X. Тикамацу Мондзаэмон

Третий период: драматург кукольного театра

В правление сёгуна Цунаёси (1680-1709) японское искусство и литература достигли вершины своего развития, в первую очередь в Эдо и, как мы отмечали, особенно в период с 1688 по 1704 г., известный как эпоха Гэнроку. Хотя к тому времени Эдо превратился в центр нового культурного движения, в бывшем признанном культурном центре Киото и даже в Осака, который был преимущественно торговым городом, где приобрела большую популярность народная драма, еще не обнаруживалось признаков явного упадка. Сам император - в это время правил 113-й император Хигасияма (1687-1707) - был roi faineant^*. Он жил в полной изоляции в императорском дворце в Киото и находился в большей или меньшей зависимости от ежегодных пожалований сёгуна по цивильному листу. Но в императорской столице сохранялись придворная жизнь и церемониал, и придворная знать продолжала покровительствовать талантливым художникам, ремесленникам и литераторам. Влияние этих культурных людей распространилось на средние сословия - богатые и сами по себе обладавшие более или менее утонченным вкусом - и наконец в несколько более доступных простому народу художественных формах проникло в нижние слои общества.

^* (Король-бездельник (франц.).)

Тем не менее слава Киото поблекла, особенно в сфере театра. Упадок Кабуки в Киото компенсировался его популярностью в Эдо, а жанр дзёрури, начиная с Гидаю, переместился из Киото в Осака, где для его восприятия существовали более благоприятные социальные условия.

На протяжении всей жизни Тикамацу откликался на веяния времени немедленно, и вскоре после того, как в начале века безграничное влияние Тодзюро в Кабуки пошло на спад, он решил поддаться течению и перебраться в Осака, чтобы установить еще более тесный контакт со своим сотрудником Гидаю. Поэтому около 1705 г. он отряхнул пыль Киото со своих ног и отправился в Осака, где ему предстояло провести оставшиеся девятнадцать лет своей жизни. Это был третий период его деятельности. Один из биографов вполне правомерно заявляет: "Таким образом, Тикамацу начал новую жизнь, чрезвычайно плодотворную и для писательского гения, и для человеческих качеств. Останься он рабом актеров, его имя могло бы кануть в вечность. Эта перемена радикально изменила всю его жизнь, одновременно она явилась поворотным пунктом в истории японской драматургии" [53, с. 33].

Тикамацу исполнился пятьдесят один год. Помня, что впереди у него оставались долгие годы жизни и самые великолепные произведения, можно считать, что в это время он находился в расцвете сил. Современники изображают его на картинах человеком с правильными чертами лица, с тонкими усиками и маленькой бородой, как у древних китайских мудрецов, с длинными густыми бровями и высоким бритым лбом. Иногда рисовавшему его портретисту казалось, что его веселое лицо излучает ум и юмор, о которых свидетельствуют его сочинения.

Несомненно, Тикамацу по-прежнему оставался человеком общительным и любителем веселых компаний. Он был, что явствует из его произведений, хорошо осведомлен о всех событиях в жизни окружающих его людей. Он обладал журналистским нюхом на новости и досконально знал все аспекты веселой жизни города, как и подобало человеку театра. Хотя печатного станка еще не существовало, новости в те дни распространялись быстро: сам Тикамацу писал, что весть о самоубийстве Дзихэя, торговца бумагой в "веселом квартале", "назавтра разнесут по всему свету иллюстрированные листки, содержащие подробный рассказ о трагедии, - листки, отпечатанные на точно такой бумаге, с какой он сам привык иметь дело, - разнесут по всей стране его посмертный позор и унижение" [53, с. 257].

Существует много легенд об огромной скорости, с которой Тикамацу сочинял свои дзёрури. Даже если сделать скидку на преувеличение, исходящее от его почитателей, он, видимо, обладал удивительной изобретательностью и работоспособностью. Двойное самоубийство в Амидзима произошло в ночь полнолуния в октябре 1720 г.; в театральноой хронике отмечено, что "Тэн-но Амидзима"^* впервые была поставлена 6 декабря. Рассказывают, что однажды зимним вечером, когда Тикамацу развлекался в кабачке у Синдзайкэ в Сумиёси, внезапно вошел человек, прибывший из Осака и имеющий отношение к театру Такэмото, со словами: "Вчера ночью на острове Амидзима в храме Дайтёдзи произошло двойное самоубийство. Не желаете ли сейчас же вернуться в Осака и воплотить эту историю в дзёрури? Тогда послезавтра мы весь день будем репетировать". Тикамацу немедленно заказал скорый паланкин - каго и поспешил обратно в Осака. Покинув каго, он немедленно помчался домой и принялся за сочинение. Свою историю он называл "омои-но хаси дзукуси" ("полной мостов размышлений"), потому что в Осака, городе, близ которого произошла трагедия, очень много мостов. Пьеса начиналась словами: "Почерк был торопливым, а текст книжечки утаи (текст драмы Но) был школы Коноэ, а яробоси (шляпа, которую носили актеры кёгэн, часто яркого цвета) была лиловой..." Эти связующие звенья в виде "послания", книжечки утаи и лиловой яробоси вызывали хорошо знакомые ассоциации, поэтому были удобны для зачина.

^* (Полное название пьесы - "Синдзю тэн-но Амидзима" ("Самоубийство влюбленных на острове Небесных сетей"). Русский перевод В. Марковой см.: Мондзаэмон Тикамацу. Драмы. М., 1963, с. 359-455 (примеч. ред.).)

Также рассказывают, что когда он писал в театре Тоётакэ-дза "Яоя синдзю", пьесу о двойном самоубийстве зеленщика, происшедшем 5 апреля 1722 г., то на следующий день она была напечатана под названием "Синдзю футаэ-оби", а 8-го числа уже поставлена на сцене. Даже если эта и подобные ей легенды могут вызывать сомнение в почти фантастической скорости сочинительства, они подтверждают, что Тикамацу обладал не только даром газетного репортера, но и профессиональными навыками и легкостью в сочинении дзёрури. Его следует признать почти импровизатором, "слагателем баллад", подобным европейским трубадурам.

О том, что он не брезговал пользоваться предложенными ему услугами и даже привлекал других к сотрудничеству, существует немало анекдотов. Однажды он сочинял сцену самоубийства для пьесы "Сонэдзаки синдзю" ("Двойное самоубийство влюбленных в Сонэдзаки"), и когда дошел до слов: "Снег таял с каждым шагом, приближавшим его к смерти", то растерялся, не зная, что делать дальше. Как раз в этот момент к нему в гости зашел Рёто, поэт, сочинитель в жанре хайкай из Исэ, и драматург не замедлил обратиться к нему за советом. Рёто ел, пил и говорил о чем-то, казалось, что он не обращает внимания на настойчивые вопросы хозяина. Наконец, когда Тикамацу еще раз повторил вопрос, Рёто шутливо предложил заключительную фразу: "Пустой, как сон во сне", Тикамацу понравилась столь неожиданная метафора, ею он и закончил фразу.

В его пьесах много и других свидетельств того, как быстро - при помощи слухов, через официальных чиновников, шпионов и паломников - распространялись по близлежащим провинциям новости о несчастных случаях, скандальных событиях или любовных происшествиях. Как мы видели, Тикамацу даже во время пирушки в тот же день узнал о знаменитом самоубийстве влюбленных. Обладая задатками хорошего журналиста, он немедленно превращал такие местные сюжеты в злободневные пьесы, которые иногда появлялись на сцене всего через две недели после происшествия. Поэтому вполне очевидно, что он пристально следил за жизнью народа в столице. Несомненно, он сам в окружении театральной братии посещал "веселые кварталы" Осака, столь прекрасно им изображенные.

Что представляла собой эта среда, хорошо показано в одной из самых известных пьес Тикамацу: "Сонэдзаки-Синти, квартал "ветреных женщин" в Осака, вполне заслуживает названия "океана любви", и, видимо, не случайно протекающая через этот квартал река называется Сидзими - рекой Ракушек.

В квартале Сонэдзаки-Синти смеркалось, и он был тускло освещен узорчатыми фонарями чайных домов. По шумным улицам гуляли молодые повесы, распевали на ходу модные песни, декламировали фрагменты из кукольных драм или произносили диалоги, подражая знаменитым актерам. Из верхних комнат многих чайных домов доносился веселый перебор струн сямисэна, и эта музыка была столь обворожительна, что завлекала некоторых из завсегдатаев квартала посетить куртизанок. Других же, скрывающих лицо под маской, чтобы более свободно наслаждаться веселой уличной атмосферой, служанки из публичных домов опознавали и обманом заставляли направляться в тот или иной дом" [53, с. 223].

Несколько дальше он пишет: "В Сонэдзаки за полночь; на улице ни души; только иногда тишину нарушало слабое мрачное журчание реки Сидзими. Полная луна сияла настолько ярко, что поблекли фонари на вывеске чайного дома "Яматоя". Мимо прошел пожарный, стуча в свою колотушку и сонным голосом крича: "Будьте осторожны с огнем! Будьте осторожны с огнем!", и казалось, что в самом монотонном звуке его колотушки слышится что-то сонное" [53, с. 252].

Вероятно, во всех городах Европы в это время можно было наблюдать похожую сцену, включая ночного сторожа, объявляющего время и кричащего: "Все в порядке!" Единственная разница в том, что, если в Европе такие обычаи исчезли, в японских городах они сохраняются и по сей день. Plus ga change, plus c'est la meme chose^*.

^* (Чем больше перемен, тем больше все остается прежним (франц.).)