Заключение

Как человек менее опытный, я не решаюсь произнести последнего слова там, где расходятся мнения столь авторитетных ученых. С одной стороны, считается, что японская цивилизация получила сильный импульс в начале эпохи Токугава, а также допускается, что какой-то импульс был получен еще раньше, в результате контактов с энергичным, возрождающимся Западом. Эмерсон справедливо замечает: "Причиной начинаний всегда является какая-то новизна, поражающая разум и побуждающая его принять происходящие перемены. Таким образом, у истоков всякого усовершенствования стоит какой-нибудь Кадм, Пифей, Манко Капак - выдающийся пришелец, приносящий новые и удивительные виды искусства и обучающий им... Морское побережье было тем местом, откуда начиналось распространение как знаний, так и торговли. Наиболее высокоразвитыми являются всегда те народы, которые активнее других занимаются мореплаванием" [21]. С другой стороны, крупные специалисты считают, что начавшийся подъем был приостановлен политикой затворничества, которая затормозила культурное развитие Японии, лишив ее на два с половиной века оплодотворяющего западного влияния. Тем не менее вспомним, что даже после захода луны прилив продолжается. И в Италии безграничное великолепие славы сменилось упадком, однако зажженные в то время светильники не погасли. "Ренессанс в Италии, - говорит Саймондс, - начался с очарования сказочного сна и подобно музыке из сновидений разлился по Европе. XV в. завершился торжественной симфонией. Начиная с середины XVI в. изо всех уголков западного мира доносились звуки какофонии... Некогда богатые жилы искусства и поэзии Ренессанса истощились. На родной почве гуманизм исчерпал себя... В то же время на этой благодатной культурной ниве древо духа по-прежнему продолжало оставаться зеленым и полным жизни. Поэзия, живопись, скульптура и архитектура расцвели, принесли плоды и отошли на покой. Ученость поблекла, неблагоприятные условия пресекли развитие науки в период набухания ее почек" [75, т. 2, с. 914]. Но появились новые, мощные побеги, которые принесли цветы позднее и в других формах. В Японии душная атмосфера периода самоизоляции задержала рост изученных нами культурных побегов, воспрепятствовала ему. Продолжение в период Гэнроку и в последующем столетии национального народного движения, выразившегося во многих исключительно национальных, и все же чем-то похожих на западные, формах, показывает, что более ранние импульсы времен Иэясу не оказались бесплодными или неудавшимися.

Если покажется, что тема нашего исследования - "Ренессанс" японской культуры - недостаточно подтверждается аналогиями, мы постараемся подкрепить наши доводы общепризнанным мнением, что этот период представлял собой коренной поворотный пункт в истории Японии. Это было, как мы постарались показать, начало конца феодальной "мрачной эпохи", хотя политическая и общественная феодальная структура сохранялась еще в течение двух веков. Это было начало развития новой торговой и экономической структуры, что при одновременном развитии внутренней и прибрежных транспортных систем, как подчеркивал профессор Такэкоси, вело к национальному объединению. Подъем буржуазии, состоятельной и обладающей эстетическими вкусами, открыл новые горизонты народного искусства, которое благодаря совершенствованию учебных заведений, книгопечатанию, театру, ксилографическим иллюстрациям и цветным гравюрам стало доступно простому народу. Это означало, что народу предстояло унаследовать прежде привилегированную культуру аристократии и привнести в нее собственные природные дарования. Возможно, тем самым были ослаблены классовые различия, и знатные и низкие, и богатые и бедные получили равное право на национальное культурное достояние. Такие огромные перемены, в сущности - почти революционные, обладали силой, подобной Ренессансу и Реформации, несмотря на то что в политической сфере конечные результаты проявились только в середине XIX в., после "реставрации Мэйдзи", и продолжают ощущаться до сих пор. "Что именно, - спрашивает себя Феноллоза, - делает токугавский период эпохальным? Конечно же, не феодальная система, ибо она была характерна и для двух предыдущих эпох. И не контакты с Европой, что должно бы вытекать из логики вещей, ибо изоляционистская политика Токугава умышленно и насильственно их пресекла. Это не мог быть какой-то сильный духовный всплеск или появление сильного организующего начала, ибо буддизм себя истощил, а христианство находилось под запретом. Ничего нового не мог дать и Китай, поскольку к маньчжурам, готовившимся свергнуть династию Мин, относились с подозрением еще с монгольских времен, и на контакты с Китаем тоже было наложено эмбарго. Маньчжуры тоже не могли принести ничего нового даже Китаю. Нет, едва ли можно было бы говорить об этом периоде как об эпохальном, если бы не подъем простого народа - ремесленников, торговцев и крестьян - до высокого уровня цивилизации и не создание ими собственного своеобычного искусства" [24, т. 2, с. 112].

Именно в эпоху Киото проявились новые тенденции и начался переход от аристократической культуры к простонародной. Этот век был далеко не бесплодным, и политика изоляции не смогла помешать прогрессу. В сущности, это был век подъема, и его роль в истории японской цивилизации можно уподобить периоду Ренессанса в Европе. Что же касается Японии, то "цивилизация убрала свои шатры, и великий караван Человека снова отправился в путь".