Японский язык в России во второй половине XIX в. (к столетию со дня выхода первой русской грамматики японского языка) (В. М. Алпатов)

Хотя история преподавания японского языка в России восходит к петровским временам^*, а первые рукописные словари и грамматики, написанные японцем Гондзой (Демьяном Поморцевым), появились в 30-х годах XVIII в.^**, первая половина XIX в. стала периодом полного обрыва не успевших закрепиться традиций. После ликвидации в 1816 г. единственной школы в Иркутске японский язык около полувека нигде в России не преподавался. Причиной этого было отсутствие контактов с еще закрытой в то время Японией. Когда в 1850 г. готовили очередную миссию, письмо правителя колоний Российско-Американской компании Н. Я. Розенберга японским властям "было переведено на китайский язык ввиду отсутствия знатоков японского языка"^***.

^* (См.: Файнберг Э. Я. Японцы в России в период самоизоляции Японии (из истории возникновения русско-японских отношений, 1697-1852 гг.). - Япония. Вопросы истории. М., 1959, с. 228.)

^** (Словарь Гондзы недавно издан в Японии: Син суравнихонго дзитэн (Новый лексикон славяно-японский). Токио, 1985.)

^*** (Файнберг Э. Я. Японцы в России, с. 254.)

Открытие Японии и установление регулярных русско-японских отношений не сразу привели к изменению ситуации. Еще долго изучение и преподавание японского языка в России поддерживалось немногими энтузиастами, не создавшими устойчивой традиции.

Первым в ряду этих энтузиастов был Иосиф Антонович Гошкевич (1814-1875), участник русской миссии Е. В. Путятина в Японию, а позднее первый русский консул в Хакодатэ. Его имя хорошо известно в связи с установлением русско-японских отношений, сравнительно недавно вышла специальная книга о нем^*. Еще во время первой поездки в Японию он начал составлять японско-русский словарь с помощью японца Кумэдзо Татибана (псевдоним - Косай), который уехал вместе с миссией Е. В. Путятина в Россию. Составление словаря продолжалось и в Гонконге, где Гошкевич и Татибана оказались в английском плену во время Крымской войны. Вернувшись в Петербург в декабре 1856 г., Гошкевич сдал уже готовый словарь в печать, в следующем году он вышел в свет под ошибочным названием "Русско-японский словарь"^**. На самом же деле это был первый японско-русский словарь (все рукописные словари XVIII в. были русско-японскими). Словарь содержал японские слова в иероглифическом написании и транскрипции каной с русскими переводами; какой-либо русской или латинской транскрипции японских слов не давалось, что затрудняло пользование словарем. Однако и спустя полвека словарь Гошкевича признавался лучшим из всего, что создано в России по японскому языку^***.

^* (Гузанов В. Одиссей с Белой Руси. Минск, 1969.)

^** (Русско-японский словарь. Составлен И. Гошкевичем с помощью японца Тацибана-но Коосай. СПб., 1857.)

^*** (См.: Куроно И., Панаев В. П. Военно-русский толмач и краткий систематический словарь. СПб., 1904, с. 11.)

В 1860 г. появился еще один японско-русский словарь, автором которого был лейтенант фрегата "Аскольд" Сутковой-второй (его имя и отчество неизвестны)^*. Словарь составлен совершенно самостоятельно во время пребывания в Эдо, Сутковой лишь консультировался с японскими чиновниками. Он считал словарь Гошкевича бесполезным из-за отсутствия русского написания японских слов, поэтому японские слова даны в его словаре каной и в русской транскрипции (без иероглифики). Однако словарь Суткового намного меньше по объему, чем словарь И. А. Гошкевича, и содержит много ошибок и опечаток, за которые впоследствии он подвергался критике со стороны Д. Д. Смирнова.

^* (Краткий русско-японский словарь. Составил лейтенант фрегата "Аскольд" г. Сутковой-второй. СПб., 1860.)

На этом, однако, выпуск японистической литературы в России на три десятилетия прекратился. Сведения о японском языке попадали только в путевые очерки и популярные книги о Японии, авторы которых не владели им и лишь щеголяли случайно узнанными японскими словами и фразами, давая их в искаженном написании и зачастую сопровождая фантастическими этимологиями. Так, в разных изданиях название музыкального инструмента сямисэн давалось то как самисил, то как самсин и даже хамесин; название японской жаровни хибати - как хибач и даже чикат; фраза "Аригато, мо такусан дэс" - "Спасибо, достаточно" членилась на слова следующим образом: "Аригато о мо-о-та-ку сан де су". Побывавший в Японии популярный в то время писатель Вс. Крестовский принял слово "повозка" - курума за название рикши и этимологизировал его так: "Это (куру вместо корэ) лошадь (ма вместо мма)", выразив возмущение приравниванием человека к лошади в Японии^*.

^* (Цит. по: Смирнов Д. Руководство к изучению японского языка. СПб., 1890, с. III-VII.)

Опровергнуть подобные ошибки можно было, лишь зная язык, но учить его долгое время было негде. В 1857 г. в Казанском университете, который тогда был центром русского востоковедения, решили создать кафедру японского языка. На нее пригласили И. А. Гошкевича, однако из-за его возвращения на дипломатическую службу проект не был реализован^*. Больше в Казани такие попытки не предпринимались. До 1870 г. обучение японскому языку в России так и не возобновилось.

^* (См.: Гузанов В. Одиссей в Белой Руси, с. 187.)

И. А. Гошкевич и позже не оставлял филологических занятий, имевших чисто любительский характер. Уже после выхода в отставку в 70-е годы он написал книгу о родственных связях японского языка, вышедшую посмертно^*. Это была первая попытка подобного исследования в России. Выполнялась она на дилетантском уровне, автор ограничился нахождением созвучий между японским и другими известными ему языками, допуская возможность происхождения индоевропейских языков из японского, а последнего - из китайского^**. Он, например, сопоставлял японское ко ("ребенок") с украинским уменьшительным суффиксом в именах Грицько, Левко^***.

^* (Гошкевич И. А. О корнях японского языка. Вильно, 1899.)

^** (Там же, с. 7.)

^*** (Там же, с. 28.)

В 1870 г. началось преподавание японского языка на Восточном факультете Петербургского университета. Первым его преподавателем был уже упоминавшийся Кумэдзо Татибана, после крещения именовавшийся Владимиром Иосифовичем Яматовым. Он вел занятия до возвращения в Японию в 1874 г.^*. С его отъездом преподавание японского языка прервалось, затем возобновлялось еще дважды по мере того, как удавалось находить преподавателя из оказывавшихся в Петербурге японцев, и вновь прекращалось с их отъездом. Велись лишь практические занятия, а японская специализация была дополнительной для студентов-китаистов, монголистов или маньчжуристов. Однако среди них оказались люди, впоследствии профессионально занимавшиеся Японией, в частности В. Я. Костылев (1848-1918), учившийся у Яматова. После университета он был на дипломатической службе и с 1884 по 1900 г. занимал должность русского консула в Нагасаки. Позднее, в 1907 г., он стал первым русским преподавателем японского языка в Петербургском университете, а в 1914 г. издал первый печатный русско-японский словарь^**.

^* (См.: Бабинцев А. А. Из истории русского японоведения. - Японская филология. М., 1968, с. 124-125.)

^** (Русско-японский словарь разговорного языка. Составил В. Я. Костылев, бывший консул в Нагасаки. СПб., 1914.)

Постоянное преподавание японского языка в Петербургском универ-ситете удалось наладить лишь с четвертой попытки. В 1888 г. здесь начал работать Ёсибуми Куроно (1859-1918), после крещения именовавшийся Иосифом Николаевичем Куроно. В отличие от трех своих предшественников (один из которых, Токудзиро Ниси, был впоследствии японским министром иностранных дел) он навсегда остался в России и работал в университете до конца жизни. Это был трудолюбивый и знающий человек, оставивший о себе добрую память. У него было немало учеников, среди которых такой крупный ученый, как Е. Д. Поливанов; имя Куроно не раз встречается в ранних работах Поливанова. Уже в начале XX в. он подготовил ряд учебных работ, самые значительные из них были написаны в соавторстве с членом Географического общества В. П. Панаевым^*. С появлением Куроно преподавание японского языка в Петербурге стало постоянным, но характер занятий не изменился, изучение японского языка было необязательным, а теоретический курс не читался. Ничего нового не принесло и формальное создание кафедры японской словесности в 1898 г.^**.

^* (Куроно И., Панаев В. П. Военный русско-японский толмач и краткий систематический словарь.)

^** (См.: Бабинцев А. А. Из истории русского японоведения, с. 126-128.)

Через два года после начала работы Куроно в Петербургском университете была издана первая русская грамматика японского языка^*. Судьба ее автора не лишена драматизма. Дмитрий Дмитриевич Смирнов родился в 1855 г.^**. Обучаясь в Петербургской духовной академии, он принял монашество и в 1881-1883 гг. находился в Японии в составе русской духовной миссии, где выучил местный язык и занимался переводом на японский "многих церковных песнопений"^***. Тогда же он начал работать над своей грамматикой, причем, по его собственному признанию, эта работа встречала противодействие со стороны других членов миссии. Грамматику он закончил в 1887 г. в Новгороде. Конфликт Смирнова с монахами, не одобрявшими его научные интересы, возможно, послужил одной из причин того, что вскоре после выхода грамматики, в 1892 г., он сложил с себя монашеский сан.

^* (Смирнов Д. Руководство к изучению японского языка. Написанная за полтора века до этого грамматика Гондзы, бывшая фактически грамматикой одного из диалектов Кюсю, может не приниматься в расчет уже потому, что она никогда не была опубликована.)

^** (Биографические данные о нем см.: Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. 30. Санкт-Петербург - Лейпциг, 1900, с. 533.)

^*** (См. там же.)

Не найдя общего языка с церковью, Смирнов не получил поддержки и со стороны востоковедов, воспринимавших его как чужака. В 1893 г. на грамматику была опубликована резко отрицательная и во многом несправедливая рецензия видного востоковеда А. О. Ивановского, не занимавшегося японским языком^*. Автор рецензии упрекал Смирнова, что тот взялся писать японскую грамматику после всего лишь полутора лет обучения языку. Без всяких доказательств был выдвинут тезис о несамостоятельности работы Д. Д. Смирнова, о переписывании им чужих грамматик. В результате Смирнов навсегда отошел от языкознания и от японистики^**. Дальнейшая его судьба и год его смерти нам неизвестны (судя по данным энциклопедии Брокгауза и Ефрона, он умер не ранее 1905 г.).

^* (Ивановский А. О. Рец. на: Смирнов Д. Руководство к изучению японского языка.- Записки Восточного отделения Русского императорского археологического общества. Т. 7. СПб., 1893.)

^** (Известна еще одна его публикация о Японии: Город Ооцу в Японии.- Нива. 1891, № 20.)

Однако знакомство с книгой Д. Д. Смирнова не подтверждает суровый отзыв Ивановского, Хотя автор учитывал некоторые из немногочисленных западных работ по японскому языку, прежде всего грамматику У. Г. Астона (знакомство с японскими работами не прослеживается), по очень многим вопросам он был совершенно оригинален. Более того, в ряде случаев он предлагал описания, надолго опередившие свое время. Приведем два примера. Японские формы вежливости Д. Д. Смирнов делил на относящиеся к собеседнику (суффикс масу), к подлежащему "почетные" глаголы типа насару - "делать") и к дополнению^*. В Японии возникновение такого разграничения связано с именами Сигэмацу Мицуя и Дайсабуро Мацусита, чьи работы относятся лишь к 10-20 годам XX в.; примерно тогда же оно появилось и на Западе (А. Роз-Иннес, У. М. Макговерн). В отечественной японистике после Д. Д. Смирнова такой подход, если не считать неоригинальной грамматики Е. Г. Спальвина, получил распространение лишь в 70-е годы. Главным членом предложения Д. Д. Смирнов считал сказуемое, и потому он мог дать очень простое описание японского порядка слов: "Все слова и предложения, зависимые и второстепенные, всегда предшествуют тем, от которых они зависят"^**. После него и независимо от него такую точку зрения предложил лишь Акира Миками в 50-е годы, причем в Японии она тогда воспринималась как очень необычная; в отечественной японистике о сказуемом как о главном члене предложения начал говорить лишь А. А. Холодович в своих поздних работах (60-70-е годы).

^* (Смирнов Д. Руководство к изучению японского языка, с. 136, 274.)

^** (Там же, с. 403.)

Независимость Д. Д. Смирнова видна уже в том, какой язык он описывал. В Японии в его время единственным объектом изучения считался старописьменный язык (бунго), тогда как новый литературный язык (кого) только формировался и еще не начал описываться. Западные японисты чаще описывали также бунго, изредка разговорный язык. Но у Д. Д. Смирнова речь идет о некоторой промежуточной системе. В основе это токийский разговорный язык, но со значительным числом элементов, свойственных бунго. По-видимому, Д. Д. Смирнов описывал тот язык, с которым он практически сталкивался в ходе своей миссионерской деятельности в Японии.

В большой по объему (более 400 страниц) книге Д. Д. Смирнова дается весьма подробно изложение японской грамматики, преимущественно морфологии (синтаксис почти не затронут, что обычно для работ того времени), а также фонетики (фонетический раздел написан слабее). По богатству материала и обилию интересных наблюдений эта работа превосходит все, что было написано в России по японскому языку до появления исследований Е. Д. Поливанова. Однако ввиду обособленного положения автора, не связанного ни с одним из востоковедных центров России, она не получила того резонанса, которого заслуживала. Хотя целью автора было создание учебной грамматики, нет никаких данных о ее использовании в преподавании. Не оказала она особого воздействия и на авторов путевых очерков, выявлению ошибок которых посвящена вводная часть книги Д. Д. Смирнова.

В наше время, в 60-70-е годы, на эту грамматику обратили внимание в Японии. Ныне покойный исследователь Ёсио Ёсимати опубликовал о ней статью с переводом вводной главы работы^*.

^* (Ёсимати Ё. Рото сокан нихонго-тэн (Свод сведений о японском языке в русской столице). - Киндайго кэпкю. Дайгосю (Исследования по языку нового времени. Вып. 5). Токио, 1977.)

Грамматика Д. Д. Смирнова оказалась первой ласточкой, не сделавшей весны. Еще примерно десятилетие не было серьезных публикаций по японскому языку. Те же, что появлялись, не отличались высоким уровнем. Таковы два словаря А. В. Старчевского (1818-1901)^*, за свою долгую жизнь издавшего множество "Спутников", "Толмачей" и "Переводчиков" с самых разных языков. А. В. Старчевский вряд ли знал японский язык и, очевидно, переводил какие-то словари, увеличивая число ошибок. Впрочем, второй из его словарей, значительно больший по объему (около 7 тыс. слов), исправлен с учетом грамматики Д. Д. Смирнова, которой дается высокая оценка^**; по-видимому, Старчевский как-то поддержал его. Влияние Д. Д. Смирнова чувствуется и в транскрипции, и в совмещении в словаре разговорных и старописьменных элементов.

^* (Старчевский А. В. Карманный стоязычный словарь. СПб., 1887; он же. Спутник-толмач по Индии, Тибету и Японии. СПб., 1891.)

^** (См.: Старчевский А. В. Спутник-толмач по Индии, Тибету и Японии, с. 11.)

Словарь с кратким грамматическим очерком, вышедший в 90-е годы двумя изданиями, был еще более слабым, чем работа Старчевского^*. Его автором считался полковник Генерального штаба Н. А. Волошинов (1854-1893), посетивший в 1884 г. Японию; однако он, по-видимому, свободно не владел японским языком и словарь составлял под его наблюдением знавший русский язык японец Ханауда. Это краткий русско-японский словарь, распределенный по тематическим рубрикам, иногда довольно странным: например, слова "да", "нет" и их японские эквиваленты попали в раздел "Бранные слова"^**. Словарь содержит много опечаток и ошибок. Грамматический очерк занимает всего несколько страниц, в частности в разделе "Прилагательное" помещена лишь одна фраза о том, что японские прилагательные не изменяются ни по падежам, ни по числам^***.

^* (Волошинов Н. А. Русско-японский переводчик. Изд. 2-е. СПб., 1899.)

^** (См. там же, с. 45.)

^*** (Там же.)

Коренной перелом в развитии русской японистики, до того значительно отстававшей от других областей востоковедения, произошел лишь в первые годы XX в. Решающую роль здесь сыграла деятельность двух востоковедов следующего поколения, ставших (если не считать Куроно) первыми японистами-профессионалами в России. Это были Дмитрий Матвеевич Позднеев (1865-1937) и Евгений Генрихович Спальвин (1872-1933). Оба они закончили Петербургский университет. Несмотря на то что в тот период, когда они там учились, японоведение еще не было выделено в особую специализацию, ученые всю свою жизнь посвятили организации обучения японскому языку и другим японистическим дисциплинам, подготовке специалистов по Японии. Не имея особой склонности к чистой науке, оба они были практиками широкого профиля, публикуя литературу, преимущественно учебную, по вопросам языка, культуры, географии, истории Японии.

Д. М. Позднеев в 1905-1906 гг. являлся директором Восточного института во Владивостоке, затем работал несколько лет в Японии, где наладил обучение японскому языку русских детей в православной миссии в Токио, по возвращении в Петербург он стал одним из руководителей Практической восточной академии, готовившей специалистов по живым восточным языкам. Е. Г. Спальвин в 1899-1901 гг. преподавал русский язык в школе иностранных языков в Токио, а сразу после возвращения на родину стал организатором преподавания японского языка в Восточном институте во Владивостоке. После отъезда Д. М. Позднеева он до 1925 г. руководил там подготовкой японистов^*. Спальвин и Позднеев подготовили стабильные программы преподавания японского языка, написали ряд хороших для своего времени, хотя не во всем оригинальных учебных грамматик^**.

^* (См.: Бабинцев А. А. Е. Г. Спальвин. - Проблемы Дальнего Востока. 1979, № 2.)

^** (См.: Позднее в Д. М. Грамматика разговорного японского языка (конспект лекций, читанных в Практической восточной академии Императорского общества востоковедения в 1910-1911 учебном году). СПб., (б. г.); Спалъвин Е. Г. Грамматика японского разговорного языка. Основной курс. Владивосток, 1910.)

Главная заслуга Д. М. Позднеева, Е. Г. Спальвина, И. Н. Куроно, В. Я. Костылева и других японистов того времени была в том, что они заложили основы подготовки японистических кадров. Их ученики сочетали прекрасную научную подготовку с хорошим владением японским языком (многие из них одновременно кончали Петербургский университет и Практическую восточную академию). В предреволюционные годы начали свою деятельность Н. И. Конрад, Е. Д. Поливанов, Н. А. Невский, О. О. Розенберг, М. Н. Рамминг, Олег В. и Орест В. Плетнеры. Эти ученые обогатили мировое японоведение серьезными трудами; усилиями многих из них, в первую очередь Н. И. Конрада, была создана школа советских японистов, существующая и по сей день. За короткий срок японоведение превратилось в развитую область отечественного востоковедения, в том числе передовые позиции заняло и японское языкознание.