоротником, рис, выпила чай, сказала: "Сегодня жутко спать хочется", отодвинула чашки и палочки и прямо там улеглась. Хозяйка закусочной принесла плащ, женщина чуть приоткрыла щелочки глаз и пробормотала: "Спать хочу, хозяйка" и, красиво сложив ноги, уснула.

Проходил я всю ночь и не увидал ничего, кроме окаменевшего одиночества фугу. Ни неистовых ласк, ни развлечений наркотиками, ни размахивающей кинжалами зеленой молодежи. Не видел и втирания табака в тыльную сторону руки против сонливости.

Видел только хороших людей, добросовестно отработавших день, не знающих, куда себя деть, и прячущихся здесь в ожидании рассвета, да еще скромных влюбленных.

С 11 сентября по 10 октября проходил "месячник усиления борьбы с нарушителями нравственности". "Государственный комитет общественного спокойствия" единогласно принял решение упразднить ночные кафе с целью обеспечения общественного спокойствия. Почему же он так же единогласно не ратует за полное искоренение таких поступков взрослых людей, как махинации в предвыборных кампаниях или злоупотребление служебным положением? Не только ночные кафе являются "источником зла" для юношества. Это все равно что пытаться очистить воды оросительных каналов, не очистив их источник.