Непосредственный вклад европейцев в японскую культуру

Из непосредственных европейских заимствований следует отметить введение ксилографической печати укиё-э. Как отмечает Эдвард Стрейндж, в 1543 г. "европейцы высадились на острове Танэгасима, вскоре после чего усилиями Франциска Ксавье, деятельность которого началась в 1549 г., в Японии распространилось и расцвело христианство. К концу века христианскую веру исповедовали 150 000 человек, в том числе многие крупнейшие феодалы. В 1583 г. в Рим было направлено посольство из четырех юношей знатного происхождения с подношениями в виде произведений японского искусства. Через несколько лет они вернулись вместе с новой группой миссионеров и привезли взамен множество предметов искусства, связанных с христианством.

Следует отметить, что европейское искусство гравюры, и в первую очередь типа чиароскуро, в общих чертах идентично искусству японской цветной гравюры. В большинстве случаев его тематика была религиозной, и оно было особенно популярным именно в то время, когда японское посольство прибыло к папе римскому. Вероятнее всего, такие гравюры с изображениями святых и иными подобными сюжетами должны были входить в число предметов, привезенных послами на родину из Италии. Истребление христиан в XVII в. и уничтожение всего, так или иначе с ними связанного, позволяет объяснить причину забвения даже самой техники гравюры. Однако нам известно, что уничтожение было неполным, и некоторые христианские вещи сохранились до наших дней. Поэтому следует отметить, что случайное знакомство с одним из типов итальянских цветных гравюр могло явиться стимулом для разработки этой техники японцами задолго до того, как начались гонения на христиан" [74, с. 8-9]^*.

^* (Во втором издании Стрейндж занял менее категоричную позицию. Он пишет: "В основном они (японские гравюры на дереве) были идентичны итальянским и немецким чиароскуро, в большом количестве появившимся в XVI в. Как я уже отмечал, вполне возможно, что они как-то связаны с возникновением этого искусства в Японии, но до сих пор этому нет никаких доказательств. Значительным доводом в пользу этой теории было бы подтверждение, что иезуитские миссионеры или японское посольство, посетившее Рим в 1582-1585 гг., привезли с собой религиозные изображения, выполненные этим способом. Поскольку же это всего лишь допустимая возможность, в настоящее время вопрос следует оставить открытым" [74, с. 2-3].

Противоположной точки зрения придерживается Лоуренс Биньон, который считает, что и в Европе, и в Японии овладение техникой цветной гравюры происходило очень медленно. Он отмечает, что в 1692 г. Кемпфер привез из Японии на родину цветные китайские гравюры, сами же японцы создали цветную ксилографию только в середине следующего столетия. "Сколько открытий, воспринимаемых сейчас как нечто само собой разумеющееся, было в принципе сделано несколькими веками раньше, чем они получили распространение. Примером тому может служить история цветной гравюры в Европе. В Германии, на родине гравюр на дереве, цветные гравюры впервые созданы в начале XVI в. Однако их было очень мало, хотя существование гравюры, напечатанной в восьми цветах, показывает, что использовались все возможности этой технологии. Примерно в то же время цветные гравюры появились и в Италии, но Уга да Карпи ограничивался всего двумя-тремя цветами. В течение века техника была забыта, но спорадически появлялась в Европе вплоть до XIX в." [4, с. 247].)

Как уже отмечалось, с проблемой книгопечатания и европейскими книгами связано проникновение в страну значительного количества европейской литературы, что было вызвано контактами с иностранными государствами. В 1588 г. миссионеры основали на острове Амакуса на Кюсю училище и типографию. Иностранные сочинения переводились на разговорный японский язык и печатались в латинской графике. Помимо религиозных книг, одними из первых были напечатаны в 1593 г. "Басни Эзопа" ("Исохо-моногатари"), перевод которых сделал японский христианин, прокаженный, бывший дзэнский монах. Можно только строить догадки о том, какое влияние могло оказать это явление классической античности на японскую литературную мысль, подобно тому как то позднее произошло в Европе (например, влияние этих басен на Лафонтена во Франции). Вполне возможно, что эта книга могла в какой-то мере стимулировать создание замечательных притч для юношества, появившихся в Японии примерно в то время. В XVII в. было опубликовано несколько историй для детей, популярность которых сохранялась так же прочно, как популярность басен Эзопа и Лафонтена в Европе. Существовали, например, такие сказки о животных, как "Нэдзумэ-но емэири" ("Свадьба крысы"), появившаяся в 1661 г., "Сару кани кассэн" ("Сражение обезьяны с крабом"), "Ситакири судзумэ" ("Ласточка с разрезанным языком"), появившиеся в виде "новых изданий" между 1704 и 1711 гг.; хорошо всем известные сказки "Момотаро" ("Мальчик-персик"), "Хана сакаэ дзидзи" ("Старик, который заставлял деревья цвести") и "Усаги-но катакиути" ("Заячья месть"). Их знают в каждой японской семье, и они входят во все хрестоматии.

Свидетельством того, что общество не было полностью изолировано от иностранной литературы, является тот факт, что токугавский сёгунат помимо гонений на христианство считал необходимым проверять поступающие из-за границы книги и запрещал ввоз и распространение той литературы, в которой имелось хоть малейшее упоминание о христианстве. Такэкоси приводит список запрещенных подобным образом 35 работ общего характера, посвященных западной географии, истории, естественным наукам или религии. Несколько позже к этому Index proscriptorum^* добавили "Комодан" - сочинение, подробно описывающее нравы и обычаи голландцев, равно как и другие книги, посвященные европейской цивилизации. Невозможно представить, чтобы эти произведения остались незамеченными японскими учеными того времени прежде, чем на них был наложен запрет. Невозможно также определить, насколько сильно доставляемые из постренессансной Европы книги могли повлиять на интеллектуальное возрождение в Японии.

^* (Список запрещенных книг (лат.).)

Что же касается драматургии, то следует отметить, что именно в этот период Нидерланды переживали собственный литературный и театральный Ренессанс, а голландские купцы впервые вступили в сношения с Японией. В. Г. Астон высказал следующее предположение по поводу драм Тикамацу: "За исключением нескольких трехактных пьес, все его драмы состояли из пяти актов. Однако мне не удалось найти подтверждений тому, что выбор этого сакрального числа как-то связан с тем, что голландцы любили посещать театры Киото и Осака во время своих регулярных визитов в Эдо для засвидетельствования почтения сёгуну. Невозможно также проверить и другое мое предположение, что планировка японского театра с его вместительным партером и галереей, равно как и сцена, хорошо оборудованная реквизитом, опускными дверями, поворачивающимися платформами (как в древней Греции) и другими приспособлениями, чем-то обязана указаниям этих его посетителей" [2, с. 277]. Также и другие авторитетные авторы обращали внимание на иностранные влияния в японском театре. Зои Кинкайд (Пенлингтон) отмечала: "Китайское влияние сильнее всего заметно на театральных костюмах. При этом местные мастера постепенно начинали приспосабливаться к привезенным из Китая моделям. Текстильное искусство достигло своей вершины в эпоху Гэнроку. Привоз материалов с редкими рисунками и ярких цветов оказал удивительное влияние на театр Но, а также на Кабуки и нингё-сибай (кукольный театр) в области костюмов. Актеры выступали в одеждах из редкостных тканей: шерстяные и вельветовые из Голландии, из золотой парчи и вышитые изделия из Китая. В это время значительно улучшилось качество париков, а также - вероятно, под влиянием китайского театра - начали применяться накладные бороды" [43, с. 186]. Наряду с китайскими влияниями одновременно в Японию проникали и европейские моды. Когда представления Окуни привлекали к себе жителей Киото, внезапно в моду вошло все европейское. Мэрдок в своей "Истории Японии" так описывает западное влияние в этот период: "Западное платье стало настолько обычным, что, случайно встретив толпу придворных, было трудно сразу определить, кто это - португальцы или японцы. Подражая португальцам, некоторые страстные приверженцы моды выучивали наизусть "Отче наш" и "Аве Мария". Усиленно распродавались раки и четки. Все князья, включая Хидэёси и его племянника, гуляли, повесив на шею ладанки и распятия, что было данью моде, а вовсе не знаком благочестия" [54, т. 3]. Артур Ллойд замечает о возможном западном влиянии на Кабуки: "К 1603 г. испанцы пребывали в Японии уже в течение пятидесяти лет, и это были не только священники и миссионеры. Приезжали также моряки и купцы, многие из которых общались с японцами, а некоторые, возможно, с представителями той группы, к которой принадлежали Окуни и ее муж, бывший самурай. Естественно, что у подобных людей могли иметься тексты каких-то комедий Лопе де Вега". Далее Ллойд выдвигает предположение, что "таким образом в Японию могли попасть семена, из которых вырос театр Кабуки" [48] (цит. по [43, с. 186])^*.

^* (Этому, однако, противоречит мнение Манциуса (об этом см. ниже).)

Остается несомненным фактом, что Япония пережила любопытный период внешних влияний. Подобно тому как античные науки, проникшие из древней Греции и Рима в средневековую Италию, вплоть до наших дней продолжают процветать в интеллектуальной среде, так и в Японии заимствованная из Китая классическая традиция смешалась с завезенными из Европы новшествами, оживившейся древнеяпонской культурой и новыми движениями в среде простого народа. Например, при дворе князя Мито японские аристократы, одетые в костюмы династии Мин, гуляли бок о бок с самыми ярыми националистами - кокугакуся, напоминающими грекули - греческих ученых в древнем Риме. Это было отклонение от норм токугавской эпохи с ее преклонением перед китайскими заимствованиями, но еще большей аномалией являлись приверженцы европейского стиля, которые принимали моду, а вместе с ней и элементы культуры западных чужеземцев и "варваров".

Несколько похожей точки зрения придерживается Тасэ Садзю в своей статье об истории японского образования. Он считает, что "португальские и испанские католические священники первыми привезли в Японию не только свою религию, но и западную науку, литературу и искусство. Они, равно как позднее и голландцы, внесли в японскую культуру вклад, который можно сравнить с благами, что дали буддизм, конфуцианство и континентальное искусство, привезенные в Японию жителями корейского государства Кудара. В те времена наши предки называли португальцев и испанцев намбандзин - чужеземцами, прибывшими из южных краев. Большим почитателем и сторонником культуры Намбан был Ода Нобунага. Наиболее передовые представители военного сословия очень интересовались и восхищались материальными достижениями западной цивилизации, такими, как часы, глобусы, карты, музыкальные инструменты, картофель и табак. Некоторые ученые стремились больше узнать о западных достижениях в области естественных наук. О широком влиянии на японцев цивилизации Намбан свидетельствует значительное количество испанских и португальских слов, все еще сохраняющихся в японском языке и часто используемых в разговорной речи. Все вышесказанное представляет собой невидимый памятник, увековечивающий те заслуги, которые люди намбан оказали японской культуре и образованию около четырех веков назад"^*.

^* (Почти такую же оценку иностранных влияний можно обнаружить у Дж. Сэнсома, который делает вывод: "В целом интеллектуальное влияние Европы на Японию в XVI и начале XVII в. нельзя назвать ни глубоким, ни продолжительным... Перемены, происшедшие в Японии начиная с эпохи средневековья, явились результатом как внутренних процессов, так и стимула извне" [67, с. 425-426].)