Конфуцианское влияние

Из Индии буддизм проник в Китай, из Китая - в Корею и либо прямо из Китая, либо через Корею в VI-VIII вв. достиг Японии. Великолепным центром раннебуддийского искусства стал город Нара. Более формализованный этический кодекс конфуцианства также проникал в Японию из разных источников и разными путями, в значительной мере благодаря японским послам и монахам, которые постоянно наносили визиты в Поднебесную империю.

После установления токугавского сёгуната (первые годы - в Киото, а позднее - в Эдо) конфуцианское учение, по-видимому, было крайне удобным для управления страной, еще не оправившейся от гражданских войн, и для поддержания порядка и дисциплины, гарантирующих сёгунату безопасность. Учение Конфуция устраивало и светских правителей, и практичных подданных. Оно было учением абсолютно гуманным, исключительно интеллектуальным и приспособленным для общественных нужд. В нем не было ни метафизики, ни мистицизма, которые с трудом укладывались в сознании реалистичных японцев. И в то же время в нем было больше благородства, чем в обычном практическом моральном кодексе. Это было учение "о здравом смысле применительно к жизни, признающее разум единственным проводником как в духовных, так и в интеллектуальных вопросах, не позволяющим нам сбиться с пути. В этом отношении Конфуций стоит в одном ряду с Сократом, Аристотелем, Эпикуром и Сенекой. По дороге к Монтеню к нему присоединяется Декарт, а на пути к Локку, Монтескье и Вольтеру - Гёте и Огюст Конт" [33, с. 119].

Конфуцию не хватало проницательности, необходимой для прогресса или духовного возрождения общества: "Все звезды в небе светили у него за спиной, а впереди не было ни одной, ярко его манящей". Но в основе его учения лежали правильные принципы и правильное поведение. Апеллируя к прошлому, оно в то же время было применимо и к настоящему: если весь свет, вся мудрость исходят от предков, то унаследованным от них определяется поведение ныне живущих. Богатства покойников, оставленные ими человечеству, становятся достоянием живых. Основой общества считалась сыновняя почтительность, поэтому предписывалось свято сохранять местные культы и обряды. "Существовала священная связь между уважением и взаимозависимостью, объединяющая всех людей, как живых, так и мертвых. Мертвые заслуживают почитания и благоговения, живые - достойного обхождения и учтивости. Вежливость - это не бессодержательный внешний этикет, а долг уважения к нашим согражданам и в то же время - инстинктивный порыв ума, сознающего свою человечность. Совершенное поведение человека проявляется через эту учтивость, совершенное владение телом выражается в постоянной почтительности и улыбке на лице, в неизменно любезных и обдуманных словах. Это постоянное совершенствование поведения требует столько же самоконтроля и мужества, сколько любезности и обаяния оно привносит в человеческие взаимоотношения" [33, с. 119; 62, с. 143-149].

Конфуцианство было учением светским и практическим. Ему были чужды погоня за духовными ценностями, мистицизм. "Если ты не можешь служить людям, - однажды, отвечая на вопрос Цзе-лу, сказал Конфуций, - как же ты сможешь служить духам?" Его "многозначительное молчание" в ответ на вопрос о том, продолжают ли существовать умершие, считали выражением и скептицизма и безразличия. "Если ты не знаешь жизни, - сказал он тому же ученику, - что ты можешь знать о смерти?" Известный ученый Джеймс Легг говорил о нем: "Он верил в человека, человека, предназначенного для общества, но его не волновало, чем тот занимается вне общества, и он не предписывал, как ему следует себя вести в расчете на будущее. За добро и зло человеку рано или поздно воздается, если не ему самому, то его потомкам".

Такая теория идеально подходила для великодушного, хотя и спартанского правления токугавского сёгуната. По обе стороны от нее, подобно двум контрфорсам, высились еще две системы. С одной стороны (в первую очередь для военного сословия) находились более практические законы и ритуалы культа предков: синтоизм и кодекс бусидо. С другой стороны (особенно для профессиональных священнослужителей) стояла буддийская теология и культ, вылившиеся в форму почтительного и созерцательного учения секты дзэн. В своих лучших проявлениях эти два кодекса обеспечивали государственных деятелей особенно удобной квазирелигией, как для высших, так и для низших сословий. В теории, а возможно и на практике, такая система была для феодальной эпохи идеальной.

При рассмотрении раннетокугавского периода всегда следует учитывать квазирелигиозный характер административной власти, потому что именно здесь началась первая фаза культурного возрождения. Поиски в Китае ключей к мудрому решению политических проблем и инструкций к действию - у китайского мудреца, который жил за пять веков до Христа, был современником персидского царя Дария, пророков Захарии и Аггея и римского консула Брута, - послужили для Японии, как уже говорилось, толчком к возрождению классических идеалов, толчком столь же значительным, как возврат в итальянских республиках к древнегреческим идеалам. Мы увидим, как на этом новом фундаменте в правление дома Токугава началось возрождение классической культуры и как, в свою очередь, это возрождение, изжив себя, уступило место зарождающимся новым и более сильным культурным движениям.

В то же время, когда первые токугавские сёгуны навязывали нации строгие конфуцианские принципы, аналогичные процессы в религиозной и политической сферах происходили и в Англии. Иэясу верил в благотворное и сдерживающее влияние довольно аскетической веры, проповедующей самоконтроль и правильное поведение. Точно так и Кромвель поощрял пуританство, рассчитывая на его строгость. Оба учения совмещали в себе религиозную доктрину, кодекс поведения и политическую систему. В обоих учениях акцент делался на поведение. Если отбросить различия, то мы обнаружим интересную параллель. "По пуританской теории, - сообщает нам английский историк Джон Ричард Грин, - англичане считались "господним народом", народом, давшим торжественный обет посвятить себя служению богу, и целью всей нации было осуществление божественной воли. Для достижения такой цели было необходимо, чтобы как правители, так и народ были "благочестивыми людьми". Благочестие стало главным обязательным признаком служения обществу. При новой перестройке армии ее ряды пополнялись "святыми". Парламент решил принимать в свои члены только тех, "чье подлинное благочестие будет несомненным"... На столе в Палате Общин лежала Библия, и содержащиеся в ней запреты на богохульство, пьянство и прелюбодеяние стали законом для страны. Чтобы объявить прелюбодеяние уголовным преступлением, не потребовалось даже прибегать к помощи церкви. Картины, сюжеты которых противоречили новым принципам благопристойности, было приказано сжечь, а статуи были безжалостно разбиты во имя приличия. Свой гнев пуританство перенесло из сферы общественной жизни в частную. Обет связывал не только всю нацию, но и каждого отдельного члена нации с "ревнивым богом"... Лишенное поэзии и фантазии, пуританство объявило суевериями половину английских народных обычаев. Праздновать Рождество или покрывать дом падубом и плющом считалось суеверием. Суеверием считалось танцевать в деревне вокруг "майского дерева". Явным признаком папизма считалось есть сладкие пирожки. Спортивные состязания, радости и забавы "веселой Англии" оказались вне закона в стране, гордо так себя величавшей. Травля собаками быков и медведей, конные бега, петушиные бои, деревенские развлечения, танцы на деревенском лугу были упразднены с той же неразборчивой суровостью. Длительная борьба между пуританами и драматургами закончилась закрытием всех театров" [27, т. 2, с. 568].

Хотя первые пять токугавских сёгунов делали меньший упор на доисторический и религиозный аспект доктрины, анналы свидетельствуют, что они также стремились ввести строгий моральный кодекс и ограничить разгул страстей или народные развлечения низменного характера. Издаваемыми время от времени в Эдо указами запрещались некоторые слишком вольные развлечения, ослабляющие национальный и верноподданнический дух, и были они столь же суровыми, как и в Англии. Место Библии занимало Пятикнижие и Учение Мудрецов с его моральными и этическими предписаниями. В официальных учреждениях для назначения на административные посты бакуфу, равно как и в частной жизни, требовалось обязательное и беспрекословное следование конфуцианскому учению.