М. Что-то похожее говорил и Такэси Кайко - не у нас дома, в Москве, а в Токио, на приеме в Ассоциации японских писателей. Этот молодой писатель произнес там взволнованную речь о молодежи. Глазная мысль была вот в чем. Хотя в Японии промышленная продукция растет, обеспеченности работой, а значит, и уверенности в будущем у людей нет. Прежде всего из-за угрозы увольнения. Это ведет, как он сказал, к "атомизации" общества. Новейшая, то есть "атомная", техника в капиталистической стране превращает человека в беззащитную, разобщенную, часто вовсе не нужную единицу, в "атом". "Атомизация" наиболее жестоко отражается на молодежи - на ее материальном и, что важнее, моральном состоянии. Крайне правые становятся фашистскими убийцами. Другие, напротив, идут на квазиреволюционные жесты, без оснований мнят себя "авангардом", отрываются от масс. А многие утрачивают всякие цели и коснеют в гнетущем чувстве одиночества...
Горячая речь Кайко нас, только что приехавших в Японию, и огорчила и обрадовала. Огорчила потому, что к прежним нашим представлениям тогда начали быстро добавляться собственные печальные наблюдения: увидели, что японская молодежь скудеет перед пошлым эстрадным телевизором, за детективными книжками.
А обрадовала речь Кайко потому, что мы поняли: живут же в Японии молодые писатели, которые думают о родном народе.
К. Когда Кайко вместе с Оэ был у нас дома в гостях, он, если помнишь, говорил примерно так:
- В Японии должны быть перемены, но какие - я не знаю. Будущее неотвратимо надвигается, но представить его не могу.
Значит, наш друг Кайко сам есть "атом".
М. Отчасти ты права. Что у кого болит, тот о том и говорит. Но я хочу за таких, как Кайко, заступиться. Вернее - оценить по справедливости.
Литературная молодежь, подобная Кайко и Оэ, получила буржуазное воспитание и очень сильную дозу западного влияния. В них глубоко сидит и сулит всякие неожиданности декаданс с его скепсисом, анархичностью, биологизмом, эротикой, обособленностью, с этой самой "атомизацией". Такое увидеть в них легче всего. И вот при таком-то наследии они, в отличие от многих других своих сверстников, стали под давлением действительности мыслить критически, проявлять неудовлетворенность, чего-то искать, думать не только о себе, а о людях, стали - прямо скажу - мучиться. Перечитай очерк Кайко о городе Токио в нашей "Иностранной литературе": там нет прогноза, но там есть скорбь, есть критика - и уже это хорошо.
Будущего Японии не видят, а настоящего не приемлют - вот драма этих молодых писателей, уже очень известных. Главное, что их мучит, - судьба японской молодежи. Ездят по свету, сами, может быть, того не подозревая, ищут - с чем сравнить, на что опереться. Ты смотри: пришли к нам в гости, нас с тобой почти ни о чем не спрашивали, больше рассказывали о себе, но Марину нашу испытывали с пристрастием. Сразу видно, что людей тревожит, на чем сосредоточены их мысли.
Прочитаю, что говорил Оэ из Москвы по радио на Японию:
"...Вчера вечером было очень холодно. В этот вечер посетили дом московского писателя Михайлова, ездившего в Японию. Мы беседовали с его дочерью Мариной, студенткой МГУ. Когда мы спросили ее, чего она больше всего желает, то она ответила, что больше всего хотела бы найти себе работу по сердцу, которой могла бы отдать все свои силы... В Варшаве, где я был до приезда сюда, я познакомился в журнале с мнением журналиста, который провел интервью с молодежью. Среди этой молодежи были представители различных типов: и стиляги, и стремящиеся к деньгам, и мечтающие о славе и положении, но есть среди варшавских молодых людей и такие, кто старается найти работу по сердцу и посвятить ей свою жизнь. Варшавский обозреватель писал, что возлагает свои надежды на молодежь последнего типа. Я тоже так думаю. И полагаю, что это результат стабилизации обстановки после революции".
Вслушайся: я тоже так думаю! Результат революции!
Вот что на уме и на сердце у молодого японского писателя, который мыслит, колеблется...
К. Приехал в Москву из Парижа и снова вернулся туда.
М. Окончательные результаты сравнительного анализа нам не известны.