Киносита дэгодзаймас

Народный обычай повелевает к сасими подавать японское рисовое вино - сакэ - не только потому, что сасими сервируется в качестве самого первого блюда, с которого, подобно русской закуске, обычно начинается обед. Сакэ - широко распространенный национальный напиток и считается "хякуяку-но тё" - "первым из ста лекарств". Однако, как отмечает в своей книге "Японские вещи" Мок Джой, до того, как сакэ стали употреблять в качестве медицинского средства, "укрепляющего здоровье", оно числилось среди обычных продуктов питания. Оно даже не было в полном смысле этого слова напитком: в древности сакэ имело вид густой массы, так как тогда японцы еще не знали техники дистиллирования. Поэтому тогда сакэ не "пили", а "ели".

Раньше сакэ сервировали в холодном виде. Это сохраняется и теперь во время культовых церемоний в синтоистских храмах. Подогревать сакэ начали, как отмечает Мок Джой, в восьмом столетии, в период Хэйан, когда в Японии возникли крупные столичные города - Нара, Киото, а позднее Камакура и другие замковые центры. При этом первоначально сакэ подавали подогретым только в холодный сезон - с сентября по март, как согревающее средство. Считается также, что при подогревании сакэ испаряется тяжелый сивушный запах, от которого напиток далеко не свободен. Обычно сакэ, крепость которого колеблется между десятью и двадцатью градусами, подогревается до пятидесятиградусной температуры.

- Домо сумимасэн - прошу покорнейше извинить, Киносита дэгодзаймас - позвольте представиться - Киносита ... - произносит новый гость хозяина, молодой человек, его старший сын, низко опустившись на циновку у входа в традиционном поклоне.

- Трое - это уже компания, - замечает Аракава сэнсэй. - "Где трое - там мудрость самого Мондзю^*".

^* (Бодисатва Мондзю - одно из наиболее почитаемых божеств буддийского пантеона.)

Киносита сан чинно здоровается с нами и, не поднимаясь на ноги, приближается к ожидающему его низенькому столику, зеркально отсвечивающему глубоким черным лаком.

- Великодушно простите, пожалуйста, мою неучтивость: мне не удалось, к несчастью, встретить вас у нашего дома... К тому же я оказался наказан за то, что не услужил гостю и не поднес ему первую чарку сакэ, как того требует наша давняя традиция... Меня задержали мои неудачи в студии: не мог добиться выразительности нескольких иероглифических знаков. Кисть не повиновалась, и тушь ложилась на бумагу слишком густым, непроницаемым слоем, как масляная краска. Исчезала легкость, воздушная прозрачность, то, что именуется "ки" (атмосфера, эфир, энергия). Долго не удавалось придать должный облик, выразить настроение. Одним словом, свиток оставался бездыханным, холодным, в нем не чувствовалось "ки-ин" - резонанса внутренней силы, ритма атмосферы... Пришлось вновь и вновь переписывать, пока не "выпил всю тушь", не перебрал всех кистей и не стер их до облысения ...

- Обычные оправдания в духе древнекитайских отшельников, которые проживали в своем поэтическом уединении в горах под вековыми соснами или в бамбуковой роще, вдохновлялись шорохом листвы да журчаньем горных ручьев. Они могли предаваться своим мечтаниям, грезить в первозданной тишине и ущельях, не утруждая себя мирскою пылью, не тревожась о насущном рисе ... "Каллиграф кистей не выбирает". И ко всему Киносита сан недостает "увлеченной рассеянности"... и для него "белизна холста" все еще остается признаком элегантности женского наряда.

В этой шутке Аракава сэнсэй содержался известный намек на историю с Ван Си-чжи, прославленным мастером иероглифической живописи, патриархом каллиграфии. О нем сложилась небезынтересная легенда. Однажды, гласит предание, Ван Си-чжи (IV век) шел по улице, как всегда держа в руках коробку с кистью и тушью, с которыми он не расставался и во сне, и увидел перед собой девушку в шелковом халате, сиявшем на солнце особенной белизной.

Ван Си-чжи, отличавшийся феноменальной рассеянностью, принял халат за лист бумаги и тотчас изобразил на спине девушки несколько иероглифов. Поступок Ван Си-чжи она приняла за оскорбление и стала звать на помощь.

Случайно мимо проходил чиновник, знавший знаменитого каллиграфа, за работы которого уже тогда платили фантастические деньги. Узнав, в чем дело, чиновник, не задумываясь, предложил обескураженной девице за ее "испорченный" халат баснословную цену. Ошеломленная названной суммой, она, разумеется, с восторгом согласилась уступить халат. Весть о случившемся мигом облетела весь город, и на следующий день дом Ван Си-чжи буквально осаждался толпой девиц в прекрасных белоснежных халатах, с затаенной надеждой выжидавших появления рассеянного каллиграфа ...

- Не слишком ли велика честь, - замечает Киносита сан, - сравнивать бездарного аспиранта с гениальным Ван Си-чжи. Мои неудачи в студии, кажется, объясняются чрезмерной поспешностью. "И у Кобо (знаменитого каллиграфа) кисть ошибалась..."

- Поторапливаться, но не спешить. "Терпение - одно из жизненных сокровищ". Народный опыт свидетельствует, что "с терпением и маляр в люди выходит".

- Мне известно, сэнсэй, что "нетерпеливость успеха не приносит" и что "упорство людей скалы рушит". Из нашей студии вышли десятки, если не сотни иероглифических свитков с этими мудрыми изречениями.

- Поэтому не забывай: "Тушь поручи растирать слабому черту, а кистью водить - сильному!"

- Именно поэтому покорный аспирант работал кистью без устали, словно безропотный вол в рисовом поле. У меня даже поэтическое оправдание подготовлено. Помните ли строки Исикава Такубоку:

Приятна сердцу усталость эта, 
После того, как столько я работал, 
Дыханья не переводя.

Но не скрою, что мне очень хотелось повстречаться с нашим гостем. Разве "друг издалека не радостен сердцу"? К тому же мне помнится, что сегодня будто бы один из "дней" угощения "унаги", и я убежден, что сэнсэй никогда не пропустит случая, чтобы доказать свое пристрастие к этому "пресмыкающемуся созданию" ...

Унаги (угри) - одно из лакомств японцев, которые готовят в традиционные дни "уси" - "вола", в сезон "доё", что соответствует периоду с 20 июля по 6 августа. В некоторые годы "дни вола" повторяются дважды. В народе существует примета, что употребление унаги в этот сезон придает "жизненную энергию" в нестерпимую жару тропического климата. И поскольку этот обычай в старину зародился в Эдо (Токио), его обитатели не могут обрести покоя, пока не насладятся "кабаяки" - угрями, жаренными или свеже копченными на древесных углях в дни благостного "вола". Обычно приготовленные на соевом соусе унаги подаются к столу в пиале "унаги домбури" - "чаша унаги с рисом", паровым, рассыпчатым рисом, который смягчает специфический привкус рыбьего жира угрей. Это блюдо пользуется теперь большой популярностью не только в Токио еще и потому, что доказано большое содержание в речном унаги витаминов в натуральном виде.

- Со дэс нэ, - шутливо продолжает Аракава сэнсэй, - нам только и остается выразить восхищение Киносита сан и его безупречным знанием национальных обычаев своего народа. Он, кажется, заслужил помилование за свои грехи в студии, как и Ван Си-чжи за его проделки с халатом девицы. Тем более что опоздание к трапезе вряд ли грозит превратиться в его хронический порок, как рассеянность Ван Си-чжи, хотя бы потому, что угрями угощаются всего один-два раза в году. Во внимание принимается также и то, что гость мой слишком молод, чтобы за привлекательной белизной халата, которая для Ван Си-чжи оказалась только заманчивым листом шелка для каллиграфических упражнений, не разглядеть еще чарующей грации юности... Недаром говорится: "Смотри, пока мимо проходят, слушай, пока говорят".

- Это становится похожим на трибунал, - не успокаивается Киносита сан. - Безукоризненность поведения скромного аспиранта не терпит ни тени сомнения. Всякие двусмысленности должны быть решительно отвергнуты как наветы и инсинуации ...

- Всё же позвольте покорнейше предложить вам высокую награду от неисправимого недоброжелателя, заскорузлого старца в виде двойной порции унаги. Хотя "мастер плохой, зато едок лихой". Но поскольку это ответственное блюдо требует времени и труда - "без труда не вынешь рыбку из пруда", а также сноровки при ловле этих полузмей ("рыба в воде - не в руке!"), мы продолжим наше собеседование о иероглифописи, которая, по слову мудрого Ян-цзы, являет нам "рисунок сердца".

Не удержавшись от одолевшего меня соблазна, я привожу слова П. Клоделя, который считает, что латинская буква властным жестом утверждает, что вещь такова, иероглифический же знак есть та вещь целиком, которую он знаменует.

В комнату входит супруга художника с подносом из лака вишневого цвета, темного и глубокого. На нем три великолепные пиалы из крупнозернистой керамики, светлосерого оттенка, с нарочито небрежными отливами глазури, застывшими в своем движении по верхнему краю.

- Унаги-домбури, додзо, - произносит японка с учтивостью гостеприимной хозяйки. - "За пустым столом скучна беседа!"

- Теперь, - заговорил вдруг Киносита сан, который с особым вниманием слушал художника и решил не упускать момента, - все мои невзгоды отпрянули в небытие. Прилежание бесталанного аспиранта достойно вознаграждения! Не зря я торопился, в своей ослепленности не замечая перед собой ничего, кроме восхитительных унаги. Даже юная грация под белоснежным шелковым покрывалом, как мне грезилось, изредка проплывавшая лебединой походкой у окна моей студии, была бессильна отвлечь меня хотя бы на мгновение. Так сладостны были мои мечты...

- Самолюбие старца, с его неисцелимым недугом пристрастия к унаги-домбури, в высшей степени удовлетворено. Только будь осторожен в торопливости - не перепутай в спешке "унаги с фугу"! Ведь недаром говорится, что рыбу ловить - при смерти ходить. Когда "рыбка да рябки, прощай деньки" ...

И здесь опять не обойтись без авторского комментария.

"Фугу" - японское название шар-рыбы, которая местными гурманами считается самым изысканным деликатесом в национальной кулинарии. Однако употребление фугу крайне опасно, поскольку в ней содержится сильно действующий яд - тетратоксин, особенно в икре и печени. Ее приготовление требует исключительной осмотрительности и поварского опыта. Многочисленные факты свидетельствуют, как отмечает упоминавшийся нами автор Мок Джой, что немало самозванных экспертов по приготовлению фугу оказывались жертвами ее употребления. В одном токийском ресторане я как-то прочел интригующую надпись: "Сожалеем, что не несем никакой ответственности за отравление фугу, но в течение полуторастолетия в нашем ресторане не было ни единой неприятности".

Примечательно, что ценители фугу испытывают даже удовольствие от легкого отравления, которым иногда завершается трапеза. При этом они признают, что икра и печень фугу, где как раз и содержится тетратоксин, отличаются особым вкусом. Статистика свидетельствует о многочисленных жертвах фугу в прошлом и о повторяющихся смертельных исходах употребления этой рыбы в наши дни. Но число рискующих попытать счастья ценой жизни не сокращается. У японских эпикурейцев своя философия: "И угорь одну жизнь живет, и омар больше одной жизни не проживет. Коли яд пить, так до дна". Страсть к прелестному белоснежному мясу фугу, которое сервируется на художественно оформленных блюдах голубой или красной орнаментации, преодолевает страх японских эпикурейцев еще и потому, что со временем выработались некоторые средства спасения жертв гурманства. Пострадавшему, если не наступает мгновенная смерть, рекомендуется, например, пить краску индиго или зарываться в землю, оставляя на поверхности лишь одну голову. Пьют стаканами мыльный раствор и т. д. Однако все эти средства - лишь мертвому припарки.

Употребление фугу наиболее широко распространено на острове Кюсю и в районе Кансая, где добываются многочисленные разновидности этой рыбы. Характерно, что фугу обладает удивительным свойством самосохранения: при столкновении с опасностью фугу выпускает шарообразное облако темной жидкости и скрывается за этой своеобразной дымовой завесой. Известно также, что из круглой кожи фугу выделываются декоративные светильники и фонари, которые встречаются в портовых городах не только в Японии.

- Подобные опасения, - замечает Киносита сан, - по меньшей мере проистекают из явной недооценки моей ихтиологической эрудиции. О море спрашивают у рыбака. Не секрет, что каждый японец - рыбак уже по своей природе. У нас даже нынешний император Хирохито всецело посвятил себя ихтиологии. И если верить токийской прессе, ему принадлежит сенсационный вклад в науку: он, оказывается, обнаружил несколько редчайших разновидностей морских крабов, которые до его открытия успешно укрывались от "близоруких ихтиологов всего мира", но не спаслись от "всепроницающего взора" его "небесного величества" (тэн-но) во мраке океанской преисподней...