Об ограничении морских сил России на Дальнем Востоке

По поводу п. 11, содержавшего требование ограничить морские силы России на Дальнем Востоке, в ответе царского правительства было сказано: "Россия не может согласиться на такое обязательство, налагаемое иностранной державой, ибо это было бы несовместимо с ее достоинством...". Вместе с тем отмечалось, что в планы России "не входит содержание в водах Тихого океана в близком будущем значительных морских сил" ([65, с. 16], см. также [41, д. 764, с. 85]).

На заседании конференции 4 (17) августа русские уполномоченные заявили, что считают излишним новое обсуждение этого вопроса, так как ничего не могут добавить к своему письменному ответу, но готовы оформить свое предложение путем занесения в протокол или подписать какой-либо другой акт, но без изменения формулировок. С. Ю. Витте согласился на то, чтобы заявление об отсутствии намерений у России содержать "значительные морские силы" составило предмет особой декларации, подписанной уполномоченными и ратифицированной царем одновременно с договором.

Комура Ютаро требовал определить точнее, какое именно количество морских сил намерена Россия иметь на Тихом океане. С. Ю. Витте ответил, что не видит возможности заменить слова "значительных морских сил" каким-либо более конкретным определением ([65, с. 54], см. также [41, д. 764, с. 86]).

Согласиться на точное определение численности военно-морских сил России на Тихом океане значило бы поставить под контроль Японии на долгие годы развитие русского военно-морского флота. Это было бы значительным ущемлением суверенитета России.

Казалось, конференция близилась к концу. 4 (17) августа С. Ю. Витте отправил в Петербург восемь телеграмм. В последней, адресованной министру иностранных дел В. Н. Ламздорфу, Витте осторожно намекал на необходимость уступок. Он писал: "Кажется, что, пожалуй, по пунктам 10, о судах в нейтральных портах, и 11, об ограничении флота, уступят (японские делегаты.- Л. К.), но по пунктам 5, о Сахалине, и 9, о военном вознаграждении, не уступят. Ввиду бесконечной важности предмета мне кажется, что необходимо еще раз взвесить положение и принять срочное решение. Для меня несомненно, что продолжение войны будет величайшим бедствием для России. Мы можем более или менее успешно обороняться, но едва ли можем победить Японию".

Говоря о Сахалине, С. Ю. Витте признавал, что остров "крайне важен", ибо "может представить большие богатства и служить аванпостом Амура". Но тут же делал оговорки, сводившие на нет его утверждение о важности Сахалина для России. "Главное же несчастье наше,- писал он,- что Сахалин в руках японцев, и я не вижу возможности, по крайней мере в ближайшее десятилетие, его отобрать" [70, док. № 121, 123, с. 136- 139].

В этом сказывалась ограниченность царского чиновника, его недопонимание значения Сахалина для обороны России. Надо сказать, что точку зрения С. Ю. Витте разделяли и некоторые крупные государственные деятели царской России. Царь, подстрекаемый реакционно-монархическими кругами к продолжению войны "до победного конца", написал на телеграмме С. Ю. Витте: "Сказано было - ни пяди земли, ни рубля уплаты военных издержек. На этом я буду стоять до конца" [70, док. № 124, с. 139].

С. Ю. Витте стоял за прекращение войны. Его убеждение о необходимости заключения мирного договора подкреплялось телеграммами, которые отправляли ему из Петербурга министр финансов В. Н. Коковцев и сотрудник министерства финансов Н. И. Путилов. Они сообщали, что обстановка в стране не улучшается, революция охватывает все новые районы, а правительство не хочет идти ни на какие реформы, на чем настаивали наиболее дальновидные представители правящей бюрократии, либеральной буржуазии и дворянства.

Вступив в войну с Японией с бюджетом, не рассчитанным на финансирование военных действий, русское правительство к портсмутским переговорам уже не располагало свободной наличностью, имея два краткосрочных займа (французский 1904 г. и германский 1905 г.) на сумму около 500 млн. руб. Положение усугублялось расстройством налоговых поступлений, что неминуемо грозило превысить эмиссионное право Государственного банка и прекратить размен. Еще 19 июля В. Н. Коковцев телеграфировал С. Ю. Витте: "Усерднейше прошу Вас на обратном пути настаивать в Париже на необходимости займа" [53, 1924, т. 6, док. № 18, с. 23]. 3 (17) августа он вновь обращается к Витте: "Покорнейше прошу Вас взять на себя труд постараться достигнуть этой цели (получить заем.- Л. К.) в Америке, равно как и в Париже..." [53, 1924, т. 6, док. № 42, с. 32].

США не были заинтересованы в продолжении войны, и на кредитование военных операций их банкиры денег давать не хотели. США опасались дальнейшего развития русской революции, а также беспокоились за судьбу займов, предоставленных Японии. Американские банкиры (в частности, В. Б. Вандерлип) заявили Витте, что вопрос о займе может обсуждаться лишь после заключения мира [68, док. № 69, с. 206].

Аналогичную позицию занимала французская и английская буржуазия [68, док. № 58, с. 192].