Промышленный клуб - храм финансовых воротил

Перевод Б. Раскина

На прошлой неделе я опускался на токийское "дно", теперь же решил подняться ввысь. Раздумывая, что бы такое посетить "наверху", я остановил свой выбор на Японском промышленном клубе, расположенном в районе Маруноути (Маруноути - японский Уолл-стрит.). Пришлось в связи с этим сменить резиновые сапоги и куртку с капюшоном на черные ботинки и пиджак с галстуком.

Промышленный клуб - храм финансовых воротил, святая святых японского капитализма. Так по крайней мере мне говорили. Я раздобыл список членов клуба и увидел, что там плотным столбиком напечатаны фамилии самых разнообразных выдающихся личностей. То были люди, о которых газеты и журналы в разделах светской хроники писали как о крупных деятелях, загадочных фигурах, обыкновенных выдающихся, необыкновенных простых личностях, отпрысках аристократических фамилий, на своей шкуре испытавших, почем фунт лиха, дьяволах, сохранивших человеческие чувства, о людях, которые, несмотря на бурную жизнь, сохранили на голове волосы, что является признаком непоколебимой воли, о "яйцеголовых", чьи лысеющие черепа матово поблескивает серебром, и так далее и тому подобное.

Не знаю, какой тут срабатывает механизм, но об этих людях пресса никогда не злословит. Много лет я задумывался над этим странным явлением и даже завидовал подобным личностям. Бывало, кто-либо из этих людей - взбредет же человеку в голову! - начинал бить себя в грудь, сам себя обзывал негодяем, злодеем... Но не тут-то было! Газеты все переиначивали на свой лад, присовокупляя такие эпитеты, как "последний из могикан"; "загадочная личность"; "многоопытный деятель"; "эмоциональный человек, достигший возраста, когда простительно все, что бы он ни сказал и ни совершил"; "предприниматель с большой перспективой". Борьба за власть, грабеж среди бела дня, спекуляции, взяточничество - что бы такая личность ни совершала, пресса о ней злословить не станет. Любые неблаговидные действия микшируются и не предаются гласности. Бывает, правда, кое-что просачивается наружу, и тогда такому деятелю дают какую-нибудь эффектную кличку. Но чем эффектней кличка, тем эффектней его превозносит пресса. Сомерсет Моэм - этот непревзойденный мастер крылатых фраз - однажды сказал: "Литература подобна женщине легкого поведения. Чем больше она стареет, тем больше ею восхищаются". Ситуация, в общем, аналогичная как для Запада, так и для Востока, и, видимо, не только в литературных кругах.

Говорят, Промышленный клуб отличается от других клубов своей особой импозантностью и величием. Там есть гостиные и ресторан, куда открыт доступ только членам клуба. На первом этаже - специальная комната для прессы, где собираются корреспонденты различных газет. Их не допускают в упомянутые гостиные и ресторан, поэтому даже им неведомо, о чем там беседуют яйцеголовые божества без нимбов и загадочные личности. Перед носом журналистов и прочих наглухо захлопываются тамошние дубовые двери, и им ничего не остается, как развлекаться и закусывать в предоставленной для прессы комнате. Создается впечатление, будто члены клуба принадлежат к "неприкасаемым" - конечно, в ином смысле. Подозрительному романисту, вроде меня, невольно приходит в голову мысль, что, видимо, у членов клуба есть веские основания не подпускать к себе журналистскую братию, хотя она ничего, кроме славословий, о них не пишет.

Здание Промышленного клуба было воздвигнуто в 1917 году, когда площадь перед токийским вокзалом представляла собой заросший бурьяном пустырь, и сохранилось в неизменном виде по сей день. В ту пору оно, наверно, казалось токийцам невиданным белоснежным дворцом. Теперь же вокруг него поднялись огромные небоскребы и оно потеряло свое былое величие. Над парадным входом в Промышленный клуб - скульптурное изображение шахтера и ткачихи, символизирующих две ведущие в тогдашней Японии отрасли промышленности.

Постоянный секретарь правления Промышленного клуба господин Яманэ провел меня на крышу здания и, указывая рукой на скульптуры, горделиво сказал: "А ведь неплохо, правда?" Мне ничего не оставалось, как утвердительно кивнуть, хотя с души воротило от этих бесталанных "произведений искусства".

В ту пору еще не были созданы "Никкэйрэн" ("Никкэйрэн"-федерация предпринимателей Японии.) и "Кэйданрэн" ("Кэйданрэн" - ассоциация экономических организаций.), и все проблемы труда и управления обсуждались и решались "божественными" в Промышленном клубе: как навести мосты к правительству, как привлечь на свою сторону полицию, каким образом заполучить из банков кредиты и многое другое. Промышленный клуб тогда поносили как "цитадель всех пороков капитализма", перед его зданием нередко устраивались демонстрации. Бурные и тревожные были времена. На церемонии закладки этого белоснежного дворца Кихатиро Окура (Кихатиро Окура (1837-1928) - предприниматель, основатель военного концерна "Окура".) зачитал им самим сложенное стихотворение:

Здесь рождается
Промышленный клуб,
Чтобы воспитывать в разуме
И умеренности,
На благо себе и другим.

В те годы многие предприниматели, должно быть, увлекались поэзией, слагая стихотворения в тридцать один слог, но столь неуклюжего, жалкого стиха я не встречал даже на сикиси (Сикиси - разноцветные листы бумаги, на которых кистью писали стихотворения или известные изречения.) в муниципалитетах провинциальных городишек.

Если подумать о событии, которому это стихотворение посвящалось, то без смеха его невозможно было читать. На следующий год после того, как было создано это знаменитое стихотворение, по всей Японии прокатилась волна "рисовых бунтов", пролились потоки крови, и с божественного прорицания напрочь слетела позолота.

По словам господина Яманэ, в настоящее время Промышленный клуб представляет собой пупок, оставшийся после того, как обрезали пуповину. Надо учесть, что так утверждает человек, проведший в стенах клуба половину своей жизни. "В прежние времена клуб выполнял определенные функции, теперь же остался один пупок", - сказал Яманэ. Проблемы труда сейчас находятся в ведении "Никкэйрэн", проблемы управления - "Кэйданрэн", а породившему их Промышленному клубу стало абсолютно нечем заниматься, и он превратился исключительно в клуб для светского общения. Господин Яманэ сообщил мне, что ныне клуб насчитывает полторы тысячи членов. Каждый год умирает до сорока человек, освободившиеся места заполняются новыми членами. Причем ежегодно на эти места претендует до четырехсот человек. Похоже, "пупок" чем-то очень их привлекает.

Вопросом о том, кто достоин стать новым членом клуба, а кто должен быть отвергнут, занимается Совет директоров клуба в составе восьми человек:

Тайдзо Исидзака-кун (председатель)

Тадаси Адати-кун

Рэйносукэ Кан-кун

Тадахару Мукаи-кун

Синъити Кодзима-кун

Кэйдзи Накадзима-кун

Канъити Морои-кун

Дайгоро Ясукава-кун.

Эти сведения я почерпнул из списка, предоставленного мне в канцелярии клуба. Не знаю почему, но здесь к "божественным" именам и фамилиям добавляли суффикс "кун" (Кун - суффикс к именам и фамилиям при фамильярном обращении.). Мне разъяснили, что такова традиция. Подобная фамильярность в обращении и вместе с тем недосягаемость этих людей странно контрастировали, будто лицевая и оборотная стороны щита.

Я поинтересовался: каким требованиям должен удовлетворять человек, чтобы быть принятым в члены клуба? Мне ответили: решение принимает Совет директоров после всестороннего изучения информации о претенденте, выяснения его финансового положения и деятельности его компании, а также его личных связей и знакомств с нынешними членами клуба.

Но решающее значение имеет не капитал. Прежде всего обращают внимание на личные качества, образованность и взгляды желающего вступить в клуб. "К этому подходят особенно строго", - пояснил господин Яманэ.

- Кому отказывают?

- Ну, например, если претендент был уличен в обмане, или не вернул долг, или имел судимость.

- Мне известна одна личность по прозвищу Грабитель. Он, кажется, тоже принят в члены клуба?

- Он получил эту кличку, уже будучи его членом.

- Бывают ли случаи, когда исключают из клуба?

- До сих пор подобных прецедентов не было. - Господин Яманэ рассмеялся.

Судя по разъяснениям Яманэ, все члены Промышленного клуба полностью соответствуют предъявляемым строгими правилами требованиям - ни дать ни взять увенчанные пожизненной славой и почетом английские джентльмены, обладающие отменным характером, обширными знаниями, благородным воспитанием и безупречной биографией. Но когда мы разговорились за чашкой чая, господин Яманэ вдруг заявил, что у нынешних финансовых воротил Японии "нет ни своей философии, ни принципов, ни убеждений; у них нет ни способностей, ни времени для чтения и размышлений; их точку зрения по всем вопросам пишет и излагает секретарь, знания у них нахватанные, обо всем судят понаслышке; их занятия заключаются лишь во встречах и беседах с посетителями. И потом... они всегда спешат". С утра до вечера - бесконечные встречи и разговоры. Вечером где-нибудь в районе Акасака они присутствуют на трех-четырех банкетах, а в воскресенье играют в гольф либо разучивают народные баллады "Токивадзу", или, на худой конец, развлекаются изготовлением безвкусных чашек. Причем игра в гольф и банкеты - исключительно за счет компании, особняки, в которых они живут, тоже принадлежат компании, и навряд ли найдется среди этих финансистов хоть один, который приобрел бы машину и содержал шофера за собственный счет. В общем, они явно заслуживают сострадания. Бедные они бедные, несчастные они несчастные! Все время куда-то спешат, нет у них даже свободной минутки, чтобы почитать книгу, а в результате в мозгу - полторы извилины. Но ведь делают вид, будто ревностно пекутся о будущем Японии. Жалкие ничтожества! Куда подевались те прежние джентльмены английского типа с их "отменным характером", "обширными знаниями" и "благородным воспитанием"? Они исчезли, их теперь нет и в помине!

Выслушав эту тираду господина Яманэ, я попросил его назвать хотя бы одного из таких людей-пустышек. Но тот лишь упорно твердил, что это "всеобщее поветрие", и ни единого имени не назвал. Это мне напомнило критические статьи, в которых без конца повторяют: "Средства массовой информации ниже всякой критики!", "Средства массовой информации ниже всякой критики!" - а фактов не приводят. Поэтому я был волен думать: то ли Яманэ причисляет к пустым людишкам и членов Промышленного клуба, то ли все, что им было сказано, к ним-то как раз и не относится.

- ...Я - либерал, поэтому откровенно говорю все, что думаю, и не боюсь, если мои слова кого-то разгневают. А вы можете написать, как вам заблагорассудится.

Ничего не выдумывая и не примысливая, я записал так, как говорил Яманэ: "всеобщее поветрие". Перечитав свои записи, я ощутил некую неудовлетворенность: слова вроде острые, резкие, но... чего-то недостает - не возьмут они за живое того, кто их прочитает. Залихватский либерализм господина Яманэ напомнил мне хай-бол (Виски со льдом в высоком бокале.) без виски.

Господин Яманэ уже в возрасте. Он происходит из семьи музыканта и с тридцати лет служит секретарем в Промышленном клубе. "Предприниматели не любят читать книги, но еще меньше читают люди искусства", - пожаловался он. Правда, сам он не таков - в воскресенье прочитал монографию Тойнби (Тойнби, Арнольд (1889-1975) - английский историк и социолог.) и увлекся его взглядами на историю. До войны Яманэ подвергался гонениям со стороны японской полиции, а после войны его с пристрастием допрашивали в штабе американских оккупационных войск. Яманэ любит повторять, что он либерал, поэтому не стесняясь любому говорит нелицеприятные вещи. Согласившись на секретарскую работу в Промышленном клубе, он рассчитывал на легкую жизнь, но все оказалось гораздо сложнее. Бывали ситуации, когда приходилось проявлять решительность, хотя у самого поджилки тряслись. В результате - неоднократные кровоизлияния в глазное дно и прочие недомогания. Алкоголем, по словам Яманэ, он не увлекается, для аппетита выпивает перед обедом бутылочку легкого пива. В его подчинении-сто сорок человек обслуживающего персонала. Профсоюза в Промышленном клубе нет, а зарплата - самая низкая среди обслуживающего персонала во всем районе Маруноути. Даже в "Кэйданрэн" - этой цитадели финансовых кругов Японии - существует профсоюз, причем один из самых активных. Яманэ предлагали организовать профсоюз в Промышленном клубе, но он наотрез отказался. Заявил: "Если здесь появится профсоюз, я уйду в отставку". Господин Яманэ высказал опасение, что с созданием профсоюза "нарушится традиционный для клуба принцип "мира и согласия между людьми"". По его словам, девушки из обслуживающего персонала здесь долго не задерживаются. Они быстро выходят замуж, а новых нанять трудно. Он даже обращался за помощью в Общественную организацию по трудоустройству, но там настолько удивились низкой зарплате в Промышленном клубе, что предложили ее повысить хотя бы на три тысячи иен, иначе желающих не найти. Яманэ отказался. Господин Яманэ уверовал в то, что изначальная суть капитализма - "в здоровом, бережливом, усердном и честном пуританизме". Он сокрушался, что "современная экономическая наука слишком увлеклась разнообразной аналитической деятельностью, игнорируя человеческие качества и мораль, а именно на них следовало бы обратить особое внимание".

(С этими словами Яманэ протянул мне брошюру "Новая жизнь". Перелистав ее, я убедился, что брошюра представляет собой обычный набор красивых, высокопарных, поучительных фраз, вложенных в уста президентов компаний, и меня потянуло ко сну. Наверно, у этих президентов нет способных секретарей, подумал я.)

Я много слышал разговоров о Промышленном клубе, но, осмотрев его весь - от крыши до первого этажа, - ничего особо выдающегося не обнаружил. Заглянул я и в гостиную, где по инициативе Яманэ на дверях приколочена табличка, на которой в изысканном эпистолярном стиле напоминается: "Лиц, не являющихся членами клуба, нижайше просим воздержаться от посещения". В гостиной я увидел лишь старенький ковер, небольшой бар, телевизор и полки с еженедельными журналами по целлюлозной промышленности. Несколько стариков со значительными лицами беседовали, сидя в креслах, или смотрели телевизор. В углу громко тикали большие стенные часы - произведение Тиффани,- которые одновременно показывали время, месяц и день недели, но никто из присутствующих, в том числе и Яманэ, не смог прочитать сделанные на часах надписи на иностранном языке.

Я попытался отыскать хоть что-нибудь, располагавшее к светскому общению, но, кроме двух комнат, приспособленных для игры в го (Го - японская игра типа шашек.), ничего не обнаружил. (По-видимому, это соответствовало идее "здорового, бережливого, усердного и честного пуританизма", которого придерживался еще Сэйдзиро Миядзима (Сэйдзиро Миядзима (1879-1963) - предприниматель, президент ряда крупных текстильных компаний, с 1948 г.- директор - распорядитель японского промышленного клуба.). Сам я не очень разбираюсь в экономических науках, предполагаю, что существует капитализм у немцев, американцев, французов, но как-то не чувствую, что этим капитализмам обязательно присущ пуританизм. Во всяком случае, мне думается, что пуританизм, понимаемый с точки зрения японской эстетики человеческого характера, не имеет ничего общего с изначальным смыслом этого слова.)

Я попросил господина Яманэ представить меня кому-либо из крупных финансистов, знакомому с закулисными сторонами деятельности японских предпринимательских кругов. Но человек, с которым меня свели, практически не добавил ничего нового к тому, что рассказал Яманэ. Правда, было одно расхождение в оценках. Финансист подтвердил: да, ныне Промышленный клуб - это в самом деле всего лишь "пупок", отрезанный от пуповины, но "финансовые боги", видимо, стремятся создать вокруг него некую атмосферу high society - высшего общества. Любой предприниматель автоматически может вступить в "Кэйданрэн" или "Никкэйрэн", а с Промышленным клубом такое не проходит.

Значит, в Промышленный клуб хотят вступить люди из самолюбия: мол, завелись денежки - хочу славы, спросил я. А стоит ли им препятствовать, ведь в Японии нет светских салонов, ответил он. Так оно, видимо, и есть: хотят создать прослойку новой аристократии.

Я намеревался встретиться с председателем Совета директоров Тайдзо Исидзака и с директором Тадахару Мукаи, чтобы расспросить, как происходит проверка желающих вступить в члены Промышленного клуба, но "боги" уклонились от аудиенции под предлогом занятости.

В целом у меня создалось впечатление, что Промышленный клуб не столь великолепен, как о нем говорят, но в то же время он остается для меня загадкой.