Второй по величине город Японии, Осака, постигла участь Манчестера: туристы и желающие познать истоки японской культуры излишне часто пренебрегают им, считая недостойным внимания. Древние сады, великолепные особняки, театральные улицы и увеселительные центры сменились заводами. Тем не менее есть своя символика в том, что характерными признаками Осака являются дымящиеся трубы и шумное движение транспорта, ибо, как мы уже видели, еще в 1650 г. Осака стал первым и крупнейшим торговым центром Японии. Это объяснялось близостью к порту Сакаи, являвшемуся основным торговым центром в этой части страны. Хотя Осака - старинный город, впервые он приобрел известность в 1532 г., после того как Коса Кэннё, верховный священнослужитель великолепнейшего храма Ниси-Хонгандзи, навлекший на себя гнев военного правителя Ода Нобунага, построил для себя в этом месте огромный замок-монастырь, который успешно оборонял в течение пяти лет. Тоётоми Хидэёси избрал в 1583 г. этот город своей резиденцией, перестроил замок, превратив его в сооружение невероятных размеров, и привлек сюда несколько знатных семей. Тогда Осака превратился в процветающий город, средоточие богатства и современной культуры, и, поскольку он взял на себя снабжение Киото с его полумиллионным населением товарами, доставляемыми и по морю, и по суше, стал крупнейшим торговым центром Японии. Оживленным было в этот период передвижение на джонках. Тысячи неуклюжих, но живописных суденышек качались на поверхности залива или были пришвартованы к берегу, причем многие бросали якоря в местах, ставших сейчас частью густонаселенного города.
В новое время город называли "японской Венецией" из-за системы водных путей, по которым беспрерывно двигались грузовые суденышки. "Осака, - писал в 1889 г. в одном из писем Редьярд Киплинг, - построен так, что в нем, под ним и вокруг него имеется тысяча восемьсот девяносто четыре канала, реки, дамбы и водореза". Нельзя сказать с точностью, сколько водных путей существовало за 200 лет до этого, так как за это время топография Осака значительно изменилась.
Вне всяких сомнений, облик феодального Осака определял грозный замок, возвышающийся на берегу реки Окава, которая вьется через весь город рядом с самим замком. С величественного возвышения и с его башен открывался вид на весь город и близлежащие окрестности миль на 30. Чтобы возвести эти изумительные стены от 30 до 60 тысяч рабочих трудились день и ночь в течение трех лет. Португальский иезуит Луис Фройш писал в 1586 г.: "Стены, широкие и высокие, сделаны из камня. Чтобы не возникало сложностей из-за большого скопления ремесленников, каждому владельцу мастерской для работы было отведено определенное место. Каждую ночь множество людей вычерпывало воду, которой постоянно наполнялись рвы. Вызывает удивление, когда видишь, как доставлялось множество камней самых разных размеров, в которых ощущалась большая нехватка. Для этой цели Хидэёси приказал местным князьям в округе 20-30 миль от города присылать суда, груженные камнями. Таким образом, только Сакаи был обязан поставлять ежедневно 200 судов. Поэтому мы иногда видим из нашего дома, как под полными парусами входят чередой до тысячи судов… Кроме окружающих крепость башен и бастионов, которые из-за своей высоты и великолепной позолоченной черепицы видны издалека, он воздвиг там много и других восхитительных зданий" [79, с. 613]. Через столетие с лишним Кемпфер еще более подробно описал это колоссальное сооружение, как основной и характерный символ всего города. А через два века перед этим замком, хотя он был разрушен и представлял собой всего-навсего памятник средневековья, стоял еще один ошеломленный путешественник Редьярд Киплинг, который написал: "Какая крепость! Высота - 50 футов, и при этом - ни капли строительного раствора. Фасад же не перпендикулярный, а выпуклый, как доспехи у рыцаря. В Китае умели возводить такие кривые стены, видел я и как французские художники изображают их в книгах, описывая находящийся во власти дьявола город Татарии... Глыбы гранитные, а люди былых времен обращались с ними, словно с глиной. Отшлифованные с учетом кривизны фасада блоки были в 20 футов длиной, 10-12 футов высотой и такой же толщины. Не было даже намека на связку, но соединения были безукоризненными... Должно быть, армиям, которые вели осаду этих стен, приходилось нелегко. Замки индийские мне знакомы, крепости великих императоров я видел, но ни Акбар на севере, ни синдхи на юге* не строили подобных сооружений - ни украшений, ни красок, только одна дикая сила и предельная чистота линий".
* (Акбар (1556-1605) - падишах империи Великих Моголов, при котором был построен новый город в Сикри, сооружены многие беломраморные дворцы и мавзолеи. Государство синдхов (Синд) - один из очагов индийской культуры. Здесь имеются в виду синдские гробницы и мечети XVI-XVII вв., построенные из камня и покрытые резьбой или выложенные цветными изразцами (примеч. ред.).)
В 1614 г. Токугава Иэясу с армией в 180 000 человек осадил этот огромный неприступный замок, который обороняли 90 000 ронинов Хидэёри*.
* (Как считает Такэкоси, осаждающая армия насчитывала около 300 000 человек, гарнизон же замка - около 200 000. У госпожи Ёдо, матери Хидэёри, было - исключительный случай в японской истории - 10 000 женщин-солдат, разделенных на шесть групп, прекрасно вооруженных и несших ночной караул в замке.)
В январе 1615 г., после заключения мирного соглашения, были засыпаны внутренний и внешний рвы, ширина которых составляла 120 футов, а глубина достигала 30 футов, и срыты крепостные валы. Во второй осаде замка, летом 1615 г., принимали участие 270 000 воинов Токугава, которые 4 июня сожгли цитадель и убили тысячи его защитников. Хидэёри покончил с собой в своем пуленепробиваемом убежище в центральной башне. Его супруга была убита одним из вассалов. Тридцать же сопровождавших его мужчин и женщин подожгли здание и потом вспороли себе животы, совершив почетное сэппуку. Осакский замок, самый большой и укрепленный из когда-либо существовавших в Японии, пал, и вместе с ним рухнул дом Тоётоми Хидэёси, соперника дома Токугава и будущей династии сёгунов.
Окружение Сайкаку
У нас нет возможности пересказать в красочных подробностях этот яркий эпизод японской истории. Падение Осакского замка в 1615 г., равно как и сожжение его в 1868 г., занимает в японских анналах такое же место, какое занимает осада Трои и падение стен Иллиона в эпосе Гомера, а великое сражение и героическая смерть Роланда в Ронсевальском ущелье, ставшие главной темой chanson de geste*, - в средневековой европейской литературе. Это волнующее событие получило в Японии должное отражение в песнях, прозе и драматургии и до сих пор из поколения в поколение вызывает трепет у старых и молодых.
* ("Песни одеяниях" (франц.) - героические песни, составляющие основу старофранцузского эпоса (примеч. пер.).)
Однако в данном случае важна именно дата, ибо в 1641 г., за два года до смерти Шекспира и Сервантеса, за год до смерти Хидэёри, когда окружающий осажденный замок город был охвачен волнением, на глухой улочке Осака родился некий Ихара Сайкаку*, которому предстояло стать поэтом и прозаиком и оказать влияние на все последующее развитие японской литературы. Возможно, символично уже то, что он родился под звуки битв, когда шла осада оплота феодализма, ибо в последующие полстолетия ему пришлось обрушиться на некоторые феодальные традиции классической литературы, казавшиеся столь непоколебимыми, и насильно открыть ворота, ведущие в новую, токугавскую эру литературы и искусства.
* (В действительности Ихара Сайкаку родился в 1642 г.; его настоящим именем было Хираяма Того (примеч. пер.).)
О жизни Сайкаку известно мало. Он много путешествовал по Японии, и самыми интересными являются те его произведения, в которых он рассказал о том, что слышал и видел во время своих странствий. К сожалению, только некоторые из этих историй переведены на европейские языки. Он умер в 1693 г. в возрасте пятидесяти двух лет, на год раньше Басё и на тридцать один год раньше драматурга Тикамацу. Таким образом, хотя он родился на целое поколение раньше прославленного драматурга, он также был его старшим современником. Не считая путешествий, большую часть жизни Сайкаку провел в Осака, и его сочинения представляют собой характерное отражение образа мыслей и нравов района Кансай.
Очевидно, достоверных сведений о его юности не сохранилось. Поэтому мы можем только предполагать, что детство Сайкаку прошло в процветающем торговом городе Осака и его окрестностях, вероятно, главным образом среди торговцев и деловых людей, чьи неаристократические взгляды он разделял и в чьих более или менее грубых, непристойных развлечениях принимал участие. Очевидно, он был выходцем из народа; нет никаких свидетельств о его тесных связях с представителями высших сословий, которые в Осака были, конечно, очень малочисленными. Он вырос в любопытной и очаровательной атмосфере буржуазного материализма, смотрел действительности в лицо и предавался чувственным наслаждениям, не слишком считался с высокомерными условностями придворных традиций и обычаев или с мистической духовностью мудрецов, философов и поэтов. Судя по окружавшей его среде, мы можем представить Сайкаку человеком, лишенным иллюзий и трезво смотревшим на жизнь.
"Осака, - отмечает наш верный летописец Кемпфер через несколько лет после смерти Сайкаку, - очень многолюдный город и, если верить тому, что рассказывали нам хвастливые японцы, только своими силами может выставить армию в 80 000 человек. Это крупнейший торговый центр Японии, само расположение которого необычайно благоприятно для ведения торговли по водным и наземным путям. Поэтому в Осака и проживает столь много богатых купцов, ремесленников и предпринимателей! Несмотря на многочисленное население, продукты питания очень дешевые. Жаждущий роскоши и чувственных наслаждений может в изобилии их здесь получить. Поэтому японцы называют Осака всеобщим театром удовольствий и развлечений. Театральные представления можно увидеть ежедневно, как публично, так и в частных домах. Со всех концов империи сюда стекаются шуты и фокусники, готовые показать разнообразные искусные трюки, и всевозможные демонстраторы диковинок: всяческих уродов, заморских или дрессированных животных, убежденные, что здесь они заработают больше, чем где-либо. Приведу один пример. Несколько лет назад наша Ост-Индская компания послала из Батавии в подарок императору большую, обитающую в Ост-Индии птицу казуара, способную глотать камни и горячие угли. К несчастью, эта птица не понравилась нашим строгим цензорам, губернаторам Нагасаки, которым предписано решать, какие подарки наиболее подходят для императора, и поэтому, когда нам было приказано отослать ее обратно в Батавию, один богатый японец, большой любитель подобных диковинок, заверил нас, что, если бы ему разрешили купить эту птицу, он бы с удовольствием заплатил нам 1000 талеров, не сомневаясь, что впоследствии выручит денег вдвое больше, показывая ее только в Осака. Поэтому неудивительно, что ежедневно сюда прибывает множество иногородних и путешественников, преимущественно богатых, уверенных в том, что здесь они могут провести время и потратить деньги с гораздо большим удовольствием, чем в каком-либо другом уголке империи. У всех западных князей и феодалов по эту сторону Осака имеются в этом городе дома и прислуга, дабы обслуживать их в случае приезда, хотя в городе им разрешается оставаться всего на одну ночь. Кроме того, при отъезде они обязаны двигаться по дороге, которая совершенно не просматривается из замка. Питьевая вода в Осака немного солоновата на вкус, но зато у них лучшее в Японии сакки (сакэ), которое в больших количествах изготовляется в близлежащей деревне Тэнусии и откуда вывозится в большинство других провинций, более того, голландцы и китайцы вывозят его и за границу" [39, с. 447].
Жизнь Сайкаку прошла в атмосфере этого оживленного города наслаждений, развлечений и легко добываемых денег, которая позднее проникла и в его произведения. Он воистину родился в нужном месте и в нужное время. Он, несомненно, лучше знал, где и как развлечься в своем родном городе, чем голландский посланник. Хотя Сайкаку много путешествовал по стране, что обогатило его знаниями и жизненным опытом, почти наверняка он оставался жителем Осака. (А что это означает, нам уже совершенно ясно.).
Теперь мы позволим себе небольшое отступление. При изучении Японии небезынтересны некоторые западные параллели. Любопытный пример представляет собой Шотландия, какой она была в начале XVIII в. В это время, подобно Киото, Эдинбург был столицей, где находился двор и аристократия; существовал независимый парламент. После издания в 1707 г., через 13 лет после смерти Сайкаку, декрета об Объединении, слава Эдинбурга поблекла и он лишился своего былого величия. Безвозвратно канули в прошлое яркие и шумные дни, когда на узких улочках Эдинбурга толпились самые знатные и веселые люди Шотландии. Подобно тому как сёгунские придворные и вассалы перебрались в новую столицу Эдо, джентри переселились в Лондон. Потом Шотландия внезапно пережила новый расцвет, второе рождение, причиной которого явилось возрождение торговли. В результате Унии прекратились торговые связи Шотландии с Францией, рыболовство на Восточном побережье, прядильная и ткацкая промышленность пришли в упадок, не выдержав конкуренции с Англией, но, с другой стороны, получила большую свободу торговля с английскими колониями и возможность развития как сельского хозяйства, так и коммерции. Склонность шотландцев к торговле нашла себе применение. "По всей стране там и сям усердно взывали к золотому тельцу. Джентри не гнушались заниматься торговлей, и для многих из них ростовщичество превратилось в профессию. Новые богатые торговцы сахаром и табаком щеголяли в золоте и пурпуре перед менее удачливыми, чем они; вслед за мужчинами и женщин захватило это увлекательное занятие". И тогда к стенам великих эдинбургских каменных замков-крепостей отчасти вернулось былое оживление. "Поскольку дома служили прежде всего для ночлега, а лавки - для хранения товаров, то развлечения, равно как и всяческие сделки, в основном происходили на улице или в крайнем случае - в общественных заведениях. Люди развлекались и заключали сделки в тавернах, которые чаще всего обслуживались членами семьи. Примерно в полдень, когда начинался перезвон "музыкальных колоколов", как верно было кем-то подмечено, "любого джентльмена города почти со стопроцентной гарантией можно было увидеть слоняющимся по Маркит-Кросс в поисках собутыльника и собеседника". Основным развлечением эдинбургских джентри были выпивки и беседы; любое время суток было удобным для пирушек, попутно решали и деловые вопросы, регулярно устраивая перерыв и по всяческому поводу откладывая дела". Улицы были настолько узки и неудобны, что по ним можно было передвигаться только на паланкине. Отовсюду доносилась брань носильщиков, крики торговок рыбой или продавцов вареных бобов. Шум и сутолока были ужасными, так что пешеходам приходилось прокладывать себе дорогу, минуя устриц и мидий, разложенных для продажи на мостовой. "Театр еще находился под запретом, но горожане подогревали себя напитками, которые хлестали из оловянных кружек, петушиными боями, бегами пони и популярными показами гигантов и прочих физических уродов, демонстрируемых на уличных помостах. Летающий человек скользил на брюхе по веревке длиной в 150 ярдов от батареи равелина до Касл-Рок. Пожиратель огня жарил во рту кусок мяса на тлеющих углях. Бескостный человек сгибался в обруч и балансировал на двух перевернутых винных стаканах... Джентри же, конечно, добавляли к более грубым развлечениям горожан свои утонченные забавы. Они играли в замысловатые игры, посещали кофейные дома (где не было никакого кофе), устраивали балы и концерты - к последним позднее добавились "интерлюдии" - представления бесспорно театрального характера. На улицах начали появляться пестро одетые щеголи, которые заселили долго пустовавшие дома. Они писали стихи, изучали философию и произведения античных классиков, сочиняли неуклюжие эпиграммы, услаждали свою страсть к музыке" [16, с. 24-25].
Эдинбург того времени очень напоминал Осака и Киото в период расцвета их торгового могущества. Несмотря на добровольную изоляцию Японии, ей были присущи многие из тех социальных и экономических тенденций, которые в то время наблюдались в другой островной империи. Роберт Бёрнс жил позже Сайкаку; последний был горожанином, Бёрнс же оставался неотесанным крестьянином. Однако они были похожи своим отношением к жизни, своей разухабистостью, плебейскими вкусами, равно как и тем вкладом, который они внесли в народную литературу, бунтуя против ценностей выкристаллизованных классических традиций.
Подобно тому как покровителем Кикаку был состоятельный житель Эдо - Кибун, покровителем Сайкаку в дни его зрелости был богатый осакский купец по имени Таннодзия. Сайкаку любил посещать "веселые кварталы" - возможно, в компании своих более богатых друзей. Считают, что обычно он занимал деньги в счет своих будущих гонораров и умер, так и не закончив книгу, за которую уже получил аванс.