Перипатетики были философами, которые по примеру Аристотеля разгуливали туда-сюда во время лекций. Мендиканты были бродячими монахами нищенствующего ордена, которые жили исключительно подаянием. Пилигримы были странниками, которые совершали паломничество к святым местам, чаще всего в Палестину, или, как говорится у Чосера, "кто в Кентербери бывало тянулись - все они пилигримы". Трубадуры были лирическими поэтами XI-XIII вв., воспевающими преимущественно рыцарскую доблесть и благородство, иногда в обществе бродячих музыкантов или кочующих шутов и фокусников-жонглеров. Проселки средневековой Европы, которые едва ли можно назвать дорогами, были наводнены такими странниками.
Басё был бродячим поэтом.
В сущности, он обладал понемногу всеми этими качествами. Хотя он и не просил подаяния, но жил милостыней. Хотя он и не был монахом, но совершал паломничества к алтарям и святым местам Японии. Хотя он и не воспевал рыцарское благородство, но сочинял стихи и читал их другим. Хотя он и не был шутом, но обладал чувством юмора и был приятным собеседником. Хотя он и не был музыкантом, но "слушал музыкальные драмы окудзёрури*, которые исполняли слепые музыканты под аккомпанемент четырехструнной лютни", а возможно, и сам носил при себе обычную для странника флейту.
* (Окудзёрури - разновидность старинных баллад, распространенных в XVII в. в районе Сэндай (северо-восток Хонсю) (примеч. ред.).)
Бывший французский посол в Вашингтоне Ж. Ж. Жюссеран написал фундаментальный труд о жизни странников в средневековой Англии. Подобная задача еще стоит перед историками Японии. Странничество превратилось в изящное искусство, для многих оно стало призванием. Для поэтов оно было неизбежным. Не мог перед ним устоять и Басё. Если он и не путешествовал, подобно Р. Л. Стивенсону, на осле, то иногда, как Дон Кихот, ехал на лошади, но чаще всего, подобно современному закоренелому бродяге и поэту У. Г. Дэйвису, странствовал пешком. Впрочем, неважно, как Басё бродяжничал, как скитался - он всегда оставался странствующим поэтом, перипатетиком и паломником.
В Японии XVII в. для путешественников существовало два препятствия. Во-первых, путешествовать можно было только или верхом на лошади, или пешком (конечно, если это не был даймё или богатый господин, которые могли позволить себе воспользоваться паланкином и носильщиками). Самураи обычно ездили верхом, паломники же, поэты и бродячие торговцы передвигались пешком. Во-вторых, существовали бюрократические сложности: паспорта на право пребывания в других провинциях, таможенные заставы на Токайдо и других главных трактах, специальные разрешения на передвижение, долгие и нудные объяснения со стражами сёгуната, внимательно следившими за движением по дорогам.
Эти заставы вызывали раздражение, но были необходимы для контроля за политическими процессами и контрабандой огнестрельным оружием. Обычно они начинали функционировать в шесть часов утра, а закрывались в шесть вечера. Скин-Смит недавно опубликовал старые документы, касающиеся этих учреждений. Одно из донесений с заставы гласит: "Все проходящие через заставу должны снять свои головные уборы (соломенные шляпы и дзукин*). Двери паланкинов должны быть открыты. Паспорта путешествующих женщин должны тщательно проверяться, если же они путешествуют в паланкине, то следует препроводить их в помещение заставы для обследования". Для раненых, мертвых, а также "для лиц, страдающих безумием, заключенных, отрубленных голов (мужских и женских) и трупов (мужских и женских)" требовались паспорта.
* (Дзукин - своеобразный капюшон, закрывавший голову от дождя и ветра (примеч. пер.).)
Для путешествовавших между Киото и Эдо паспорта выдавались правительственными органами, и они были необходимы для мужчин и женщин из самурайских семей. Непосредственным вассалам бакуфу паспорта не требовались. Простым людям получить разрешение было очень легко: необходима была записка от владельца дома, деревенского старосты или одного из родственников. Бродячим актерам, чтобы пройти через заставу, было достаточно продемонстрировать стражникам свое мастерство [69, с. 58-59].
Несмотря на все эти ограничения, паломничества совершались, и странствующие ученые, поэты и художники неторопливо бродили от села к селу, подобно учителям-перипатетикам или средневековым европейским проповедникам, скитались из одного города в другой, от одного прославленного живописного места к другому, по всей стране вдоль и поперек. Несомненно, им приходилось объясняться с сёгунскими таможенниками, охранявшими заставы или городские ворота, но они, наверняка, были достаточно сообразительны, чтобы ответить на их вопросы и вполне благополучно пройти.
Возможно, среди подобных странников не было более неутомимого путешественника, чем молодой человек, сменивший множество имен, начиная со своего подлинного Дзинситиро Гиндзаэмон и кончая приобретенным уже в зрелые годы псевдонимом Басё.
Он родился в 1644 г. в призамковом городе Уэно, столице провинции Ига, в семье самурая низкого ранга. После нескольких лет службы у молодого князя Ёситада, чей отец управлял замком Уэно, он отправился в императорскую столицу Киото, где попал под влияние выдающегося поэта хайкай Китамура Кигина. Дзинситиро и его сюзерен Ёситада, который принял псевдоним Сэнгин, стали близкими друзьями и обычно демонстрировали свои поэтические наклонности, сочиняя модные "стихотворные цепочки" - рэнга. Уже в юности молодой самурай проявил такое мастерство, что, когда ему было двадцать два года, некоторые его стихотворения, равно как и его сюзерена Сэнгина, были включены в антологию, изданную поэтом Огино Ансэй. Тогда же Дзинситиро принял литературное имя Мунэфуса*.
* (Некоторые биографы считают, что Мунэфуса - настоящее имя Басе, а первым его псевдонимом был Собо (так произносились "по-китайски" иероглифы, которыми пишется имя Мунэфуса). Антология, в которую были включены первые два стихотворения Басе и одно - Сэнгина ("Саё-но Накаямасю"), составлена Мацуэ Сигэёри (ум. в 1669 г.) (примеч. ред.).)
На следующий год, в апреле 1666 г., его хозяин и друг Ёситада (Сэнгин) внезапно умер. Скорбящий 23-летний Мунэфуса, взяв прядь волос своего молодого хозяина, отправился на гору Коя, чтобы поместить ее там в знаменитом буддийском монастыре. Краткого пребывания в храмах с их спокойной обстановкой благочестия и набожности, самососредоточенности и мистицизма оказалось достаточно, чтобы отвлечь чувствительного и одинокого парня от родного очага и приятелей и опутать его чарами созерцательных монастырских методов. Он был готов уйти от мира.
Тем не менее вскоре он снова оказался в Киото и поступил в услужение к Кигину, литературному наставнику Сэнгина, с которым он продолжал изучение классических японских книг, рэнга и хайкай школы Тэйтоку. Одновременно под руководством крупного специалиста Ито Танъана он изучал китайских классиков. В это время молодой поэт-самурай еще раз изменил свое имя и стал называться Тосэй - "Зеленый персик", в честь китайского поэта, творчеством которого он очень восхищался*.
* (Вероятно, имеется в виду поэт Ли Бо (букв, "белая слива") (примеч. ред.).)
Последующие пять лет Тосэй провел в Киото, усиленно учась и сочиняя стихи. Он подружился с литературным братством, проживавшим в императорской столице. В те дни Киото был большим городом, и нам неизвестно, поддерживали ли поэты тесные контакты друг с другом и с лучшими представителями искусства, ремесла и театра. Однако, вполне вероятно, что их пути часто скрещивались: на центральных улицах, в садах и парках столицы или на многочисленных поэтических вечеринках, которые устраивались в литературных кругах. По меньшей мере многие знали друг друга по имени благодаря антологиям наподобие составленных Огино или Танака Дзёкё, где впервые появились стихотворения Тосэя. В сборнике "Кайой" ("Игра в ракушки") было опубликовано более 30 пар его хайкай, 2 из которых, подписанных псевдонимом Собо, были им написаны не в классической форме и не в более современном стиле Данрин*.
* (Остальные 58 стихотворений, включенных в "Кайой", написаны 36 поэтами из Уэно и прокомментированы Басё (примеч. ред.).)