Японский Боккаччо

К. Старинная проза Сайкаку, сверстника Басе, это же шедевр! Его "Повести о любви" в предисловии Евгении Михайловны Пинус называются новеллами. Как же не сопоставить эти новеллы с современными? Сайкаку отделен от нас тремя веками, а как захватывает! Японские обычаи и нравы, вереница пестрых событий. И острый, грубоватый, народный, лапидарный, совсем не архаичный язык.

М. Но никто же и не спорит. Этот японский Боккаччо великолепен. Как он нашел силы подняться на выспренность самураев, на ханжество и разврат бонз! Огнем реализма разогнал мрак средневековья. Осветил для нас простую душу человека, которая вызывает у него то жалость, то восторг.

К. Какой стиль! Вот что значит эпоха Гэнроку, великая пора искусства. Посмотри: чисто японское любование красками мира:

"Ночной ветерок, залетавший в окно, приносил аромат сливы, шуршали листья бамбука, кричали ночные птицы, и печален был шелест их крыльев..."

Вот как надо писать!

М. И переводить... Там есть вещи и посерьезнее, например: "Нет в мире существа более дерзкого, чем человек!" Подумай: это сказано в век расцвета буддизма. Но я предпочел бы, чтобы это было сказано сегодня.

К. Фантастические новеллы Уэда Акинари с привидениями, оборотнями, злыми феодалами, коварными и добродетельными красавицами наполнены очарованием сказки и народной мудрости. Два века назад!

А возьми японскую прозу более позднюю, уже перешедшую в двадцатый век. Ты сам восторгался новеллами Акутагава. Мы с тобой читали их еще в тридцатых годах. С Акутагава у меня тоже связано представление о Японии, о ее писателях... Большая эмоциональность, тоска по хорошему человеку, глубина внутреннего мира - со смутностью, неудовлетворенностью, "адом одиночества". В новеллах Акутагава такая же любовь и жалость к человеку, как у Чехова. И, так же как Чехов, он глубоко национален. Его "Сад", по-моему, похож на "Вишневый сад": та же безвозвратная грустная гибель прошлого, появление нового, грубого, сильного.

Что же я сейчас могу Акутагава противопоставить?

М. А не надо противопоставлять.

К. Я не согласна. Противопоставлять и соразмерять необходимо. Ведь мы только что говорили с тобой о молодежи, о воспитании, о будущем Японии. А может ли новая литература помочь молодому японцу?

Хотя бы вот эти современные новеллы. Что там? Жестокость и болезненная эротика, страх и мистика, одиночество и смерть... Я думаю - наши составители отобрали ведь не самое страшное. Можно себе представить, что читает японец у себя дома.

М. К сожалению, читает массу вредоносной дряни. В современной японской литературе идет борьба - и я не отрицаю, что у передовых писателей успехов пока не так много. Но чем же бороться за нового японца? Бороться надо современными произведениями, а не прекрасными новеллами Великой эпохи Гэнроку, которая была и кончилась в позднем средневековье.

К. Боюсь, что теми новеллами, которые я прочитала, за нового японца бороться нельзя. Вижу, современная новелла тебя не пугает и не расстраивает. Ты спокоен, а я волнуюсь.

Хочу тебе доказать: в сборнике около тридцати новелл разных современных японских писателей - и почти вовсе нет таких, где была бы здоровая радость. Обычно - животное счастье оттого, что не погиб от пули. Или удовлетворил чувственность. Или еще страшнее - выжил, съев труп своего товарища...

Гомигава с блеском описывает садистическое самодовольство палача Ватараи в ярко-желтых сапогах. Тот ловко отсекает мечом человеческие головы.

У писателя Дадзей женщина радуется своей мазохистической любви к пьянице, вору, развратнику, отцу ее сына-идиота.

Бывший солдат - герой новеллы Ибусэ - в припадке психической болезни, в состоянии экстаза, кланяется на восток воображаемому императору.

Кодзима обнажил галлюцинаторно-эротическую страсть и исступленную ненависть солдата к винтовке, его ужас перед войной и тюрьмой.