Разговор с философом Янагида

М. Говорил. После, в Токио, когда делегация уехала, у меня было время, и я разговаривал с профессором Кэндзюро Янагида. Ты это имя знаешь. Известный японский философ, человек исключительной натуры и удивительной судьбы. Впрочем, в той же мере судьба самой Японии удивительна.

К. Это верно. Очень часто типичные, естественные, легко объяснимые события остаются меж тем крайне удивительными...

М. Жизнь Янагида известна по переведенной у нас его автобиографической книге "Эволюция моего мировоззрения". Наверное, ты согласна, что это самая интересная книга о современной Японии из всех, какие переведены. Недавно вышло продолжение: "10 лет по пути материализма".

Сын крестьянина, считавший себя слабым и робким, с необычайным трудом преодолел нищету, семейные тяготы, собственный характер и стал крупным специалистом в области этики, автором многих книг. Сжигаемый искательством истины, увлекся идеями киотоского философа Китаро Нисида, стал самым любимым его учеником и последователем. Почти вся предвоенная японская интеллигенция была во власти этой теории абсолютного "Ничто", утонченной реакционной смеси западноевропейского субъективного идеализма и мистических буддийских традиций.

Затем война, поражение, разгром империи, крах шовинистического японизма, оккупация, утрата независимости, океан народного горя - и у Янагида, которому было уже далеко за пятьдесят, открылись глаза, воскресла душа. Он отвергает идеализм, овладевает марксизмом, покидает академическую келью и впервые бросается в общественную борьбу. Он становится в Японии одним из организаторов движения за мир. Берет на себя руководство Обществом содействия просвещению рабочих, которое распространяет в народе марксистское учение. Принимается за русский язык. Пишет книгу за книгой в развитие своего нового мировоззрения - одна из них, вышедшая вскоре после поездки в Советский Союз, называется "Мое путешествие в истину". Наконец Янагида, которому уже около семидесяти, вступает в коммунистическую партию.

Я читал также другую книгу Янагида на русском языке: "Философия свободы". В предисловии, помеченном, между прочим, так: "Солнечный весенний день 1958 г.", автор просит критики у советских читателей. Это и заронило в мою душу мечту увидеть Янагида и поговорить с ним.

Просьба об отзыве, обращенная к советским людям, дала мне повод и смелость по телефону попросить Янагида о встрече. Старик оказал мне ничем не заслуженную честь: ответил, что сам придет в гостиницу. И пришел в назначенный час. Принес в подарок книгу - на обложке голуби у стен Кремля. Надписал: "На память о посещении Японии".

Первое, что он сказал мне о себе:

- Умерла жена.

Я знал, как тяжело перенес Янагида гибель сына во время войны. Еще тяжелее переносит он этот последний удар.

Слушая, понял я, как много весят слова в его книге: "Я не знал никакой иной женщины, кроме жены". Вот он сидит в моей комнате и говорит:

- Мы прожили вместе сорок лет. Она отдала мне все. Без нее я никогда не стал бы таким, как я есть. Я не сомневался, что умру и сам, если умрет она. Но она умерла, а я живу. Наверно, меня поддерживают те силы, которые я отдаю...

Не сводит с меня черных пылающих глаз. Весь испещрен мелкими морщинами. Но бодрый, четкий, сдержанный. Слова отточены, отточены мысли.

Я в конце беседы задал философу вопрос: все-таки что же в японском характере от старого и что от нового? Ответ был следующий:

- Нет постоянного японского характера. Характер всегда движется. Искать характер - это искать направление. Иностранцы, например, говорят: характер японской женщины - единственный в мире. Но тот ее характер, который воспитан феодализмом, быстро разрушается. Рождается новая женщина - и это главное. То же в искусстве. Иностранцы удивляются, что в нашем быстро движущемся обществе остается театр "Но", чайная церемония, старые букеты цветов. В быстро движущемся обществе есть люди, которые ищут постоянства - они его находят в старых формах искусства. Но главное - река, а не водовороты, ею порождаемые. Чем течение быстрее, тем водоворотов больше, - однако дело не в них. Да и само старое изменяется. И чайная церемония не прежняя, и букеты цветов другие, и, наверное, театр "Но" не совсем тот. Чтобы уловить современную Японию, ловите новое. Надо осмыслить течение реки, а уж потом - и с ним в связи - водовороты у берега.

К. Можно спросить: как ты к этому отнесся? Что профессору Янагида ответил?

М. Нет сомнений, он был прав. Традиционное видеть нужно, но преувеличивать его роль, фиксировать на нем взгляд не следует. Это значило бы самому мыслить по традиции. Янагида помог мне сформулировать для себя хотя бы предварительный вывод, рабочую гипотезу после блужданий в сложном мире старого и нового. На философском языке это выглядело бы так: Япония - единство противоположностей, и теперь мне ясно, какая из противоположностей является ведущей.

К. Без формулы ты, конечно, не можешь. Наверно, она правильна. Но я попросту скажу: обновленная революционная душа этого замечательного японца так жадно стремится к новому, что не полностью замечает вязкую силу будто бы покинутого старого.

М. Против этого я не спорю. В целом, я считаю, Янагида прав, но все же я ответил ему так:

- Согласен. Быстрое движение к новому. Но если бы уже не было сильного старого, не было бы и большого перепада, не было бы такой контрастности между старым и новым.

К. Вот это правильно.

М. Янагида тоже коротко ответил: "Правильно", но темы не развил.

Самое интересное в том, как к этому разговору отнесся переводчик Тадаюки Иноуэ, аспирант Токийского университета, юноша образованный и умный, очень скромный и притом передовой - в лучшем смысле слова. Соображения Янагида привели его в восторг. Впрочем, нет - слово "восторг" не совсем подходит к японцу. Просто он был взволнован и, когда мы Янагида проводили, сказал:

- Я много думал об этом, но в голове у меня была путаница, а теперь все стало ясно.

На другой день, как бы чувствуя твои мысли, я рискнул спросить Иноуэ - не считает ли он, что Янагида-сан все-таки чуть-чуть переоценивает торжество нового, И тут, к моему изумлению, последовала буря. Всегда тихий и молчаливый Иноуэ вдруг разразился длинной пылкой речью. Я и не думал, что он может быть таким раздраженным. Защищая воззрения Янагида, этот близкий и нежный друг мой даже обозвал меня "иностранцем, падким на экзотику".

- Мы, молодые... - было его главным аргументом.

К. И этот аргумент убедил тебя?

М. Жар юноши убедил меня сильнее, чем мудрость старца.

К. В борьбе нового со старым побеждает новое... В этой формуле нет ответа - почему же все-таки в Японии старое держится так цепко?