"Трудоголизм"

Основоположником западного мифотворчества на японскую тему следует, на мой взгляд, признать венецианца Марко Поло. Вернувшись с Дальнего Востока, он оповестил тогдашнюю европейскую общественность о том, что японские дома сплошь покрыты чистым золотом и золотом же, толщиной в два пальца, устланы полы. Небылица звучала заманчиво и красиво, подобно столь же аутентичному утверждению, что в Индии "не счесть алмазов в каменных пещерах".

Однако теперешние легенды создаются не для каминных бесед и не для оперных подмостков.

Япония обошла американского и западноевропейских конкурентов по многим показателям. С 1950 по 1973 год среднегодовой рост в Японии валового внутреннего продукта составил 10,5 процента. Этот показатель для всего остального капиталистического мира был вдвое меньшим. С 1976 года, когда японская экономика несколько оправилась от разрушительных последствий энергетического кризиса, валовой внутренний продукт увеличивался в Японии в среднем на 4,7 процента ежегодно, опять же вдвое быстрее, чем в США, Англии, ФРГ или Франции. В 1985 году объем японского валового внутреннего продукта, достигший 1345 миллиардов долларов, уступал лишь американскому. Производительность труда в японской обрабатывающей отрасли возрастала в течение двух последних десятилетий в среднем на 8,2 процента в год, в то время как в США - на 3,3 процента и в ФРГ - на 5,5 процента. Количество бракованной продукции в японской обрабатывающей отрасли уменьшилось до 1,2 процента. В США и ФРГ брак достигал 6 процентов и в Англии - 10 процентов. Текучесть рабочей силы в японской обрабатывающей отрасли упала до 2,5 процента и в среднем по стране - до 6 процентов, а в США - подскочила до 26 процентов.

В 1981 году на состоявшемся в Женеве Европейском форуме по проблемам управления экономикой был оглашен список из 21 страны, расположенной по степени конкурентоспособности производимых ими товаров. Япония возглавляла список.

Объяснение японского рывка действием закона неравномерности экономического развития капитализма показалось слишком рискованным для буржуазных ученых. Они предпочли науке мифы и легенды и ступили на тропинку, давно протоптанную церковниками, изобретя в лице Японии нового мессию. Не все для капитализма потеряно - стараются внушить эти идеологи трудящимся массам в США, Западной Европе, все более сомневающимся в способности капитализма выбраться из повторяющихся экономических кризисов. Восприняв черты японского характера, прежде всего трудолюбие, освоив методы японского промышленного и социального менеджмента, в основе которого - все та же любовь к труду, еще можно выжить, утверждают апологеты капитализма, как выжила в двух последних по времени экономических потрясениях Япония. И не только выжила, добавляют они, но и преуспевает в сравнении с другими капиталистическими странами. Такова идея огромного числа книг, что сочинены в США и Западной Европе и снабжены кружащими голову названиями: "Подымающееся японское сверхгосударство", "Японский вызов", "Япония - первая в мире".

Апологетикой пронизаны и сочинения, выходящие в самой Японии. В брошюре, изданной Федерацией экономических организаций, этим штабом монополистов, авторы без малейшего смущения заявили, что мир излечится от своих болезней, если станет подражать Японии. На съезде правящей либерально-демократической партии в январе 1987 года за обвинениями, что США из-за падения в них темпов хозяйственного роста, дефицита федерального бюджета и платежного баланса виновны в ухудшении ситуации в мировой экономике, отчетливо просматривалось любование японскими показателями - этим отражением, как любят выражаться японские экономисты, преимуществ "японской разновидности рыночной экономики".

Не скрывая самодовольства, японцы шутят: "Мы, как Байрон, в одно прекрасное утро проснулись и выяснили, что знамениты". Однако не в обычае японцев оставлять без максимального практического применения любое явление, в том числе и собственную славу. Ее приспособили к достижению идеологической цели - духовной мобилизации нации во имя интересов монополистов. Воспользовались уже испытанной схемой.

В конце XIX - начале XX века Япония приступила к империалистическим захватам, и ей потребовалось идеологическое оправдание заморского разбоя. Исключительность Японии, ее предназначение править миром были оформлены в концепции "духа Ямато". Ямато - древнее название Японии.

В сатирической повести "Ваш покорный слуга кот", в которой японский писатель Сосэки Нацумэ едко высмеивает милитаристских идеологов, есть такие слова:

"Дух Ямато! - воскликнул японец и закашлялся, словно чахоточный. Дух Ямато! - кричит газетчик. Дух Ямато! - кричит карманщик. Дух Ямато одним прыжком перемахнул через море. В Англии читают лекции о духе Ямато! В Германии ставят пьесы о духе Ямато... Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал. Возможно, дух Ямато одной породы с тэнгу".

Тэнгу - нечто смахивающее на лешего.

Хиросима. 'Атомный дом'

После агрессивной войны на Тихом океане, приведшей к позору капитуляции, после Хиросимы и Нагасаки предлагать японскому народу "дух Ямато" для исповедания - нелепо. Но можно попытаться заставить народ снова поверить в исключительность Японии, возглашая: "Японское экономическое чудо!", "Особенный японский характер!", "Необыкновенное японское трудолюбие!" Тэнгу был вытащен из лесу и опять превращен в национальный символ. И не без успеха. В 1953 году 20 процентов опрошенных японцев считали себя существами более высокого порядка, чем американцы и европейцы. Пятнадцать лет спустя подобную шовинистическую убежденность выразили в ходе опроса уже 47 процентов взрослого населения страны. Остается немного до того момента, когда кое-кто из японцев вознамерится снова счесть себя "божественной нацией". Дело к этому идет.

Ворота храма на острове Миядзима в Хиросимском заливе

В ночь с 23 на 24 сентября 1986 года ответственный сотрудник японского министерства иностранных дел поднял Ясухиро Накасонэ с постели. Чиновник доложил, что в США разразился тайфун негодования по поводу выступления накануне премьер-министра перед членами правящей в Японии либерально-демократической партии. Накасонэ сказал коллегам по партии следующее:

"В настоящее время японское общество поднялось на высокий образовательный и интеллектуальный уровень, который намного превосходит средний уровень в США. Там проживает значительное число черных, пуэрториканцев и мексиканцев и средний интеллектуальный уровень по-прежнему крайне низок".

Накасонэ публично извинился перед американским народом за оговорку. Но она была не первой у японских руководителей. Вереница шовинистических оскорблений в адрес ближних и дальних народов открылась антикорейским и антикитайским заявлением бывшего министра просвещения Масаюки Фудзио. Накасонэ вынужден был уволить министра - его заявление вызвало протесты за границей - и извиниться за обнаглевшего националиста.

Не слишком ли много оговорок и неосторожных высказываний? Много. Настолько много, что их нельзя считать случайными. Не следует забывать, что Япония - страна, где молчание считается красноречивее слов - об этом я еще буду рассказывать - и где, прежде чем отрезать, отмеривают не семь, а семьдесят семь раз. Газета "Вашингтон пост" написала: "Эти заявления отражают мнение многих японцев, которые ставят себя выше других рас". Я склонен согласиться с автором статьи в "Вашингтон пост", потому что весной 1986 года услышал в Японии фразу, от которой меня передернуло. Вполне респектабельный инженер уверенно сказал: "Мы, азиаты, утерли нос вам, белым, в области науки и техники. Утрем и в области экономики, потому что мы трудолюбивы, а вы - нет".

"Трудолюбие - вот основа духовного сплочения в структуре нашего промышленного производства, - возгласила Федерация японских предпринимателей, которая вместе с Федерацией экономических организаций руководит хозяйством страны. - По своей социальной сущности управление производством в Японии отличается от управления в Западной Европе и в США прежде всего духовной стороной, - указывалось далее в докладе федерации. - Благодаря преимуществу японского характера перед западным мы добьемся еще более высокой организации управления". Под "высокой организацией управления" имеется в виду высокоорганизованная система извлечения прибыли.

Здесь впору снова вспомнить повесть Сосэки Нацумэ. Приводившуюся цитату правомерно, мне кажется, перефразировать так:

"Японское трудолюбие! - кричит газетчик. - Японское трудолюбие! - кричит карманщик. Японское трудолюбие одним прыжком перемахнуло через море. В Англии читают лекции о японском трудолюбии! В Германии ставят пьесы о японском трудолюбии... Все о нем говорят, но никто его не видел. Все о нем слышали, но никто не встречал..."

А в самом деле, кто видел японское трудолюбие? Кто его встречал?

Некоторое время назад крупная японская газета "Асахи" задалась целью выяснить, как японцы распорядились бы своим временем, будь у них возможность выбирать занятия. Лишь 2 процента опрошенных заявили, что отдали бы часть своего времени труду. Остальные 98 процентов, перечислив самые разные способы времяпрепровождения, о труде так и не вспомнили.

Организаторы исследования поставили перед опрашиваемыми и такой вопрос: во имя чего они трудятся? Оказалось, что только 5,8 процента японцев трудятся, чтобы приносить пользу обществу. Подавляющее же большинство назвало труд "неизбежным злом".

Да и откуда в классовом обществе взяться любви к труду? Недаром в японской народной песенке поется:

 Рис толочь в муку для теста -
 Невеселая работа:
 Бей пестом, а сам не пробуй! -
 Сердце жжет от злобы!

Народ может не знать, но он чувствует. Вряд ли безвестный автор песенки был знаком с основами политической грамоты, однако интуитивно он выразил в незатейливых строках верную мысль: подлинное трудолюбие возможно, если работа является содержательной, творческой, если результатами труда пользуются сами же работники.

"Около шестидесяти процентов населения Токио ютится в домишках, похожих на клетки для птиц, - написал публицист Такэси Кайко. - ...Стены в таких домах тонкие, фундаменты хлипкие - такое сооружение сотрясается от каждого проезжающего мимо грузовика или самосвала. За тонкими окнами, - продолжил Кайко, - нескончаемый шум, загрязненный воздух, выхлопные газы. И трудно становится понять, для чего они служат: то ли чтобы проветривать комнату и выпускать наружу застойный воздух, то ли чтобы впускать внутрь еще более загрязненный воздух улицы. Внутри "птичьих клеток" ревут младенцы, кричат женщины, воздух пропах запахом пеленок. И господин Рип ван Винкль - такое иносказательное имя дал Кайко японцам - в субботний или воскресный день медленно встает со стула, выходит на улицу и никем не понукаемый отправляется в свой офис".

Писателю вторит экономист.

"Куда бы вы ни поехали или ни пошли, чтобы отыскать место для отдыха, везде все будет переполнено, - свидетельствует важный чиновник из японского правительственного Управления экономического планирования. - И поскольку вы так и не найдете, чем вам заняться в выходные дни, почему бы не отправиться на работу?"

Возникает закономерный вопрос: если это не трудолюбие, то что?

"Трудоголиками" - по аналогии с алкоголиками - окрестили американцы японцев, похожих на тех, о ком рассказали писатель Такэси Кайко и чиновник Управления экономического планирования. От прозвища разит высокомерием и японофобией, однако ему нельзя отказать в известной меткости. С прозвищем соглашаются японские специалисты в области менеджмента, кого не ослепила выдумка о "японском чуде". Президент токийской компании "Менеджмент Интернэшнл" Мицуюки Масацугу, консультирующий японских и зарубежных предпринимателей по вопросам организации производства, написал в книге "Общество современных самураев":

"У нынешней молодежи недостает силы духа переделать общество. Мало того, ее интересы состоят лишь в том, чтобы жить приятной комфортабельной жизнью. Приключения с реформами не для нее".

С резкостью и прямотой, весьма неожиданными для представителя истеблишмента, Мицуюки Масацугу дал верную характеристику той части японской молодежи, что позволила обществу потребления одурманить себя. Последующий анализ менеджера-теоретика оказался еще более язвительно-острым. Мицуюки Масацугу написал:

"Чтобы стать обладателями товаров и услуг, делающих жизнь приятной и комфортабельной, молодые люди соглашаются усердно работать и подчиняться групповому мышлению. Но в действительности они горькие и безнадежные "трудоголики". Труд для них - неизбежное зло. Они не находят в труде удовлетворения. Желая заглушить чувство безнадежности, испытываемое в процессе труда, они все больше и больше покупают товаров и услуг, которые хотя бы временно предоставляют возможность забыть о ненавистном труде".

Сбросив с пьедестала изваянную недобросовестными скульпторами легенду о японском трудолюбии, Мицуюки Масацугу разнес вдребезги и сам пьедестал, сложенный из догм потребительской идеологии. В книге менеджера говорится: "Получается порочный круг. Тщетность попыток обрести свое "я", которое принесено в жертву постылому труду, приводит к тому, что молодежь предается в свободное от работы время бездумным удовольствиям. Таким образом, молодежь эксплуатируют дважды: сначала как "работающую машину", а потом как "потребляющую машину". Без той и другой капиталистическое производство существовать не может. И получается, что молодежь одновременно и "трудоголики" и "вещеголики", то есть она - механизм, автоматически выполняющий функции производства и потребления".

Сказанное относится не только к молодежи, а ко всем японцам. И как тут не вспомнить слова Льва Толстого, что при определенных обстоятельствах труд оказывается "нравственно анестезирующим средством, вроде курения или вина, для скрывания от себя неправильности и порочности жизни".

Но "трудоголиками", как и алкоголиками, не рождаются. Ими становятся. Как, на мой взгляд, это произошло в Японии, и пойдет речь.