Часть третья [1975 Овчинников В. - Японская панорама]

Автострада между Киото и Осака огибает опустевший выставочный городок "Экспо-70". Смотришь на Башню солнца, на рукотворное небо, возведенное архитектором Тангэ над площадью фестивалей, и вспоминаешь девиз: "Прогресс и гармония для человечества", под которым страны мира старались показать свой сегодняшний день и заглянуть в завтрашний.

Нельзя не задуматься над словами этого девиза применительно к самой Японии. Вырваться в первый ряд мировых индустриальных держав, это, конечно, большой прогресс. Однако поставить рядом слово "гармония" можно лишь со знаком минус. Это прогресс за счет гармонии. Авторы "Одноэтажной Америки" называли когда-то Соединенные Штаты богатырем с маленькой головой, подчеркивая, что стремительному экономическому росту там сопутствовало обеднение духовной жизни страны. Про Японию этого сказать нельзя. Бурная модернизация не принизила того места, которое занимают духовные ценности в жизни японского народа. Японию точнее было бы сравнить с человеком, который чрезмерно увлекся наращиванием мускулов в ущерб сердцу, кровеносным сосудам, печени и почкам. - Главная внутренняя проблема современной Японии - это перекосы, допущенные в развитии страны. Наши предприниматели радели лишь о расширении производственных мощностей, гипнотизировали себя цифрами роста ВНП (валового национального продукта). И вот теперь все болезненнее сказывается отставание тылов, нездоровая концентрация индустрии и населения в отдельных районах, загрязнение природной среды промышленными отходами...

Приведенные выше слова принадлежат одному из политических деятелей Японии Такэо Мики. Это признание он был вынужден сделать будучи начальником Управления по борьбе с загрязнением окружающей среды.

Японские дельцы умеют куда щедрее, чем их западные соперники, вкладывать все новые и новые средства в обновление техники и технологии. Зато они до неразумности скупы в затратах на все то, что обслуживает производство и самого труженика. Рывок индустрии к переднему краю научно-технического прогресса совершен на фоне и во многом за счет отставания транспортной сети, коммунального хозяйства, жилищного строительства. Достаточно сказать, что расходы на социальные нужды составляют в Японии лишь около 6 процентов ВНП, то есть они втрое ниже, чем в других развитых капиталистических странах. "О чем бы вы ни заговорили с японцем - будь то о погоде, или о железнодорожном расписании - речь рано или поздно обязательно зайдет о ВНП. Слово это стало сейчас таким же ходким, как когда-то бусидо - кодекс воинской чести. До приезда в Японию человек может вовсе не знать, что есть такое понятие как ВНП. Зато пожив тут, он начинает думать, что кроме ВНП на свете вообще ничего не существует". Так английский публицист Джордж Майке иронизирует над излюбленным показателем токийской статистики - показателем, который призван затушевывать оборотную сторону девиза японских монополий: "ВНП превыше всего". С территорией "Экспо-70", именовавшейся "городом будущего", соседствует Амагасаки. Это - одно из мест, которые убедительно демонстрируют отрицательные последствия перекосов, навязанных стране монополистическим капиталом. Амагасаки - это чудовищная теснота. Это место, где земля оседает, потому что для промышленных нужд из почвы выкачено слишком много грунтовых вод. Наконец, это воздух, отравленный дымами тысяч труб, родивший новую болезнь - "астму Амагасаки".

Знаменательно, что именно рабочий класс Японии наиболее решительно возвысил свой голос против надругательства над природой. Защита окружающей среды стала теперь таким же традиционным лозунгом ежегодных "весенних наступлений" японского пролетариата, как требования повысить зарплату до уровня западноевропейских стран, положить конец однобокому наращиванию производственных мощностей в ущерб социальным нуждам народа.

Амагасаки - лишь одно из звеньев Тихоокеанского индустриального пояса, который тянется от Токио до Кобе и дальше на юг. Здесь на площади в 5 тысяч квадратных километров вынуждены жить и трудиться 50 миллионов человек. Территория Японии не так уж мала. 370 тысяч квадратных километров - это полторы Англии. Теснота здесь бросается в глаза прежде всего потому, что почти половина населения страны сгрудилась сейчас менее, чем на полутора процентах ее территории.

В результате Япония представляет собой поразительный контраст перенаселенных равнин, где города и заводы теснят и без того крохотные пашни, - и безлюдных просторов нетронутой природы.

Существует представление, что необжитые просторы остались лишь на Хоккайдо. Но японская целина не только там. Она всюду. Чтобы увидеть ее, достаточно лишь отклониться от цепочки перенаселенных человеческих муравейников, образующих Тихоокеанский индустриальный пояс. Глазам откроется лесная глушь, реки, пенящиеся бесконечной цепью водопадов, ширь альпийских лугов, вулканические озера, дремлющие среди безмолвия вековых бородатых елей. Такова северо-восточная и центральная часть Хонсю, таков юг Сикоку и юг Кюсю. Порой даже не верится, что находишься в той самой стране, где города и поселки срослись воедино, где борозды полей и огородные грядки упираются в заводские корпуса, где о тесноте напоминают даже сиденья в автобусе или кресла в кинотеатре, даже окна и двери, которые не отворяются, а раздвигаются... Однако границы этой малознакомой нам Японии очень запутаны и извилисты. В отличие от Италии с ее четким разделением на индустриальный север и аграрный юг, экономические зоны здесь как бы совмещены, перемешаны. И в подобном же близком противоречивом соседстве находятся два лица Японии; скученность и простор. Казалось бы, бурное индустриальное развитие послевоенных десятилетий должно вести к более равномерному размещению производительных сил, к освоению необжитых мест. Однако происходит обратное. Там, где людей много, население растет быстрее всего. Там, где их мало, оно уменьшается. Обостряющаяся перенаселенность Тихоокеанского индустриального пояса порождает и диаметрально противоположную беду: глубинные районы, на которые приходится две пятых сельскохозяйственных ресурсов страны, все больше страдают от недонаселенности.

Казалось бы, что человек, ставший теперь куда более сильным в своем противоборстве с природой, человек, которому нынче по плечу сдвигать горы и отвоевывать у моря полосы суши, способен далеко превзойти своих предков в освоении родной земли.

Однако, хотя в стране имеется лишь 6 миллионов гектаров пашни, то есть примерно по гектару на двор, японское крестьянство почти не осваивает новых земель. Посевные площади сокращаются. И не только из-за того, что их съедает бесконтрольный рост городов и промышленное строительство. Даже освоенные земли, даже поля, которые возделывались многими поколениями, все чаще оказываются заброшенными, ибо их некому обрабатывать.

Крестьяне сознают, что и в родных местах многое можно сделать, чтобы поднять доходы.

Но чтобы осваивать горные склоны, создавать сады, виноградники, парниковые хозяйства, разводить свиней или птицу, нужны деньги. А когда весь капитал состоит из пары мозолистых рук, приходится исходить из того, что в цехе или на стройке этими руками можно заработать больше, чем на поле.

Мало сказать, что за последнее десятилетие доля рабочей силы, занятой в сельском хозяйстве Японии, сократилась с одной трети до одной шестой.

Бросается в глаза, что больше половины японских земледельцев составляют сейчас люди старше 60 лет.

Пять крестьянских дворов из шести не могут прокормиться со своего надела и вынуждены искать заработка на стороне. Если же взять японское крестьянство в целом, то земледелие дает нынче меньше половины его доходов. Даже фактически перестав быть земледельцем, японский крестьянин часто не хочет расставаться со своим отчим домом и предпочитает кочевать между ним и городом. И оттого, что сельская глушь расположена в Японии всего в нескольких часах езды от промышленных центров, деревни становятся еще более безлюдными.

Глубинная часть префектур Киото, Окаяма, Хиросима. Живописный край лесистых гор и возделанных долин. Сама природа, сам образ жизни олицетворяли тут исконную Японию. После страдной поры на поливных рисовых полях мужчины уходили в горы выжигать уголь, женщины выращивали тутовый шелкопряд. Эта часть страны, обращенная к Японскому морю, называется "Сан-ин" ("В тени от гор"). Сейчас такое название трактуется уже отнюдь не как поэтическая метафора, а как образ края, оказавшегося в тени экономической, в тени социальной.

Плантации тутовника были вырублены в годы войны, а возрождению шелководства помешал новый грозный соперник - нейлон. Потом бытовые электроприборы подорвали спрос на древесный уголь, без которого японская семья прежде не могла прожить и дня. Одних же доходов от рисоводства крестьянам недостаточно, чтобы сводить концы с концами. За последнее десятилетие здесь обезлюдели, словно вымерли после какой-то неведомой эпидемии целые волости.

Мандариновые деревья усыпаны оранжевыми плодами. На огородных грядках что-то зеленеет. Зайдешь в дом - по стенам аккуратно развешан инвентарь, на полках - старинная домашняя утварь, возле очага запасен хворост. Все оставлено, словно хозяевам пришлось внезапно спасаться бегством.

- Когда село опустеет больше чем наполовину, - говорит староста, - обычно уже некому продать ни дом, ни землю, ни имущество. Вот и бросают все, как есть.

Действительно, процесс этот подобен образованию оврагов: начинается исподволь, а приводит к катастрофическим оползням, которые ничем не остановишь. Сначала из села исчезает молодежь. Даже девушки, которые уезжают на фабрики заработать себе на приданое, вопреки традициям не возвращаются в родные места играть свадьбы.

Все реже появляются с отхожих промыслов мужчины. Приходит в упадок система поливного земледелия. Созданные трудом многих поколений уступчатые террасы рисовых полей требуют постоянного ухода - причем не только за самими посевами, но и за всем сложным комплексом оросительных и паводкозащитных сооружений. Из-за сокращения налоговых поступлений органам местного самоуправления не под силу поддерживать в порядке дороги, мосты, содержать врачей, учителей. Даже сельские пожарные дружины приходится, как в годы войны, формировать из пожилых крестьянок. В поселках становится все меньше детворы. Вспоминается заснеженный школьный двор без единого человеческого следа, скрип пустых качелей под ветром. Три последних года в этой шестиклассной школе был всего один ученик и один учитель. И вот ее пришлось вовсе закрыть.

Когда в селе из полусотни дворов остается пять-шесть семей, даже тем, кому некуда уходить, жить на прежнем месте становится невмоготу. От японцев часто слышишь, что тишина, безлюдье, одиночество - самая недоступная роскошь в их стране. Когда ходишь по безмолвному "поселку призраков" среди покинутых крестьянских усадеб; когда видишь поросшие сорняками, занесенные песком рисовые поля, трудно совместить это с укоренившимся представлением о Японии, как о перенаселенной стране, где вроде бы ни один клочок земли не пропадает зря. Но обезлюдевшие сельские районы - такая же горькая реальность современной Японии, как скученность половины населения страны на полутора процентах ее территории.

Первая из 17 заповедей Сётоку - одного из наиболее почитаемых в Японии государственных деятелей древности, чей портрет красуется сейчас на денежных знаках, гласит: "Гармония превыше всего". Социальные последствия "ускоренного экономического роста" свидетельствуют о том, что гармония в развитии страны оказалась попранной ради близорукой корысти монополий.

Японская панорама

Территория Японии не так уж мала - это полторы Англии. Теснота здесь бросается в глаза прежде всего потому, что почти половина населения страны сгрудилась сейчас менее, чем на полутора процентах ее территории. От Токио до Кобе тянется Тихоокеанский индустриальный пояс, где на площади в 5 тысяч квадратных километров вынуждены жить и трудиться 50 миллионов человек

Японская панорама

Дороговизна жилья заставляет людей селиться все дальше в предместьях, ежедневно тратить по 3-4 часа в душных, переполненных вагонах пригородных электричек и метро, чтобы добраться на работу и вернуться домой

Японская панорама

Весна приходит в Японию не только цветением сакуры, но и кумачовым разливом пролетарских митингов, демонстраций. Миллионы тружеников ежегодно смыкают ряды в традиционных 'весенних наступлениях', отстаивая свои жизненные интересы и демократические права в ожесточенной борьбе против засилья монополий