Решение Николая II об уступке южной части Сахалина

10 (23) августа царь принял Мейера, который вручил ему послание президента. В начале беседы царь решительно отвергал оба основных требования Японии. Он ссылался на свои публичные обещания не уступать территории и не платить контрибуции. В конце концов согласился на раздел Сахалина. Но и это не удовлетворило Мейера. Он настаивал на уплате Россией определенной суммы за "возвращение" части острова.

Несговорчивость царя сменилась новым настроением. Он не только уступил южную половину острова, как ему советовали С. Ю. Витте, В. Н. Коковцев и В. Н. Ламздорф, но, более того, из его вопроса: "Как же можно определить стоимость территории?" - Мейер понял, что путем дальнейших переговоров можно склонить его и на уступку в вопросе о платеже некоторой суммы за северную половину Сахалина [365, с. 270-271].

Царь и его министры не могли последовательно отстаивать государственные интересы России. Они боялись продолжения войны. И царизм боялся не японской армии (русская армия на Дальнем Востоке уже не уступала по силе японской), а своего собственного народа, боялся революции, грозившей смести прогнивший режим. Эта боязнь и была одной из причин, которая заставила царя пойти на уступку в вопросе о Сахалине. Серьезную роль сыграло и давление США. Царское правительство стремилось улучшить свои взаимоотношения с США, надеясь привлечь их к борьбе с Японией, и поэтому пошло на уступки.

В телеграмме С. Ю. Витте о результатах переговоров Мейера с царем В. Н. Ламздорф заранее категорически отвергал всякие возможные выводы из неопределенных слов царя. Царь согласился на уступку Японии занятой ею южной части Сахалина,- писал он ему,- с тем, чтобы северная оставалась во владении России без какой бы то ни было выплаты за это денежной компенсации. Оговаривались также необходимость обеспечения свободы плавания по проливу Лаперуза и получение обязательства со стороны Японии - "не строить укрепления и не содержать войск на пространстве занятой ею части острова". В заключение телеграммы подчеркивалось, что эта уступка является "крайним пределом возможной со стороны России сговорчивости" [70, док. № 161, с. 177-178].

Т. Рузвельт не удовлетворился размером уступок России. Он, то угрожая японским наступлением, то призывая царя к благоразумию, пытался заставить царское правительство согласиться на уплату определенной суммы за возвращение северной половины Сахалина. Эти деньги должны были явиться дополнительным вознаграждением японским милитаристам. Он продолжал оказывать давление на царя через своего посла Мейера, а также прибегая к помощи правительств Франции и Германии. Однако решение царского правительства оставалось неизменным (см. [70, док. № 163-166, 169, 171, 173, 174]).

Т. Рузвельт считал итоги войны вполне отвечающими интересам американского империализма и не хотел рисковать этими достижениями, опасаясь поражения Японии в случае продолжения войны. Поэтому, беспокоясь за результат конференции, он решил оказать некоторое давление на военную партию, с тем чтобы заставить японское правительство отказаться от требования контрибуции. Японскому императору он писал, что "слышит со всех сторон недовольство, выражаемое друзьями Японии, в отношении возможности продолжения Японией войны ради большой контрибуции". Президент заявлял о возможности получения некоторой суммы за северную часть Сахалина, помимо денег, которые "по справедливости обязаны русские внести за военнопленных". Он категорически отвергал названную японской делегацией сумму выкупа и "настойчиво рекомендовал" не продолжать борьбы ради контрибуции, считая, что в противном случае в общественном мнении произойдет значительный поворот в сторону России. Анализируя перспективы войны, Рузвельт доказывал ее бессмысленность и заявлял, что даже если японцам и удастся захватить Восточную Сибирь, то они, "затратив 400-500 млн. долл. и пролив массу крови, получат то, в чем они не нуждаются" [365, прил. 4, с. 274-275].

Получив телеграмму из Петербурга о запрещении дальнейших уступок, С. Ю. Витте решил, что заседание 13 (26) августа, очевидно, будет окончательным. Перед началом этого заседания Комура Ютаро пригласил русских уполномоченных на заседание без секретарей. Он заявил, что японская делегация, в сущности, еще не имеет официального ответа на предложение, сделанное формально на заседании 10 (23) августа. "Я им ответил,- сообщал С. Ю. Витте,- что это предложение отвергнуто". На вопрос Комура Ютаро, на что согласились бы представители России, С. Ю. Витте и Р. Р. Розен в соответствии с телеграммой министра иностранных дел о решении царя указали, что не согласятся "ни на какую уплату, кроме уплаты за военнопленных"; что же касается Сахалина, то согласны на "предложение о разделе Сахалина со свободными проливами, но без всякого вознаграждения". Русские уполномоченные предупредили японскую сторону, что они "пришли в заседание, чтобы прервать переговоры". Комура Ютаро заявил, что не получил еще окончательных инструкций, ввиду чего просил не делать в этот день заключительного заседания, а отложить его на понедельник, 15 (28) августа. Затем японская делегация попросила перенести заседание на вторник, 16 (29) августа, на что Витте согласился, считая, что прервать переговоры всегда успеет [70, док. № 177, с. 191].

После этого заседания Комура Ютаро немедленно телеграфировал правительству в Токио, указав, что покинет Нью-Йорк, если Россия откажется 28 августа от уплаты контрибуции (см. [407, с. 153]), и начал готовиться к отъезду из Портсмута.

В Токио по получении телеграммы Комура Ютаро вечером 14 (27) августа немедленно было созвано объединенное заседание гэнро (Гэнро - ближайшие советники императора из числа высших государственных сановников - участников революции Мэйдзи.) и кабинета министров, длившееся до 1 час. 30 мин. ночи 15 (28) августа и возобновленное на следующий день в 8 час. утра.

Высшее военное и морское командование Японии было против продолжения войны. Японские запасы военных материалов подходили к концу. Ее финансы были в тяжелом положении (см. [117, с. 57]). В 14 час. по токийскому времени 15 (28) августа на объединенном заседании кабинета, гэнро и высшего военного и морского командования в присутствии императора было принято окончательное решение о заключении мира [117, с. 57; 16 (29) .08.1905].

Известную роль в решении японского правительства согласиться с предложением России сыграли и упоминавшиеся письма Т. Рузвельта. Определенное влияние оказал также факт заключения 12 (25) августа 1905 г. второго англо-японского союза, дававшего Японии гарантии против реванша со стороны царской России.

12 (25) августа американский банкир Я. Шифф заявил японским уполномоченным: "К моему величайшему прискорбию, финансовые рынки США, Англии и Германии, по всей вероятности, не смогут больше соответствовать требованиям Японии и ее стремлениям бесконечно продолжать войну" (цит. по [351, с. 224-225]). В условиях тяжелых финансовых затруднений игнорировать такое предупреждение было трудно.

При сложившейся ситуации правительство Кацура Таро вынуждено было дать указание японской делегации на конференции заключить мир без контрибуции.

Японское правительство отказалось от контрибуции, хотя и понимало, что договор без нее вызовет серьезное недовольство среди буржуазии и мелкобуржуазных элементов, развращенных шовинистической пропагандой японских милитаристов. Еще в первой декаде августа, когда начала работать мирная конференция, ряд шовинистически настроенных деятелей Японии, образовавших перед войной "Ассоциацию по делам России" ("Тайро досикай"), созвали в Токио большое собрание для обсуждения вопроса о мире. Собрание приняло резолюцию, в которой говорилось: "Условия мира, выдвинутые уполномоченными Японии в Портсмуте, весьма несовершенны. Они явно недостаточны для гарантии длительного мира на Дальнем Востоке. Если мы снова пойдем на уступки, то лишимся всех достижений, полученных в результате войны" (цит. по [161, с. 870-871]).

Следует отметить, что политические деятели Японии, как, например, губернатор Тайваня Гото Симпэй, считали, что главное не в тех или иных частных материальных приобретениях, а в международных позициях, в удельном весе и престиже Японии, завоеванных благодаря успехам японской армии в войне с Россией. Гото Симпэй говорил: "Мы должны настаивать на максимальных размерах контрибуции и территориальных уступок, но мы не должны поддаваться вульгарному мнению толпы: успех или поражение этих требований не должен тревожить нас... Если они будут удовлетворены и мы получим просимое, очень хорошо. Не получим - тоже хорошо... Нам следует пропустить это без особого внимания, если нам удастся разрешить более широкие проблемы, ценность которых в десятки и сотни раз более велика" (цит. по [335, с. 185]). В этом заявлении провозглашалось не что иное, как программа достижения японской гегемонии на Дальнем Востоке. Победа над царской Россией и ослабление ее позиций на Дальнем Востоке создавали те предпосылки, которые Гото призывал использовать для достижения японской гегемонии, советуя "не перегибать палку" в своих требованиях к России. Гото Симпэй, Ито Хиробуми и ряд других крупных политических деятелей прекрасно понимали, что требования контрибуции и территорий могут привести к срыву переговоров, результатом чего явится длительная война, которая поставит на нарту все достижения, добытые с таким трудом. Результаты же такой затяжной войны представлялись более чем сомнительными. Помимо военной и экономической стороны этого дела японскую буржуазию тревожили и политические последствия продолжения войны, и развертывание русской революции [117, с. 59].

С той же неизбежностью, как и в России, продолжение войны усилило бы антивоенное движение в Японии.