Стремление Японии расширить выгоды, предоставленные ей Портсмутским договором

Как было сказано выше, Портсмутский мир не удовлетворял японских милитаристов, а также наиболее агрессивно настроенные круги помещиков и буржуазии. В декабре 1905 г. правительство Кацура Таро ушло в отставку. Новый кабинет возглавил представитель высшей придворной бюрократии и лидер буржуазно-помещичьей партии "Сэйюкай" Сайондзи Киммоти, который был тесно связан с монополистическими кругами Японии (состоял в родственных отношениях с владельцем одного из крупнейших концернов Японии - "Сумитомо"). Отставку генерала Кацура Таро - ставленника военщины - вначале рассматривали как победу либеральных и миролюбивых сил в стране. Однако вскоре стало ясно, что правящие круги Японии не отказались от дальнейших планов экспансии на Азиатском континенте.

Военный министр Тэраути Хисати, начальник генерального штаба Кодама, адмирал Ямамото Исироку, маршал Ямагата Аритомо и другие военные лидеры считали высшей целью внешней политики страны достижение гегемонии на Дальнем Востоке. По существу, их поддерживал премьер-министр Сайондзи Киммоти. На заседании кабинета министров совместно с руководителями армии и флота в мае 1906 г. он заявил, что Япония должна соблюдать условия договора с Китаем и быть готовой на случай "возможного реванша со стороны России" (цит. по [371, с. 217-218]).

Уже в ноябре 1905 г. при поддержке Англии и США Япония установила протекторат над Кореей. Корейское правительство и юридически потеряло право самостоятельно вести внешнюю политику. Контроль за руководством страны перешел в руки японского генерального резидента. Известный японский историк Акаги Рой считает, что договор о протекторате был "наиболее далеко идущим ближайшим результатом" победы Японии в войне с Россией [352, с. 275].

Попытки России дипломатическим демаршем воспрепятствовать японским действиям и сохранить непосредственные отношения с корейским правительством успеха не имели. Англия, США, Германия не поддержали Россию. Опасаясь обострения отношений с Японией, царское правительство вынуждено было признать господствующее положение Японии в Корее.

В Петербурге действия японских милитаристов вызывали постоянное беспокойство. Япония затягивала выполнение условий Портсмутского договора об эвакуации войск из Маньчжурии, в то время как царские войска выводились досрочно (Дополнительная статья к ст. 3 договора предусматривала вывод поиск "не позднее как в течение 19 месяцев" (см. [72а, с. 343]).). Она продолжала энергичную милитаристскую деятельность в Маньчжурии и Корее, укрепляя занятые районы, создавая базы и проводя подрывную работу на территории Северной Маньчжурии, Монголии и Синьцзяна.

Русский генеральный консул в Сеуле Г. А. Плансон, посетивший осенью 1906 г. Японию (прожил больше трех месяцев), находил много общего в обстановке, которую наблюдал он сейчас, и той, которая сложилась накануне русско-японской войны. Сообщая о больших военных приготовлениях в стране, Г. А. Плансон подчеркивал, что Маньчжурия и Восточная Сибирь наводнены японскими разведчиками, что японцам хорошо известна полная беззащитность русской дальневосточной окраины, особенно Владивостока. Обращал он также внимание и на разгул националистических настроений: "Когда все военные приготовления в Японии будут окончены и она будет стоять во всеоружии, как стояла в 1903 г., она предъявит нам какой-либо грозный ультиматум... и в случае неуспеха переговоров двинется с суши и с моря к Владивостоку" [39, д. 16, 1906, л. 59].

Сходную картину рисовали в своих донесениях из Токио и другие русские представители. Так, В. А. Самойлов в мае 1906 г. писал: "Военные деятели делают все, чтобы армия была на высоте ожидаемых от нее требований. Производятся новые заказы, заканчивается формирование четырех новых дивизий, за которыми, по слухам, будут сформированы еще четыре новых дивизии" [39, д. 135, 1906, л. 32-33]. Об этом же 13 мая 1906 г. сообщал в министерство иностранных дел посланник Ю. П. Бахметьев: "Усиление войск и флота развивается в широких и ничем не оправдываемых размерах. Вместо настоящих 34 дивизий в самое непродолжительное время Япония будет иметь возможность выставить 40 дивизий... в этом году призвано 120 000 новобранцев, т. е. почти вдвое больше против прежнего... Во Франции, Германии и Австрии заказано громадное количество орудий для усовершенствования и полного перевооружения артиллерии... Крейсера заказываются за границей с условием, чтобы они были готовы не позже двух лет" [39, д. 135, 1906, л. 36].

Сведения русского посланника подтвердили последующие события. Вскоре Япония довела численность армии до 233 тыс. человек; в военное время армия могла быть развернута до 1,5-миллионного состава. Японские военно-морские силы (за счет закупок за границей и строительства кораблей на своих судоверфях) к 1909 г. увеличились почти вдвое (см. [202, с. 52- 53]).

Русские дипломаты подчеркивали, что японское правительство "для того, чтобы поддержать свою популярность, стремится сохранить в стране шовинистический угар военных лет; правящие круги изыскивают новый объект для своей агрессии, которым может быть либо "беззащитный" Китай, либо Россия" [39, д. 135, 1906, л. 37].

Один из авторитетнейших японских деятелей, Ито Хиробуми, на объединенном заседании кабинета, гэнро и военных лидеров 22 мая 1906 г. говорил: "[В Европе полагают], что Япония готовится к вторичной войне с Россией, что японцы не признают Портсмутский договор мирным договором, что японцы считают его лишь соглашением о перемирии". По словам Ито, "эта так называемая реваншистская пропаганда имеет свое происхождение в Японии, она проводится военными лидерами для достижения их собственных целей и это делает обстановку хуже чем запутанной" (цит. по [371, с. 214]).

Позицию Ито Хиробуми поддерживали один из старейших политических деятелей Японии, Иноуэ Ясуси, и министр иностранных дел Хаяси Тадасу. Ито, Хаяси, Иноуэ и другие более дальновидные политические деятели понимали, что агрессивная японская политика в отношении России, а также расширение экспансии в Маньчжурии и Корее у границ России вряд ли будут поддержаны Англией и Францией, взявшими твердый курс на втягивание царской России в антигерманский блок. Военная же группировка, включавшая маршала Ямагата Аритомо, начальника генерального штаба Кодама, военного министра Тэраути Хисати и адмирала Ямамото Исироку, (настаивала на продолжении агрессивной политики в Маньчжурии. Премьер-министр Сайондзи Киммоти вместе с некоторыми министрами кабинета занимал колеблющуюся позицию (см. [371, с. 217]).

Иной характер в тот период носила политика царской России. Сразу после окончания войны ведущая русская пресса ("Новое время" и др.), подчеркивая нетерпимые для России условия договора, заявляла о его временном характере. Но такие воинственные заявления не отражали действительных намерений царского правительства.

Вскоре царская Россия взяла курс на урегулирование своих отношений с Японией. Иной политики царизм придерживаться и не мог, хорошо понимая слабость своих сил на Дальнем Востоке. Кроме того, в правящих кругах царской России все большее влияние приобретала группировка, стремившаяся взять реванш за поражение на Дальнем Востоке путем расширения экспансии на Ближнем Востоке и на Балканах. Однако было ясно, что вести одновременно активную политику на Дальнем Востоке и па южных и западных границах России совершенно не по силам.

Внутриполитическая обстановка в России также не благоприятствовала ведению активной внешней политики на Дальнем Востоке. В России еще продолжались революционные бои. Грозная волна крестьянских волнений и солдатских бунтов потрясала подорванное революцией самодержавие. Царизм основное внимание сосредоточивал на подавлении революционных выступлений.

Характеристика обстановки, сложившейся на Дальнем Востоке после окончания войны, а также внешнеполитические задачи России на Востоке довольно четко изложены в инструкции министра иностранных дел А. П. Извольского Ю. П. Бахметьеву, назначенному в марте 1906 г. русским посланником в Токио. В инструкции признавалось, что Япония стала "могущественным конституционным государством, усвоившим все результаты европейской цивилизации и военно-морской техники..." с национальным "воинственным духом", поднявшимся "на небывалую высоту".

Объясняя военные неудачи в прошедшей войне, инструкция сводила их главным образом к оторванности театра военных действий от коренных русских областей, плохой связи и отсутствию местных средств для комплектования и снабжения русских войск. В этой связи А. П. Извольский считал, что перед Россией стоит задача развивать Дальневосточный край и укреплять положение России на Дальнем Востоке. "Такая программа деятельности требует продолжительного периода безусловно мирных и дружественных отношений с соседними державами. Нельзя работать плодотворно над развитием края, коему ежеминутно угрожает опасность войны. Отсюда вытекает необходимость для наших представителей в соседних странах Дальнего Востока, в особенности же в Японии, приложить все старания к поддержанию с ними самых дружественных и искренних добрососедских отношений" [39, д. 135, 1906, с. 239].

Министр иностранных дел считал, что "исходной точкой нового периода дипломатических отношений с Японией должен служить мирный договор, заключенный с ней в Портсмуте". Он обращал внимание Ю. П. Бахметьева на то, что договор намечает "лишь основные начала, причем некоторых пунктов наши уполномоченные не касались вовсе, дабы не усложнять дело, что другие весьма существенные вопросы затронуты в договоре лишь вскользь, общим образом". Исходя из этого, он ставил задачу добиваться "смягчения невыгодных сторон трактата, заключенного после неудачной войны" [39, д. 135, 1906, л. 240]. Отмечая необходимость "принять во внимание создавшееся на Дальнем Востоке политическое положение", инструкция предписывала также "путем систематического и весьма осторожного образа действий стараться извлечь возможную из этого положения выгоду".

Конкретные задачи, которые ставились царским правительством перед русским посланником в Японии, сводились к следующему: 1) изучить права и преимущества других держав в стране, для того чтобы учитывать это при заключении торгового договора; 2) поддерживать (хотя бы с урезанными правами) суверенитет Кореи; 3) в отношении Ляодунского полуострова, право на аренду которого перешло к Японии, желательно возвращение его собственнику - Китаю, к чему должны быть направлены (со всею осторожностью по истечении срока контракта, т. е. в 1923 г.) усилия дипломатии как в Токио, так и в Пекине; 4) в отношении южной части Сахалина желательно создать консульство в Корсаковcком; 5) переговоры о рыболовстве должны быть начаты по инициативе Японии.

Не только в открытых, официальных выступлениях ряда политических деятелей, но и в сугубо внутренней, секретной инструкции указывалось на необходимость проведения мирной политики в отношении Японии. А. П. Извольский в упомянутой инструкции Ю. П. Бахметьеву высказывал надежду на то, что Япония "поверит в искренность желания России жить с нею в мире" [39, д. 135, 1906, л. 241 -243].

Говоря о суверенитете Кореи, о возвращении Порт-Артура и Дальнего Китаю, царская дипломатия, безусловно, исходила не из чувства действительного уважения прав китайского и корейского народов, а исключительно из собственных империалистических интересов. Понятно, что прекращение аренды Ляодунского полуострова и уход оттуда японских войск вполне отвечали задачам царизма обеспечить свое влияние в Маньчжурии. Сохранение, даже с ограниченными правами, суверенитета Кореи отвечало интересам безопасности России на Дальнем Востоке. Царизм видел в этом возможность противостоять дальнейшему укреплению японских позиций в этой стране. Пребывание японских войск в Корее создавало для Японии плацдарм для нападения на русские дальневосточные владения, и прежде всего на Владивосток.

С середины 1906 г., учитывая слабость позиций царизма на Дальнем Востоке, его стремление к мирному урегулированию имеющихся противоречий, японская дипломатия начала активное наступление на Россию в целях расширения выгод, предоставленных ей Портсмутским мирным договором. Действия японской дипломатии поддерживались активными военными мероприятиями, носившими характер угроз в отношении России.

В начале июля 1906 г. Ю. П. Бахметьев передал в Петербург заявление министра иностранных дел Японии о том, что расходы на военнопленных, которые Россия обязалась по договору возместить, составляют приблизительно 50 млн. иен. Это явилось полной неожиданностью для царского правительства. На донесении Ю. П. Бахметьева Николай II написал резолюцию: "Не может быть". Через месяц японские власти предъявили точный счет на 49 095 тыс. иен 74 сены, которые якобы Япония израсходовала на русских военнопленных - 70 400 солдат и 1430 офицеров (см. [38, д. 872, л. 25, 36, 37]. По мнению царского министра финансов В. Н. Коковцева, действительные японские расходы не превышали 25 млн. иен.

Японская сторона запросила сведения о расходах России на содержание японских военнопленных. Однако та неразбериха, которая существовала в русских ведомствах, не давала возможности определить действительную сумму расходов. Сначала военное министерство указало сумму 470 тыс. руб., а затем, узнав о названной Японией сумме, увеличила ее до 1 592 011 руб. 12 коп. Как признавал В. Н. Коковцев, цифра эта названа была при отсутствии точных счетов, "ибо это потребовало бы еще 1 - 2 года розысков" [39, д. 135, 1906, л. 51]. Сравнительно небольшие расходы объяснялись тем, что число японских военнопленных составляло всего 1700 солдат и офицеров.

Вопрос о выплате Японии 49 млн. иен обсуждался на совещании представителей различных министерств и ведомств. Совещание признало возможным "не требовать от Японии предъявления подлинных отчетных документов". Царские министры не видели никакой возможности опровергнуть японские счета (см. [39, д. 135, 1906, л. 57, 77, 91]). Русский посланник в Токио Ю. П. Бахметьев высказывался за то, чтобы согласиться с названной суммой, надеясь получить за это некоторые выгоды по другим спорным проблемам, оставшимся в наследство от войны (компенсация сахалинским рыбопромышленникам, занимавшимся до войны рыбным промыслом на южном побережье Сахалина, компенсация за имущество русских подданных, находившееся на территории Ляодунского полуострова). Но главное, конечно, было не в этом. Россия "брала" курс на сближение с Японией, о чем говорилось выше, и не хотела обострять с ней отношений.

В дальнейших переговорах японский министр иностранных дел Хаяси Тадасу пообещал Ю. П. Бахметьеву положительно разрешить претензии русских собственников на Сахалине, в Порт-Артуре и на Ляодунском полуострове. Сумма в 45 931 949 руб. 61 коп., составлявшая разницу между расходами, сделанными японским и русским правительствами на содержание военнопленных, была выплачена японскому правительству в Лондоне 10 ноября 1907 г. (см. [39, д. 135, 145, 176]).

Сообщение об этом русская пресса встретила с большим негодованием. Газеты заявляли, что министерство иностранных дел пошло на слишком большие уступки Японии, не добившись взамен удовлетворения законных претензий русских промышленников и торговцев. Газета "Новое время" 14 ноября 1907 г. писала, что Россия еще до подписания рыболовной конвенции разрешила японским рыбакам ловить рыбу вдоль всего русского побережья, в то время как "русские рыбопромышленники на южном побережье Сахалина, промысел которых был обеспечен Портсмутским договором, были лишены Японией всякой возможности осуществлять свои... права" [430, 14.11.1907].

Следует сказать, что, несмотря на обещания Хаяси удовлетворить претензии русских собственников, переговоры о возмещении претензий частных граждан затянулись до августа 1911 г. Японское правительство согласилось уплатить только 580 тыс. иен, хотя лишь одни рыбопромышленники на южном побережье Сахалина требовали возмещения за передачу их прав Японии свыше 1 млн. иен (Межведомственное совещание при министре финансов России вело дела по удовлетворению претензий лиц, потерпевших в результате перехода части русских владений и арендных прав к Японии, до 1 января 1915 г. [38, д. 877, ч. 2, с. 303].).

Еще более ярко стремление японского правительства расширить преимущества, полученные в результате войны, проявилось во время переговоров о торговом договоре и рыболовной конвенции. Переговоры показали, что Япония не намерена ограничиться пределами, установленными договором. Японская делегация хотела добиться таких условий, которые Японии не удалось навязать России в Портсмуте. 1 августа 1906 г. японский уполномоченный выдвинул требование о том, чтобы рыболовная конвенция обеспечила предоставление Японии "права рыбной ловли повсеместно в русских территориальных водах Тихого океана, за исключением лишь тех бухт и рек, которые находятся в пользовании туземных племен". Кроме того, японская сторона требовала предоставления Японии одинаковых с переселенцами- рыбаками прав рыболовства (как известно, переселенцы пользовались особым покровительством и им предоставлялись специальные льготы со стороны правительства) (Царское правительство в 1906-1911 г. форсировало переселение крестьян в Западную Сибирь, Среднюю Азию и на Дальний Восток. Было объявлено о предоставлении некоторых льгот переселенцам.).

Другие японские требования включали предоставление многочисленных льгот японским рыбопромышленникам: свободы промысла на неиспользуемых рыболовных участках, отмены ограничений в способах обработки рыбы и других продуктов моря, прав морских сообщений и перевозки грузов между рыболовными участками (т. е. в русских территориальных водах). Японская сторона настаивала на том, чтобы понятие "рыболовство" охватывало также промысел морских растений, беспозвоночных и морских млекопитающих [39, д. 82, 1907, л. 78-79].

Эти претензии, в сущности, ничем не отличались от первоначальных требований японского правительства на конференции в Портсмуте, отвергнутых русскими уполномоченными.

23 августа 1906 г. русская делегация представила свой контрпроект, исходивший из положений ст. 11 Портсмутского договора.

Четыре месяца потребовалось на обсуждение ст. 1 проекта, определявшей район действия и объект действия конвенции. В ходе переговоров русские представители резонно указывали на то, что предложение японской стороны об исключении из эксплуатации только тех рек и бухт, которые находятся в пользовании местных жителей, не имеет практического значения, ибо число таких бухт и рек ничтожно. Таким образом, японская делегация практически требовала предоставить Японии в эксплуатацию все русские территориальные воды и реки Дальнего Востока. Встретив сопротивление со стороны русских представителей, японская сторона сняла свое требование относительно рек, но упорно настаивала на предоставлении японским рыбопромышленникам права рыболовства в лимане Амура и фактического закрепления за ними всех бухт, а также закрытых и открытых заливов [39, д. 82, 1907, л. 80].

Используя слабость позиций России, не имевшей флота на Дальнем Востоке, японские промышленники хищническим путем в больших количествах вылавливали рыбу в русских территориальных водах. Попытки местных властей оградить русские территориальные воды от японских браконьеров были безуспешными. Дело дошло до того, что в июле 1906 г., когда японская рыболовная шхуна без разрешения промышляла рыбу в Воровской реке и была задержана русскими властями, японские браконьеры перебили русских охранников, а также местных жителей, оказавших поддержку пограничникам [39, д. 135. 1906, л. 219].

Переговоры о рыболовной конвенции привели в начале 1907 г. к новому обострению русско-японских отношений. Подписание рыболовной конвенции 15 (28) июля 1907 г. состоялось лишь после того, как была заключена общеполитическая конвенция между Россией и Японией, урегулировавшая политические взаимоотношения двух стран.

По условиям рыболовной конвенции, заключенной на 12 лет, японские рыбопромышленники получали право лова и ведения морского промысла (кроме котиков и бобров) вдоль пебережья Японского, Охотского и Берингова морей, за исключением 34 бухт, в том числе залива Петра Великого. Японским рыбопромышленникам разрешалось ловить и обрабатывать рыбу на специальных участках, сдаваемых в аренду с торгов. В отношении участия в торгах японским подданным предоставлялись равные права с русскими подданными, за исключением переселенцев и аборигенов, имевших особые, льготные условия для рыболовства и морского промысла. С японских промышленников не взимались пошлины за рыбу и другие продукты моря, выловленные в Приморской и Амурской областях в тех случаях, когда они предназначались для вывоза в Японию. Японским подданным предоставлялось право возводить необходимые постройки на берегу для обработки рыбы, хранения инвентаря и т. д. Особые условия предусматривались для рыболовства в лимане Амура [74а, № 534].

Стремление японского правительства навязать России невыгодные условия проявилось также во время переговоров о заключении торгового соглашения. В соответствии с Портсмутским договором торговый договор должен был основываться на принципе наибольшего благоприятствования, как это было установлено при заключении трактата 1895 г. Основываясь на положениях этого договора, русское правительство предложило внести лишь уточнения в текст, а именно: во-первых, более точно определять права наибольшего благоприятствования (для ограждения ввоза русских товаров от обложения дополнительными пошлинами) и, во-вторых, применять новое соглашение к территории Ляодунского полуострова, перешедшего под контроль Японии.

Японские представители отклонили эти предложения. В своем проекте договора они опустили некоторые положения трактата 1895 г. (о праве каботажного плавания, о сохранении за русскими подданными прав на земельные владения и т. д.) и выдвинули ряд новых требований, предусматривавших получение японцами прав на приобретение недвижимости в России, на занятие земледелием и промыслами. Они настаивали на беспошлинном ввозе товаров с Ляодунского полуострова в Приамурье и освобождении японских дипломатических и консульских чиновников от цензуры, облегчении паспортных формальностей, уменьшении сборов с японских подданных. Кроме того, они ставили вопрос об учреждении своих консульств во Владивостоке, Николаевске и Петропавловске, а также о получении прав свободного плавания по р. Сунгари.

Русская делегация считала неприемлемыми требования о беспошлинном ввозе товаров в Приамурье и о создании особого паспортного режима для японских подданных. Она согласилась на создание консульства во Владивостоке, с тем чтобы "на основе взаимности" было открыто русское консульство в Цуруге [39, д. 135, 1906, л. 180-182].

Большие споры вызвал вопрос о допуске японских судов к плаванию по р. Сунгари. Вопрос обсуждался на специальном совещании представителей различных министерств России 15 сентября 1906 г. Совещание решительно высказалось против удовлетворения требования японского правительства. Участники совещания отмечали, что ст. 3 Портсмутского договора, на которую ссылались японцы, не означает отказа России от Айгунского договора 1858 г. и договора 1861 г. об особых правах русских судов на плавание по р. Сунгари [39, д. 79, л. 11] (Ст. 3 предусматривала вывод войск Россией и Японией из Маньчжурии и восстановление китайского управления на всей территории Маньчжурии, за исключением Ляодунского полуострова.). Помимо экономических мотивов (существовали еще и стратегические, которые высказывали военные представители. Генерал Гродеков, командующий войсками Приамурского военного округа, в телеграмме в министерство иностранных дел от 8 августа 1906 г. заявлял, например, что открытие р. Сунгари для японских судов создаст угрозу судоходству по Амуру [39, д. 79, л. 117].

Япония решительно настаивала на удовлетворении своих требований. Из беседы, состоявшейся 13 ноября 1906 г. с японским послом Мотоно Итиро, ответственный чиновник министерства иностранных дел России Н. А. Малевский-Малевич пришел к выводу, что "японское правительство намерено добиваться согласия на открытие этой реки для международного плавания, не останавливаясь даже перед решительными мерами". "Этому делу,- писал он,- придают в Японии весьма большое значение, считая вопрос о Сунгари непосредственно связанным с общим политическим положением в Маньчжурии, как оно определялось в Портсмуте" [39, д. 135, 1906, л. 154-155].

Россия не уступила в этом вопросе.

По торговому договору, подписанному 15 (28) июля 1907 г., царская Россия вынуждена была пойти на ряд существенных уступок Японии. Японским подданным были предоставлены следующие права: право владения недвижимым имуществом, право занятия земледелием, промыслами и торговлей наравне с коренным населением; устанавливались такие же, как и для местного населения, пошлины и сборы на ввозимые товары (в том числе и на японских судах); переписка дипломатических и консульских чиновников освобождалась от цензуры; были установлены минимальные сборы для японских подданных при выдаче паспортов и прописке; ввоз товаров в Амурскую и Приамурскую области для японских подданных с Ляодунского полуострова в отношении пошлин был поставлен в одинаковые условия с ввозом товаров из Маньчжурии и т. д. [74, с. 640-653].

Торговый договор, так же как и рыболовная конвенция, был подписан лишь после достижения соглашения о размежевании сфер влияния двух держав в Китае и урегулирования других политических вопросов.