10.12.2010

Япономания по-русски

Она началась примерно в середине 1960-х годов. И началась вполне закономерно, потому что не могла не начаться.

В шестидесятых годах прошлого века так называемая "холодная война" ещё шла полным ходом. Западная и советская пропаганда старательно предавали идеологического противника проклятию и симметрично плели о противнике всяческие небылицы, не забывая время от времени подпускать в эти россказни немного правды – как известно, слегка перевранная правда гораздо эффективнее, чем откровенная тупая ложь.

Островная капиталистическая Япония в этой перебранке почти не участвовала. Японские газеты регулярно писали о "проблеме северных территорий", советские газеты так же регулярно сообщали о борьбе японских трудящихся за свои права – и этим идеологическое противостояние исчерпывалось. Проще говоря, СССР и Япония мало что знали друг о друге, да и не стремились особенно знать.

Положение стало меняться, когда в Японию начали всё чаще наведываться советские визитёры – главным образом официальные журналисты и писатели. Слабенький ручеёк информации о Японии к концу 1960-х годов превратился в довольно-таки полноводный поток.

А когда в 1971 году вышла в свет книга журналиста Всеволода Овчинникова "Ветка сакуры", поток внезапно вышёл из берегов и прорвал плотину неведения. Едва ли не в одночасье родилась и начала расширяться самая настоящая япономания.

Советских людей поражали, прежде всего, объективные факты японской действительности. Выяснилось, что эта капиталистическая страна, восьмидесятимиллионное население которой с трудом уместилось, поджав ноги, на сравнительно небольшом архипелаге, лишённом к тому же природных ресурсов, за двадцать пять послевоенных лет пришла к невиданному экономическому процветанию.

Выяснилось, что японцы весьма прилежно и много трудятся, но и получают за свой труд весьма высокую зарплату; что качество японских изделий выше всяких похвал; что народ в этой стране не бунтует, а правительство не дерётся; что преступность там невиданно низкая; что порядок, чистота и трудовая дисциплина поддерживаются самими трудящимися без понуканий сверху; что японская семья невиданно крепкая; что все японские дети ходят в школу и учатся прилежно, отстающих там нет; что японцы предупредительны, вежливы, гостеприимны, и в массе своей отнюдь не похожи на злобных агрессивных самураев.

Но больше всего советских читателей поражали и захватывали описания невиданно экзотичной, изящной, строгой, почти игрушечной, но, в то же время, серьёзной и медитативно-глубокомысленной японской традиционной культуры.

По уверениям очевидцев, все японцы только и делали, что погружались в дзенский транс для очищения души от скверны, любовались цветущей сакурой, разводили золотых рыбок, совершали чайную церемонию, предавались искусству составления цветочных композиций (икебана), выращивали кукольные деревца бонсай, играли в "го" на доске в 361 клетку, и чуть что – слагали афористичные стихи в жанрах трёхстиший-хокку и пятистиший-танка.

Было совершенно непонятно, как при такой плотности высоко духовной жизни японцы ещё успевали много работать и хорошо зарабатывать, но советских читателей этот вопрос занимал меньше всего.

Кустарная советская япономания разрасталась и распускалась пышным цветом. Откуда ни возьмись, появилось невиданное количество знатоков духовной практики дзен-буддизма и такое же количество экспертов по части икебана. Не отставали и самодеятельные стихотворцы: общий объём японообразных стихов, созданных на советской почве, быстро превысил всё сочиненное собственно японскими поэтами-классиками.

Чрезвычайное умиление советских читателей, замученных транспортной толкотней, магазинной руганью и начальственным хамством, вызывали рассказы о вежливости и учтивости японцев. Дескать, там почитается величайшим грехом противоречить собеседнику и не соглашаться с ним. Мол, если вам в тридцатиградусную жару скажут: "Какой лютый холод, не правда ли?", то вежливость требует ответить не: "Вы что, офонарели? Дышать же нечем!", а "Да, в горах, наверное, выпал снег..."

Особую популярность в определённых кругах приобрёл японский национальный вид оборонительной борьбы без оружия – каратэ; дело дошло до того, что в 1981 году преподавание и изучение каратэ в СССР были признаны общественно опасными занятиями и официально запрещены всем, кроме спецслужб, а тех, кто тайно продолжал это делать, приравнивали к уголовным преступникам.

Советские люди упорно не желали замечать, что японская традиционная культура – слишком древняя, своеобразная и изолированная, чтобы её можно было органично и без потерь пересадить на чужую почву, как лесной дичок. Отгоняли мысль, что ментальность японцев, веками воспитывавшаяся в специфической социальной атмосфере этой замкнутой страны, в корне отлична от отечественной.

Советских людей мучила и терзала совсем другая мысль: как эти маленькие узкоглазые островитяне умудрились не только запроцветать в условиях трижды проклятого капитализма, но ещё умудрились сохранить свою национальную культуру и национальное своеобразие – в то время как от русской национальной культуры остались почти что одни воспоминания? Самые решительные мыслители робко задавались вопросом: а нельзя ли и нам повернуть весь ход дел как-нибудь на японский манер?

Япономания потихоньку схлынула и рутинизировалась только в 1990-х годах – после того, как во всех крупных городах России пооткрывались многочисленные рестораны японской кухни, а улицы заполнились подержанными японскими легковушками. Всё японское перестало быть малодоступной экзотикой, покров тайны спал.

Выяснилось, что гостеприимные (у себя дома) японцы не возражают против заимствования иностранцами элементов их национальной культуры, и даже охотно покровительствуют таким заимствованиям, но в глубине души (а иногда и в открытую) добродушно посмеиваются над стремлением иностранца объяпониться.

Дело в том, что сами японцы открыто объявляют себя самым вненациональным народом в мире. Они вовсе не считают, что исключительно своеобразны и ни на кого не похожи. Они просто полагают, что их образ жизни естествен, и что любой на их месте и в их стране жил бы так же.

А лично мне очень нравится поучительная байка, рассказанная одним известным российским японистом.

Русский японофил приезжает в Страну Восходящего Солнца и знакомится там со своим зеркальным отражением – японским русофилом. Начинает взахлёб расспрашивать нового знакомца насчёт всех этих икебан и бонсаев. Тот слушает со скучающим видом, а затем неожиданно и совсем не по-японски невежливо обрывает: "Эх, приятель, как мне вся эта ерунда осточертела! Поиграть бы на балалайке, поводить бы хоровод, походить бы в косоворотке, поесть бы блинов с икрой... Вот это, я понимаю, жизнь!"

Источники:

1. superstyle.ru