Первой причиной проявления этой тенденции явился упадок в это время буддизма и утрата им привилегий в области образования и эстетики, которые в эпоху "мрачного средневековья" в Японии, равно как и в "монастырский период" в Европе, находились исключительно в руках церкви и покровительствовавшего ей двора. "Буддизм, - пишет Джордж Сэнсом, - по-видимому, сошел с исторической арены в период Эдо, в это время религиозная литература пребывала в состоянии застоя, религия вообще не вносила своего вклада в культуру. Нобунага и Хидэёси сломили мощь буддизма, Иэясу своим законодательством закрепил его бессилие, и с той поры уже больше не появилось ни одного выдающегося священнослужителя или крупного религиозного реформатора. Причина столь внезапного упадка буддизма труднообъяснима. Хотя отдельные буддийские концепции по сей день прочно коренятся в национальном сознании, а некоторые буддийские ритуалы стали частью повседневной жизни, церковная организация, видимо, оказалась не приспособленной к изменившемуся характеру эпохи. В литературе того времени содержится много пренебрежительных высказываний о священниках, свидетельств того, что в народной среде их не любили, а люди образованные относились к ним с презрением" [66, с. 469].
Недостаток места не позволяет нам проанализировать различные причины этого упадка, но А. К. Рейшауэр, подробно рассматривая этот вопрос, отмечает среди прочего соперничество неоконфуцианских учений, скептицизм, порождаемый "повышенной критикой" учеными источников, и убежденность определенных научных школ, что буддизм был учением, привнесенным извне и несовместимым с чисто национальным культом синто. "Японские правительственные круги, действительно, мало интересовались буддизмом, и поэтому он все более и более превращался в религию темных масс, которые ничего не знали о его лучших философских достижениях и былой славе. Даже лучшие буддийские умы не могли изменить создавшуюся ситуацию. Когда по примеру прогрессивных конфуцианцев они попытались приспособить свои религиозные воззрения к японской действительности, им не удалось этого сделать должным образом. Причина же заключалась в том, что буддийская философия жизни, будучи порождением уставшей от мирской суеты цивилизации, не могла явиться в переломную эпоху созидательной силой" [62, с. 149].
Правда, в правление Иэясу вопреки новому законодательству буддизм воздействовал на нацию почти так же, как конфуцианство, и буддийское духовенство продолжало держать в руках духовную власть, распространявшуюся на политические и придворные круги. Всеми политическими делами сёгуната ведали "архиепископ" Тэнкай, два других буддийских священника, Судэн Контиин и Бонсюн Синрюин, ученый-китаевед Хаяси Радзан и еще несколько человек. До этого Судэн был настоятелем храма Нандзэндзи в Киото; ему было поручено вести переписку с правительствами Сиама, Аннама и других стран. При Иэясу он ведал делами всех религиозных учреждений страны. Но и этому церковному влиянию было суждено ослабнуть. Рейшауэр отмечает, что "иногда отдельные буддисты, такие, как священник Тэнкай из секты тэндай или Такуан из секты дзэн, оказывали сильное влияние на государственные дела, но оно было ничтожным по сравнению с той эпохой, когда даже императоры предпочитали монастырь трону и из этого уединенного места диктовали свою волю" [62, с. 343]. Даже Судэн при Иэмицу утратил его благорасположение за то, что вмешивался в политические дела настолько, что ему приписывают отречение от власти императора Гомидзуноо. Когда сменившая его императрица Мэйсё (Мёдзё) сама отреклась от власти в 1643 г., новый император, Гокомё, вступив на трон, отвернулся от духовенства. "Несмотря на то что его окружали верховные священники пяти буддийских монастырей, он презирал буддизм, считал, что это учение бесполезно для правителей и феодальных князей, стоящих во главе государства, а им больше подходит какая-нибудь другая идеология. По его мнению, для правителей значительно важнее конфуцианство, хотя старые китайские комментарии к конфуцианским сочинениям слишком категоричны и следует разработать новые. Его конфуцианские наставники возражали, что при императорском дворе конфуцианство всегда изучали со старыми комментариями, на что император ответил, что отныне можно все начать сначала. Так же резко император критиковал и японские стихотворения (славословия) и знаменитый древний куртуазный роман "Гэндзи-моногатари". Никто из великих императоров и мудрых советников древности, заявил он, не заботился о поэзии. С безумного увлечения поэзией и начался упадок императорской власти. Что же касается "Гэндзи-моногатари", то это сочинение только развращало народные умы и способствовало безнравственности" [77, т. II, с. 8].
Такое отрицательное отношение к буддизму и стремление пересмотреть отношение к классическим конфуцианским сочинениям создало ситуацию, поразительно похожую на период Реформации в Европе. К счастью, это не привело к религиозным войнам или серьезным гонениям (если не считать христиан, которых преследовали не столько по религиозным, сколько совсем по другим причинам), но с той поры политическое влияние буддизма и средневековое могущество монастырей пришли в упадок.
Если мы вспомним, что культура и искусство ранних периодов японской истории, особенно в эпоху Нара и Камакура, почти полностью находились под буддийским влиянием, то следует признать, что утрата этой религией популярности имела далеко идущие последствия. Правда, дзэнский квиетизм и самоограничение проявлялись в литературе еще некоторое время после того, как политическое и религиозное влияние буддизма ослабело, но в целом буддийская иконография и портретная живопись, скульптура и литература выродились точно так же, как религиозная живопись в Европе на поздней стадии Ренессанса выродилась или стала более светской. Падение уровня европейской живописи до "плотской школы" едко высмеял Анатоль Франс в "Острове пингвинов". Причины же этой неизбежной перемены, заключающейся в принятии "языческих" культов эллинизма и воспевании красоты человеческого тела, убедительно показал Дж. Э. Саймондс в своей книге "Ренессанс в Италии". На Западе и на Дальнем Востоке происходили аналогичные процессы, и мы обнаружим, что отказ от буддийской или любой другой религиозной традиции в пользу секуляризованного искусства также был характерен для движения, охватившего Японию того времени. В литературе, равно как и в искусстве, требовалось заменить классические образцы более "земными" простонародными и светскими сочинениями.