Идеология, социология, культура

Происхождение японского языка и японского народа (А. В. Вовин)

Проблема происхождения народа (этногенеза) является одной из самых интересных, но вместе с тем и одной из наиболее сложных.

Практически все народы, населяющие земной шар в настоящее время, сформировались в результате взаимодействия и последующего смешения различных племен и народностей. Так, в формировании английского народа участвовало по меньшей мере несколько этнических компонентов - аборигенные кельтские племена, западногерманские племена англосаксов, северогерманские племена норманнов и романизированные норманны, захватившие Англию в XI в.

Хотя в образовании каждого народа участвовали разные этнические компоненты, один из них непременно оказывался основным. Например, в формировании русского народа принимали участие финно-угорские, балтийские, германские, тюркские н славянские племена, по основным компонентом стал славянский.

Каждый народ имеет свою материальную культуру, обычаи, верования, язык. Кроме того, один народ может отличаться от другого своим физическим обликом, т. е. антропологически. При смешанных браках неизбежно появляются и новые антропологические черты, которые могут оказаться устойчивыми в последующих поколениях даже при отсутствии новых смешанных браков. При возникновении межэтнических контактов народы заимствуют друг у друга предметы материальной культуры, обычаи, слова, обозначающие те или иные новые реалии.

Из сказанного следует, что проблема этногенеза должна решаться на стыке различных наук - археологии, этнографии, антропологии, культурологии и языкознания.

Изучение происхождения ряда народов Восточной Азии в целом и японцев в частности представляет особый интерес, поскольку вопросы этногенеза этих народов разработаны недостаточно.

Согласно археологическим данным, японский народ сформировался на базе трех главных этнических компонентов: аборигенного населения - айнов, мигрировавших на Японские острова с юга, других пришельцев из районов Индонезии, Филиппин и отчасти Океании, последовавших за айнами, и племен, проникших на этот архипелаг из прилегающих областей Азиатского материка^*. Аналогичная картина устанавливается и по антропологическим данным^**.

^* (Воробьев М. В. Древняя Япония. М., 1958, с. 105.)

^** (Левин М. Г. Этническая антропология Японии. М., 1971, с. 199.)

Однако ни археология, ни антропология не могут дать ответа на вопрос: какой же из этих трех этнических компонентов был основным в формировании японского народа? И тут наступает очередь сравнительно-исторического языкознания, которое способно определить, языкам каких народов родствен японский язык, может установить его родство с языками одной из трех упомянутых этнических групп, принявших участие в этногенезе японского народа. Разумеется, нельзя ставить знак равенства между народом и его языком. Тем не менее, поскольку последний является одним из важнейших признаков этноса, языковое родство будет указывать на доминирующий этнический компонент данного народа.

Японский язык традиционно определяется как изолированный, т. е. не имеющий родственных связей с другими языками земного шара. В ряде стран мира, в том числе и в СССР, эта точка зрения стала практически хрестоматийной и кочует из одного учебника по языкознанию в другой. Однако на свете нет изолированных языков: просто генетические связи части языков неясны.

Попытки пролить свет на родственные связи японского языка имеют давнюю историю. В XVIII в. японский ученый Тэйкан Фудзии выдвинул гипотезу о родстве японского языка с корейским. В конце XIX - начале XX в. появляются различные гипотезы о генетических связях японского языка, принадлежащие преимущественно западноевропейским ученым. В самой Японии до 1945 г. данной проблематикой занимались мало, так как до этого времени правящими кругами усердно насаждалась теория "божественного" происхождения японской нации, которая, естественно, отрицала саму возможность существования каких-либо "родственников". Единственное исключение было сделано для сравнительного изучения японского и корейского языков, посвященного доказательству их родства, поскольку такие исследования были на руку японским оккупационным властям, проводившим в Корее политику ассимиляции. Исследования японских авторов, занимавшихся сравнением своего языка с другими языками, часто публиковались за рубежом^*. Среди японских ученых, разрабатывавших до войны японо-корейские связи, в первую очередь должны быть названы Сёдзабуро Канадзава, Идзуру Симмура и Симпэй Огура^**.

^* (См., например: Matsumoto N. Le Japonais et les Langues Austroasiatiques. P., 1928.)

^** (Канадзава С. Никкан рёкокуго канкэй рон (Исследование японо-корейских языковых связей). Токио, 1910; Огура С. Тёсэнго то нихонго (Корейский и японский языки). Токио, 1934; Симмура И. Тоа гэнго сисоко (Исследования по истории языков Восточной Азии). Токио, 1928.)

Относительно генетических связей японского языка существует много самых разных гипотез, однако только две из них могут претендовать на то, чтобы называться научными теориями. Это теория северного происхождения японского языка, считающая его родственным алтайским языкам^*, и южная теория, предполагающая, что японский язык образовался от смешения австронезийско-алтайских языков, причем в основе его лежат австронезийские, или, как их раньше называли, малайско-полинезийские, языки^**.

^* (К алтайским языкам относятся: тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские и, по мнению большинства алтаистов, корейский языки.)

^** (К австронезийским языкам относятся: индонезийский, тагальский, мальгаш- ский, языки аборигенов Тайваня, языки Полинезии, Микронезии, большинства народов Меланезии, а также другие языки Индонезии и Филиппин.)

Северная теория зародилась еще в XIX в. в виде гипотезы о родстве японского языка с урало-алтайскими^*. Однако сопоставления японских слов со словами урало-алтайских языков носили случайный, бессистемный характер, да и само внутреннее родство уральских и алтайских языков не было доказано. Лишь в начале XX в. со становлением подлинно научного алтайского языкознания началось серьезное исследование происхождения японского языка. Основатель алтайского языкознания Г. Рамстедт, также занимался японо-алтайскими языковыми связями . Но строгого доказательства родства японского и алтайского языков в до-военные годы добиться не удалось, поэтому в конце 20-х годов XX в. северная теория происхождения японского языка начинает уступать место южной.

^* (К уральским языкам относятся: финский, эстонский, марийский, мордовский, удмуртский, коми языки, саамский, ряд мелких прибалтийско-финских языков, венгерский, хантыйский, мансийский и самодийские языки.)

Впервые южная теория получила обоснование в двух статьях советского лингвиста Е. Д. Поливанова "Одна из японо-малайских параллелей" и "К работе о музыкальной акцентуации в японском языке (в связи с малайскими)^*, опубликованных в 1918 и 1924 гг.^*. Затем начинают появляться работы западноевропейских и отчасти японских ученых на эту же тему^***.

^* (См.: Ramstedt. A Comparison of the Altaic Languages with Japanese.- Journal de la Societe Finno-Ougrienne. Helsinki, 1951, № 55.)

^** (См.: Поливанов E. Д. Статьи по общему языкознанию. М., 1968.)

^*** (См.: Цубой К. Вага кокуго кокуминно акэбоно (Заря нашего языка и нашего народа). Токио, 1927; Labberton Р. Н. The Oceanic Languages and the Nipponese as Branches of the Nippon - Malay - Polynesian Family of Speech. - Transactions of Asiatic Society of Japan. 2nd Series. 1925, vol. 2; Neville A., Whymant I. The Oceanic Theory of the Origin of the Japanese Language and People. - Transactions of Asiatic Society of Japan. 2nd Series. 1926, vol. 111.)

Помимо северной и южной теорий, на послевоенном развитии которых мы остановимся подробнее ниже, в 20-30-е годы возникает и ряд иных гипотез, оказавшихся, правда, недолговечными, поскольку их авторы в основном не имели последователей. К их числу относятся, в частности, гипотеза К. Паркера о родстве японского языка с тибето-бирманскими языками^* и гипотеза Н. Мацумото об австроазиатских корнях японского языка.

^* (Тибетско-бирманские языки представляют группу в китайско-тибетской семье языков. К тибетско-бирманским языкам относятся: тибетский, бирманский, качинский, лоло, пуми, хэни, наси и др.)

Скажем несколько слов о гипотезе Мацумото, поскольку она в отличие от других, совершенно фантастических, все-таки имеет какое-то рациональное зерно. Действительно, некоторые японские слова и слова австроазиатских языков^* чрезвычайно похожи. Однако если мы обратимся к древнейшей истории японского и вьетнамского языков, то будет легко понять, что в одних случаях сходство только кажущееся, оно объясняется случайным совпадением совершенно разных, изначально неродственных слов, которое обусловлено историческим развитием фонетических систем данных языков. В других случаях праяпонские и правьетмыонгские^** слова значительно меньше похожи друг на друга, чем их формы-потомки в современных языках, тогда как, если бы японский и вьетнамский были родственными, должно было быть наоборот. Некоторые японские и вьетнамские слова похожи не только в современных языках, но и в праязыках на уровне реконструкций. Но надо иметь в виду, что, согласно одной из гипотез, австроазиатские языки находятся в отдаленном родстве с языками австронезийскими. Если принимать теорию японо-австронезийского языкового родства, то тогда можно признать, что данное слово может свидетельствовать об отдаленном родстве между японским и вьетнамским языками. Наконец, существует просто возможность случайного совпадения.

^* (К австроазиатским языкам принадлежат: вьетнамский, кхмерский, мон, языки палаунгва, языки мяо-яо, языки мунда и др.)

^** (Правьетмыонгский - язык-предок вьетнамского, мыонгского и некоторых других близкородственных языков во Вьетнаме.)

Вместе с тем Н. Мацумото заметил, что японское слово "рис" (в зернах) и вьетнамское "вареный рис" на праязыковом уровне даже более близки, нежели в современных языках. Сейчас уже абсолютно доказано, что японское рисоводство имеет южное происхождение, поэтому совсем неудивительно, что рисоводческие термины могут иметь австроазиатские корни. В этом, на наш взгляд, и состоит рациональное зерно гипотезы Н. Мацумото.

Начиная с 50-х годов нашего столетия во всем мире происходит значительное оживление интереса к проблеме происхождения японского языка. Особенно активно включаются в работу американские и японские ученые. После выхода в свет работ видных японских лингвистов Сиро Хаттори и Сусуму Оно^* в Японии начинают как грибы после дождя появляться монографии и статьи по данной тематике. Однако отсутствие в Японии школы сравнительно-исторического языкознания обусловило крайне низкий уровень большинства компаративистских работ.

^* (Хаттори С. Нихонго-но кэйто (Происхождение японского языка). Токио, 1954; Оно С. Нихонго-но кигэн (Истоки японского языка). Токио, 1957.)

Особенно много фантастических гипотез о происхождении японского языка было выдвинуто в 70-е годы. Причем самое странное состоит в том, что большинство из них принадлежит видным японским лингвистам, немало сделавшим для изучения истории японского языка по письменным памятникам.

В 1978 г. вышла книга крупного специалиста по этимологии и диалектологии Дзета Яманака "Историческое исследование японских этимологий"^*. В этой работе автор пытается доказать родство японского языка с индоевропейским. Сопоставление японских и соответствующих слов индоевропейских языков проводится вне всякой системы, по большей части сравниваются современные японские формы (в лучшем случае - древнеяпонские) с древними индоевропейскими языками (древнегреческим, санскритом, латынью) и даже с современными - английским, итальянским, французским и т. д. Приведем несколько примеров, наглядно демонстрирующих научный уровень данной монографии. Японское слово мунэ ("грудь") сопоставляется с именем греческой музы Мнемозины, глагол хорэру ("влюбляться") - с древнегреческим phileo ("любить"), японское момо ("персик") связывается с латинским рота ("фрукт") и французским ротте ("яблоко")^**. Нечего и говорить, что все эти "сопоставления" не имеют ничего общего с научным сравнительно-историческим языкознанием.

^* (Яманака Д. Нихон гогэн ситэки кюмэй (Этимология японского языка в историческом аспекте). Токио, 1978.)

^** (Там же, с. 79-80, 125, 137-138.)

Приведем также примеры нескольких подобных курьезов, которые подверг блестящей критике Ситиро Мураяма, к сожалению, пока единственный настоящий японский специалист по сравнительно-историческому языкознанию^*.

^* (Мураяма С. Нихонго-но кигэн-о мэгуру ронсо (Споры об истоках японского языка). Токио, 1981.)

В 1979 г. японский лингвист Минору Го опубликовал в газете "Майнити" несколько заметок, в которых высказал гипотезу о том, что японский язык родствен... папуасским языкам Новой Гвинеи - тоарипи, урама-киваи и др. Вот несколько примеров его "сопоставлений": древнеяпонское фидза и урама-киваи попу (колено"), фоси и пиу ("звезда"), нани и науро ("что"), фа и паха ("лист"). Во всех этих "родственных" словах совпадает начальный согласный и в лучшем случае следующий гласный. На этом все сходство кончается^*. Не лучше обстоит дело и с родством между японским языком и языком тоарипи: древнеяпонское куби и тоарипи коворе ("шея"), миду и ма ("вода"), ки и коти ("приходить"), сиро и маэа сэа ("белый"), ки и маэа коави ("желтый"), сирами и саруда ("вошь")^**.

^* (Там же, с. 22-26.)

^** (Там же, с. 28-32.)

Не менее фантастической выглядит гипотеза Сусуму Оно о генетических связях японского и дравидийских языков (в первую очередь тамильского)^*. Примеры, приводимые Оно для доказательства своей гипотезы, как правило, имеют большее фонетическое сходство, чем приведенные выше японо-папуасские сближения, но и они взяты вне какой-либо системы и поэтому абсолютно бездоказательны. Кроме того, автор прибегает, как отметил Мураяма, к не совсем доброкачественным манипуляциям со значениями сравниваемых слов. Так, Оно сравнивает древнеяпонское фатакэ ("суходольное поле") и тамильское пату кар ("рисовое поле", "поле, залитое водой"). Он дважды опубликовал данный пример, в Индии и в Японии. Однако при этом каждый раз для большей убедительности он проделывал следующий фокус: при публикации в Японии тамильское слово пату кар приобрело значение "суходольное поле", а при публикации в Индии японское слово фатакэ было дано со значением "поле, залитое водой"^**. Так было достигнуто полное тождество обоих слов. Естественно, что подобные махинации не способствуют популярности подобной гипотезы, а только бросают тень на Оно, который является автором многих замечательных трудов по истории японского языка и одним из составителей превосходного словаря древнеяпонского языка.

^* (Подробному критическому разбору этой гипотезы посвящена целая монография Мураяма: Мураяма С. Нихонго. Тамируго кигэн сэцу хихан (Японский язык. Критика теории о тамильском происхождении). Токио, 1982.)

^** (Там же, с. 106-110.)

Помимо этих гипотез в Японии возникали и другие, не менее невероятные, например о родстве японского языка с шумерским, тибетским и др.

Тем временем, пока появлялись подобные сенсационные "открытия", работа по изучению генетических связей японского языка продолжалась. Если в довоенные годы северная теория происхождения японского языка зашла в определенный тупик и начала сдавать свои позиции южной, то с конца 50-х годов ситуация коренным образом меняется. Это обусловлено в основном двумя моментами - новым качественным уровнем сравнительного алтайского языкознания и одним чрезвычайно важным открытием.

До начала 60-х годов традиционно считалось, что японский язык не имеет близких "родственников", т. е. не существует таких языков, родство которых было бы видно невооруженным глазом даже неспециалисту, как, например, родство русского и украинского языков. Однако неожиданно выяснилось, что такие "родственники" есть, вернее, были.

В 1963 г. в журнале японского корееведческого общества "Тёсэн гакухо" ("Сообщения по корееведению") почти одновременно появились статьи С. Мураяма и корейского лингвиста Кимун Ли^*, которые произвели впечатление разорвавшейся бомбы.

^* (Мураяма С. Кокурёго то тёсэнго то-но канкэй-ни кансуру косацу (Исследование связей корейского языка и языка Когурё). - Тёсэн гакухо. 1963, №26; Lee К. М. A Genetic View on Japanese. - Тёсэн гакухо. 1963, № 27.)

Речь идет в первую очередь о языке могущественного государства Когурё, существовавшего в I-VII вв. н. э. и охватывавшего северную часть Корейского полуострова и Южную Маньчжурию, а также о языке маленького государства Карак, которое было расположено на крайнем юге полуострова. Языки прекратили свое существование вскоре после того, как эти государства во второй половине VII в. были подчинены государством Силла, расположенным на юго-востоке Корейского полуострова, и язык Силлы - предок современного корейского языка - стал постепенно ассимилировать языки других древнекорейских государств. К сожалению, от языков Когурё и Карака сохранились только отдельные слова в корейских исторических памятниках "Самгук саги" ("Исторические записи о Трех государствах", XII в.) и "Самгук юса" ("Деяния, оставшиеся от Трех государств", XIII в.), причем от языка Когурё осталось около 80 слов, а от языка Карака - немногим более десяти. Особое положение занимает язык государства Пэкче, также дошедший до нас в виде немногочисленных глосс. Корейский лингвист Сухый То различает в нем два языка - язык раннего Пэкче, близкий языку Когурё, и язык позднего Пэкче, родственный языку Силлы. По-видимому, язык Пэкче был родствен древнекорейскому, но при этом вобрал в себя много когурёских элементов, так как господствующий класс государства Пэкче был когурёского происхождения^*.

^* (Подробнее о языке Пэкче см.: То Сухый. The Paekche Language. - Тёсэн гакухо. 1981, № 98; он же. Пэкче чонкио-ва карао-ый кванкйе (Связи языка Карак и языка раннего Пэкче). - Хангыль. 1985, № 187; Вовин А. В. О древнекорейско-древнеяпонских языковых связях. - Народы Азии и Африки. 1986, № 5.)

Поскольку ситуация с языком Пэкче до конца неясна, приведем несколько слов из когурёского и каракского языков в сопоставлении с соответствующими словами древнеяпонского языка^*.

^* (Подробнее о языках Когурё и Карака см. упомянутые статьи С. Мураяма,

Кимун Ли, Сухый То, а также следующие работы: Ли Кимун. Хаикуко хйоньсонь са (История формирования корейского языка). Сеул, 1981; Вовин А. В. О древнекорейско-древнеяпонских языковых связях; он же. К вопросу об этногенезе японцев. - Народы Азии и Африки. 1988, № 4.)

Приведенные примеры наглядно свидетельствуют о близком генетическом родстве указанных языков. На этом основании легко можно прийти к выводу, что в начале нашей эры на Корейском полуострове и в Южной Маньчжурии жили народы, говорившие на языках, близкородственных японскому. Таким образом, поиски близких "родственников" японского языка привели не в Индонезию или Полинезию, а в прилегающие к Японским островам районы Азиатского материка.

В 60-е годы необычайно поднялся уровень сравнительного алтайского языкознания. Помимо увеличения числа работ по алтайскому языкознанию появляются и новые труды, посвященные непосредственно изучению отдаленных родственных связей японского и алтайского языков^*. В настоящее время можно уже с большой долей уверенности сказать, что японский язык является одним из алтайских языков. В рамках алтайской языковой семьи он наиболее тесно связан с корейским языком, вместе с которым образует определенное единство, противопоставленное остальным членам данной семьи языков^**.

^* (Сыромятников Н. А. Об урало-алтайском слое древнеяпонского языка. - Народы Азии и Африки. 1967, № 2; Matin S. Е. Lexical Evidence Relating Korean to Japanese. - Language. 1966, № 2; Miller R. A. The Japanese Language. Chicago, 1967.)

^** (Старостин С. А. Проблема генетической общности алтайских языков. - Историко-культурные контакты народов алтайской языковой общности. Ч. 2. М., 1986, с. 112.)

Сравнительно-историческое исследование японского языка позволило сделать очень важный с методологической точки зрения вывод о том, что при изучении отдаленных генетических связей необходимо сопоставлять не реально засвидетельствованные формы современных языков, а их праформы^*. Довоенные исследователи японо-алтайских языковых связей сравнивали японский и алтайские языки напрямую, например современный японский и современный монгольский. Этим фактом и была обусловлена неудача ученых начала XX в. В настоящее время существует более шести сотен надежных японо-алтайских параллелей, позволяющих с уверенностью говорить о том, что японский язык родствен алтайским.

^* (Там же.)

Напротив, южная теория происхождения японского языка значительно сдала свои позиции. Ныне ее поддерживает и развивает, насколько нам известно, только С. Мураяма. Южная теория имеет под собой реальное основание, но ошибка ее приверженцев состоит в том, что они рассматривают австронезийские элементы в японском языке как исконные, а алтайские - как позднейшие наслоения.

Помимо алтайской лексики в японском языке представлены и субстратные слова из австронезийских языков. Однако японо-австронезийских параллелей по сравнению с японо-алтайскими немного, и они редко встречаются среди слоев, обозначающих жизненно важные, первичные понятия. С другой стороны, система вежливости, столь характерная для японского языка и отсутствующая во всех алтайских языках, кроме корейского, несомненно, представляет собой чисто австронезийскую черту японского языка.

Таким образом, японский язык формировался на базе двух главных компонентов - алтайского и австронезийского, причем алтайский компонент выступает в качестве основного, а австронезийский - в качестве субстратного.

Относительно третьего этнического компонента, принявшего участие в этногенезе японского народа - айнов, нужно сказать следующее. В японском языке не обнаруживается никаких существенных айнских компонентов, за исключением десятка поздних заимствований из айнского языка (сравним, например, японское ракко и айнское ракко - "морской бобр"). Однако топонимы айнского происхождения широко представлены в Северо-Восточной Японии. Таким образом, можно сказать, что айнский язык не принимал непосредственного участия в образовании японского языка, но в то же время он выступает в качестве опосредованного субстрата японского языка.

1с itil управление информационными технологиями предприятия корп