Вкусы японского интеллигента

К. И я так думала. Перед самым прощанием Ито, немного помявшись, признался, что рисует сам. Я, естественно, обрадовалась. Он вернулся в кабинет и вынес квадратную, сделанную в гуаши картину. Много густо пересеченных узких разноцветных линий в центре. Все пронизывая, вкось проходит голубая полоса. Внизу спутанный клубок темно-серых зигзагов.

Думаю: рисунок для клеенки?

Спрашиваю:

- Что такое? Ответ:

- Выздоровление.

Опешила. Ито быстро объяснил:

- Я хотел выразить идею радости человека, избежавшего смерти. Голубое - это счастье, как небо. Розовые и желтые линии - восторг победоносной борьбы с болезнью. Внизу - тяжелые воспоминания о кошмарном недуге...

Вот какая неожиданность в японце. Любовь к классике и такая ультрасовременность!

М. В Японии это удивительно уживается... Но странная вещь. В модернистские картины я упирался всюду - в столичных магазинах, в гостиных отелей, на вокзалах. Можно было подумать, что увлечение всеобщее. А вот в домах не видел.

К. Не потому ли, что ты не был в гостях у богатых людей, которые боятся отстать от века? В домах у средних японских интеллигентов я абстракций тоже не видела. Тем более Ито удивил меня.

Все-таки трудно мне понять - зачем японцу идти в магазин на Гиндзу или в новую модную мастерскую, когда у него есть любимый пейзаж "Зима" Сессю, написанный "ломаной тушью".

Вся семья часами может любоваться игрой линий, которые превращаются в очертания гор, в ветви сосны, в изогнутый берег...

М. Нельзя же так увлекаться... Критикуя абстракции, ты унеслась к Сессю в пятнадцатый век.

К. Нет, ты меня не понимаешь. Я ведь за смелые, яркие современные линии - они отражают новую мысль и сильное чувство. Но я против уродства. Видела, как японцы ходят по модным выставкам и покупают бог знает что! Вот и вспомнишь Сессю. Ты, наверно, не был в Токио на абстрактных выставках.

М. Нет, почему же, я был. В парк Уэно на выставку "Весна - солнце" меня водил художник Токи Окамото.

К. Окамото? Знаю его по московским выставкам. Он любит на холсте подписываться "Токi". Помню его картину "Дети играют в бадминтон" - девочка в синем и девочка в красном, в руках ракетка, летает шарик, а на заднем фоне дымит завод.

М. Старый реалист, почитатель Федотова и Иогансона, человек сосредоточенный, молчаливый и замкнутый. Но замкнутость не мешала ему быть откровенным...

Как подобает японцу, Окамото держался очень тактично, не пытался влиять. Я на его глазах терпеливо рассматривал самые жуткие абстракции. Мне показалось, что по дерзости, по колориту они уступают западноевропейским, но у многих из них есть одно смягчающее вину обстоятельство: японцы не всегда дают своим беспредметным картинам предметные названия, а чаще пишут просто: "композиция". Поэтому не ищешь смысла, которого нет, - как его нет, например, в бесформенной "Работе" Ёсиэ Коматсу.

К. От этого тебе легче?

М. Конечно, легче. Представь себе, что ты пришла в магазин обоев - никаких претензий на многозначительность, только сочетание линий и красок.

В Японии всегда было принято рисовать не столько с натуры, сколько по памяти и воображению. Я видел, как эта старая традиция в сочетании с новейшими веяниями преломляется у японских детей.

Мы ехали по дороге у побережья Японского моря - и в одном из селений, оно называется Иосима, попросили остановиться у деревянной одноэтажной школы. Сняв башмаки, зашли в нее.

Нас ввели в класс, где шел урок рисования. С натуры здесь, кажется, не рисуют. Одиннадцатилетние мальчики и девочки трудились над заданной темой: "Моя мечта". У них получались многокрасочные, яркие "композиции". Пестрые квадраты, круги и клинья. И среди них - образ мечты, заветные желания...