Никко - Солнечное сияние

Режущая глаз золотая глазурь забрызгала широкие просторы зеркальной глади залива, перебросилась по каменистым отвесам побережья и бросила длинные зигзагообразные лучи на изборожденную вершину взметнувшейся в небо горы. Небольшие, полупрозрачные клочья разорванного неспокойным, мечущимся ветром тумана проносятся перед нашими глазами и вскоре растворяются где-то совсем близко.

За окном экспресса, который мчит нас в Никко - город префектуры Тотиги, точно кинокадры мелькают поливные рисовые поля, раздробленные на мелкие лоскуты, образующие пеструю мозаику. Временами встречаются буйволы, медленно передвигающиеся, будто плывущие, в топкой тине распахиваемого поля, а позади животного - погонщик, погрузившийся до пояса в густую вязкую массу, залитую студеной водой, которую он, как и животное, разрезает собою.

Нескончаемо тянется вереница приземистых сельских хижин, однообразных серых построек.

Временами внезапно возникают громадные заводские корпуса с высоко взметнувшимися дымящими трубами из красного кирпича. Поездка по японским железным дорогам, полностью электрифицированным и с большой точностью обеспечивающим движение электропоездов, во многом напоминает путешествие на автомобиле. Извилистые горные дороги, с которыми мне пришлось познакомиться в разных районах Японии, едва ли уступают в чем-либо аналогичным по профилю дорогам Швейцарии, Италии или Австрии. Склоны гор с цитрусовыми садами, чайными плантациями, рисовыми поливными полями и огородами так же сменяются населенными пунктами с промышленными предприятиями, множеством заводских труб, фабричными корпусами.

Слева из миражного солнечного тумана в ранних утренних лучах выросла изумительно стройная вершина Фудзияма.

Панорама Никко - одного из наиболее колоритных по своей живописной природе и расположению городов Японии - ярко передает гордое величие живой природы этой островной, преимущественно горной страны. "Никко" по-японски означает "Солнечное сияние". Недаром среди японцев широкой известностью пользуется выражение: "Не говорите "изумительно", пока не увидите Никко!" Мы любуемся в Никко отвесными громадами скал, устремленных, кажется, к самому небу. Они представляются неизмеримо высокими, потому что их едва видные пики растворяются в молочной пене стремительно летящих облаков.

Никко, как одно из "священных мест" и достопримечательностей Японии, привлекает колоссальное количество паломников и туристов. Сюда устремляются японцы из различных мест своей страны и множество зарубежных туристов. Это вызвало к жизни большой и своеобразный промысел. PI здесь японцы проявили себя как незаурядные психологи, предприимчивые коммерсанты. Они давно уже сообразили, что их исторические места, живописные озера и вулканические горы могут весьма эффективно эксплуатироваться для извлечения иностранной валюты, которая затем может быть обращена на приобретение за границей необходимого Японии сырья, машин, недостающих продуктов и т. п. Отсюда возникла хорошо налаженная система обслуживания иностранных туристов, а также "деловая вежливость" и "предупредительность".

Днем и ночью, в любой час суток, агенты туристских контор и отелей подстерегают иностранных туристов, предлагая им свои услуги, машины, гостиницы, рестораны, "любой сервис". Широко и тонко действует изощренная реклама с ее зазывными и броскими названиями и рисунками.

Во всех отелях и гостиницах, на вокзалах и в аэропортах, у храмов и музеев - всюду киоски, предлагающие приобрести сувениры и памятные подарки: здесь и цветные альбомы с фотоснимками и открытками, и статуэтки, и художественная вышивка, и резные фигурки, и масса всякого рода безделушек, которые выполнены с мастерством и вызывают интерес прохожих. Изготовлением сувениров и художественных безделушек заняты многочисленные предприятия, целые отрасли кустарной промышленности Японии.

Само собой разумеется, что на японских островах нет недостатка в таких заокеанских туристах, которые везут в своих сумках не только контракты на производство вооружения и боеприпасов, но и разного рода планы создания новых морских и авиационных баз на японской земле. В тенистых двориках и чудесных садах, в чайных домиках и ночных клубах Токио заморские вояжеры, высокорангиро-ванные представители Пентагона и доверенные лица "делового мира", выполняющие обычно функции организаторов разведывательной службы, осуществляют далеко не безобидный зондаж и сговариваются о чудовищных планах милитаризации и новых авантюрах агрессивной войны. Здесь также нередко можно видеть целые вереницы пресыщенных туристов, заокеанских толстосумов, жадных до экзотики и всякого рода зрелищ. Они, разумеется, не утруждают себя праздными мыслями, не занимаются поисками причинной связи существования в Японии социальных контрастов и раздирающих общественных противоречий. Они заняты в Японии иными мыслями и делами. У них свои цели: беззастенчивый грабеж и нажива на всем, что способно приносить барыши.

Подобно многим замковым и храмовым городам Японии, и в частности таким, как прославленные Киото и Нара, старинные храмы и кумирни являются едва ли не основной достопримечательностью и Никко. Здесь расположен один из главных местных храмов синтоизма, называемый Тосёгу, что означает "Храм восточного сияния". Он находится у подножия высоких гор, покрытых снегом почти до самой подошвы. Вокруг густые заросли вековых криптомерии. Многим из этих гигантских деревьев насчитывается свыше трехсот лет. Лес криптомерий, занимающий площадь в 25 квадратных миль и насчитывающий 17 тысяч корней, составляет большую ценность храма. Жрецам не чужды интересы бизнеса: каждый ствол криптомерии сбывается ими не за одну сотню тысяч иен: как говорится, "сияние золота сияния Будды милее", потому что "в блеске золота и дурак умным кажется".

Храм был воздвигнут сёгуном Хидэтада в XVII веке в честь Иэясу (1542-1616), первого сёгуна из дома Токугава, основателя последней сёгунской династии в Японии. Японская историческая традиция связывает с именем Иэясу заслуги в деле прекращения междоусобного кровопролития в стране, объединения феодально раздробленной Японии, экономического и культурного подъема. Храм строился с января 1635 по март 1636 года. В выполнении строительных работ храма, по данным японских источников, было занято в общей сложности 4 миллиона 541 тысяча 230 человек, а также израсходовано денежных средств, серебра и риса в перечислении на современные цены свыше 8 миллиардов иен. Крупнейшие японские архитекторы, скульпторы, резчики, художники были собраны со всей страны, чтобы выполнить "строжайшее повеление" о создании "величайшего мавзолея на всей земле". Было израсходовано "330 миль бревен", "шесть акров листового золота" - вот почему, как гласит японская поговорка, "у кого деньги, к тому и Будда лицом". Храм постоянно реставрируется, и эти работы не прекращаются в течение всего года. Только для текущих реставрационных работ храму ежегодно требуется три тонны лака, большое количество эмали, пять килограммов золота - "и позолота сходит" ...

Храм Тосёгу состоит из 28 основных сооружений и занимает площадь в 80 тысяч квадратных метров. За триста с лишним лет своего существования он перестраивался более двадцати раз. В отличие от других синтоистских храмов в Японии, стремящихся сохранить старинную простоту, этот храм старается прежде всего содержать все сооружения и их внешний вид в том первоначальном блеске, в каком храм был по окончании строительства. Еще до того, как посетить храм Тосёгу, мне приходилось слышать от японских архитекторов и художников самые восторженные отзывы относительно его изумительной архитектуры, уникальных скульптурных ансамблей, резных фресок и художественных панно, являющихся типичными для периода Эдо (1603- 1867), когда господствовал сёгунат Токугава. Храм Тосёгу поистине представляет собой великолепное творение старинных японских мастеров, поражающих своим тонким, ажурным искусством резьбы и лепки, применения эмали и лака, высоким эстетическим вкусом.

Мы поднимаемся по широкой каменной лестнице и оказываемся у главных ворот храма, построенных в виде двенадцатиколонного двухъярусного сооружения. Ворота имеют два названия: Йомэймон, "Врата солнечного света", и Хигурасимон, "Врата целого дня", то есть такие ворота, что человек, зачарованный этим прекрасным зрелищем, забывает о времени и стоит, любуясь им, целый день. Ворота украшены многочисленными фигурами из твердого дерева, прекрасной резной работы. Здесь и мифические животные, среди которых грозные драконы с разъяренными пастями, и диковинные птицы, и редкостные цветы, и играющие дети, и древние старцы, олицетворяющие мудрость и бессмертие. Весь этот грандиозный мир флоры, фауны и образов людей, созданный филигранным резцом безвестных мастеров, помещается под массивным покрытием - шатровой крышей традиционной архитектуры, с тяжелыми перекрытиями и бронзовыми листами, выгнутыми в форме черепицы. Крыша, покрытая лаком и золотом, точно каравелла, словно взмывает своими изогнутыми конусами ввысь.

Главными, несущими на себе всю нагрузку сооружения колоннами являются массивные круглые столбы из твердого дерева. Тонкая резная вязь покрывает всю поверхность фронтальных колонн, которые, как и все сооружение ворот, сохраняются в их первоначальном виде. Каждая колонна увенчана резной фигурой мифического животного, обращенного к посетителям страшной обнаженной пастью. Эти мифические существа символизируют неусыпных стражей. Между колоннами под сводом по обеим сторонам восседают монументальные фигуры жрецов в древнем одеянии. А в проходе под аркой ворот колонны окрашены в красный цвет и с двух сторон установлены громадные фигуры "царя гуманности", покрытые яркой красной эмалью.

Грандиозное сооружение ворот, как отмечается в японской справочной литературе, выполнено в духе старинного зодчества - в "стиле Момояма", который часто называют японским барокко. И в этом содержится доля истины.

Вообще следует сказать, что в Японии всегда высоко ценили древнюю архитектуру, искусство, литературу и направляли в прошлом большие группы японских учащихся в культурные центры Китая, например Чанъань, Лоян, для получения образования и усовершенствования. Многое из древней китайской культуры и искусства сохраняется в Японии до сих пор. Китайские танцы Танской эпохи, например, продолжают исполняться в Японии и теперь, спустя более тысячи лет. В древней японской дворцовой музыке сохранились многие произведения Танского периода, в частности "Весеннее пение соловья", "Песня о победе Циньского ва-на", "Князь Лань Лин", "Баотоу" и др.

Все сооружение входных ворот покоится на огромных каменных плитах, соединенных между собой не цементом, поскольку его еще не существовало в период сёгуната Токугава, а толстыми свинцовыми прокладками.

Пройдя входные ворота, мы видим в одном из помещений храма едва ли не самый большой в мире паланкин - необыкновенно нарядные крытые носилки. Служитель храма пояснил нам, что этот паланкин выносится из храма в особо торжественных случаях, когда нужно переместить "живущую здесь душу Токугава". "Царственный паланкин" переносится восемьюдесятью человеками, а в торжественной процессии обычно участвуют около 1200 человек. "Одних носят в паланкинах, а другие носят паланкины", - вспомнилась мне японская поговорка.

Ежегодно 17 и 18 мая, а также 17 октября в храме устраивается грандиозный праздник. Этот синтоистский храм является в то же время и буддийским. Тайна здесь в том, что обожествление Иэясу - дело синтоизма, но буддисты нашли, что это новоявленное синтоистское божество есть "гон-гэн" - перевоплощение одного бодисатвы. В эти дни здесь проводятся массовые торжества. Ликование и признательность приверженцев синтоизма находят свое выражение в благодарственных молебнах, специальных патетических богослужениях, многолюдных шествиях вокруг храма с зажженными факелами, в нарядных одеждах и т. п.

На одной из внешних стен храма мы видим также три прославленные фигурки обезьян резной работы, разрисованные яркими красками: одна из них лапками закрыла себе глаза, чтобы "не видеть зла", вторая - заткнула уши, чтобы "не слышать зла", а третья - зажала себе рот, чтобы "не говорить зло". В другом месте храма мы видели чрезвычайно натуральное резное изображение кота, спящего среди пионов.

По приглашению настоятеля храма мы переступаем порог и оказываемся под сенью святая святых храма. Еще совсем недавно сюда вовсе не допускались посторонние и тем более иноземцы, о чем нас весьма учтиво уведомил служитель. Меняются времена, а с ними и условности. Мы подходим к храмовому алтарю, представляющему здесь сравнительно небольшое место жертвоприношения. Прежде сюда допускались лишь сёгуны и приближенные императора, а также "высокие мужи", представители высшей знати. На довольно обычном столе расположено несколько простых чаш и сосудов с жертвоприношениями: рисом, овощами, сушеной рыбой, фруктами, водой и сакэ. Синтоистские боги, по разъяснению служителя храма, "для своего существования нуждаются в жилище и питании".

Из внутреннего устройства основного храмового зала более всего привлекает внимание необыкновенный потолок. Зал, приводящий посетителей в изумление, представляет собой редчайшей работы лепную мозаику и художественную роспись на религиозно-мифический сюжет. Весь потолок ярко расцвечен красочным изображением дракона в ста фазах перевоплощения. Каждая фигура, выражающая определенную идею мистического содержания, отличается поразительной отделкой, высоким художественным мастерством. Каждая деталь несет ощущение законченности и совершенства. Здесь все живет в оригинальной, самобытной палитре красок, в извечно светящемся блеске золота.

Мы проходим из одной части храма в другую и не устаем дивиться чудовищному труду и художественному воображению японских мастеров, создавших этот неповторимый памятник зодчества и искусства японского народа.

В одной из небольших комнаток, которых в храме бесчисленное множество, мы долго не можем оторвать глаз от редчайшей работы японских резчиков по дереву. На широких пластинках из цельной доски вековой криптомерии шириной около двух метров наложен, в виде аппликации тончайшей работы, многосложный орнамент, вырезанный из тонких деревянных пластин, изготовленных из редкой породы не японской древесины. В центре орнамента - фигуры сказочных фениксов с огромными раскрытыми крыльями.

В храме мы вновь встретили массивные колонны из цельного твердого дерева, украшенные ажурной резной работой. Храм, по замечанию синтоистского жреца, славится этими колоннами, считающимися лучшими в своем роде, уникальными.

Творения японских старинных художников и скульпторов - это прекрасные образцы искусства, которое живет столетиями благодаря тому, что построено на органической связи творческой мысли с жизнью эпохи, с духом времени. Совершенство композиции достигается здесь единством замысла, соответствием любой детали целому, закономерной сообразностью, гармонией.

Ярким золотом в солнечных лучах отливает храм, возведенный в честь всемогущего сёгуна, а за оградой храма, совсем рядом перед нашими глазами, - японский крестьянин, вооруженный допотопной мотыгой, одиноко разрыхляет вручную просохший грунт на ничтожно малом блюдцеоб-разном участке своего рисового поля, как это делалось его прадедами многие столетия назад.

Страшным бедствием в Никко, как и во всей деревянной Японии, являются чудовищные пожары. Недавно в Никко огненным бичом был уничтожен один из известнейших памятников японской истории - кумирня Якусидб храма Тосёгу. Во время пожара погибла одна из главных достопримечательностей храма - "плачущий дракон". Кумирня Якусидо славилась своим искусным внутренним убранством, оригинальной архитектурой.

Судьба кумирни Якусидо - уже не первый случай гибели замечательных памятников японской старины. В послевоенные годы пожарами уничтожено около десяти известных исторических памятников. Правящие круги Японии, бросающие огромные средства на возрождение милитаризма и его атрибутов, почти не уделяют внимания заботе о сохранении истинного наследства японской истории и культуры.

Выступая на заседании комиссии по делам просвещения Верхней палаты, один из депутатов заявил, что правительство несет прямую ответственность за гибель культурных ценностей, находящихся под защитой государства.

Дорога из Никко к знаменитому водопаду Кэгон буквально вгрызается в зубчатые скалы гор, склоны которых усеяны громадными каменными глыбами, острыми осколками и гладкими плитами. Медленно, с предельным напряжением движется машина по крутым извилинам, нескончаемым зигзагам, пока наконец ей удастся вырваться на ровный прогон где-то на вершине горы.

Через час мы уже у водопада Кэгон, к которому нас привела не только дорога, но и специально сооруженный электрический лифт. Штрек лифта, опускающего и поднимающего туристов на высоту сто метров, прорублен в сплошном каменном массиве.

У водопада на каменной скале высечены два крупных иероглифа - название "Кэгон" - и краткие сведения: высота водопада - 97 метров, ширина - 10 метров, глубина котловины - 20 метров, площадь воды внизу - 1134 квадратных метра.

Объектив бинокля приближает грозную громаду каскадного потока, срывающегося с отвесных скалистых утесов и со страшным оглушительным шумом разбивающегося о каменные глыбы. Временами сквозь молочную пелену облаков сюда пробиваются солнечные лучи, которые, подобно театральному рефлектору, превращаются в многоцветную радугу в брызгах бурного каскада вод. Студеный, порывистый ветер резко бросает в лицо миллионы невидимых холодных водяных пылинок.

И в памяти возникают поэтические строки великого китайского художника слова Ли Бо:

За сизой дымкой 
Высится бамбук, 
И водопад 
Повис среди вершин.

Но и здесь не обходится без одержимых. Сюда, на вершину водопада, как и на огнедышащий вулкан Михара на острове Осима, где влюбленные и душевно неуравновешенные бросаются в кратер, забираются фанатики, чтобы броситься со стометровой высоты и покончить с собой.

Кэгон образуется из довольно большого горного озера, называемого Тюдзэндзи. На берегу озера, окаймленного со всех сторон цепью гор, живописно разбросаны деревянные строения, миниатюрные особняки и дачи. Прекрасный горный воздух и необыкновенно красочная природа привлекают сюда множество отдыхающих и туристов. Особенная атмосфера царит здесь летом и осенью, когда природа чарует волшебной игрой своих бесконечно многообразных цветов и красок. Колоссальные криптомерии и кипарисы образуют здесь могучий лесной покров горных склонов и плотным кольцом окружают зеркальную гладь горного озера.

На берегу Тюдзэндзи нас знакомят с небольшим рыбным хозяйством. Здесь в бассейнах, соединенных с водою озера, разводят различные ценные породы рыб: горную форель, красноперую и радужную форель. Нам показывают массовое разведение форели из икры в специальных сооружениях. В больших деревянных корытах в виде ящиков, находящихся в помещении барачного типа, мы знакомимся с выращиванием рыб из икры, превращением ее в мальков. Мальки выкармливаются коровьей или лошадиной печенью. Выращенных мальков держат в искусственных бассейнах в течение 2-3 лет. Тщательно продуманная технология разведения рыбы позволяет выращивать около 90 процентов мальков, тогда как в естественных условиях выживают лишь 10 процентов. В каждом из деревянных ящиков выводится до 50 тысяч мальков. Мальки появляются из икры через 40-50 дней, в зависимости от породы рыбы. Температура воды 9°. Вода пресная, проточная.

Помимо форели здесь разводят также лососевые породы рыбы. Ежегодно рыбное хозяйство выращивает около 5 миллионов красноперой форели и 700 тысяч речной форели, а также свыше 600 тысяч мальков лососевых пород.

Нам демонстрируют также кормление форели чилимсами и различными мелкими рачками. Вес красноперой форели достигает 8-9 фунтов. Местное рыбное хозяйство не занимается промышленным или коммерческим промыслом, а лишь разводит мальков и снабжает ими различные бассейны страны.

Внимание всех, кто посещает Никко, неизменно привлекает к себе прославленный "Священный мост", окрашенный в яркий, пламенно-красный цвет. Это - стариннейший мост, созданный из дерева и камня; ему минуло три столетия. И хотя он отнюдь не велик по размерам - около тридцати метров длины и восьми метров ширины, по своеобразию линий, оригинальности конструкции, органичности сочетания с общим видом естественного пейзажа "равного ему нет в мире", как говорят японцы. Он едва ли не самый "фотогеничный" мост на нашей планете: существует, пожалуй, не один миллион его снимков и рисунков.

И вот мы, много раз любовавшиеся этим чудом по красочным иллюстрациям, вблизи этого моста. Однако ходить по нему не принято. Лишь один раз в году - в день праздника храма Тосёгу - "Священный мост" становится доступным для совершения по нему прогулок. Он существует лишь для любования - подобно тому как любуются картиной, художественным произведением: "Ветви, что дают прохладу, не рубят".

Мы проводим у "Священного моста", захваченные этим редким зрелищем, несколько часов. Нас также пленяет и "момидзигари" - "любование листьями клена осенью". Как гласит японская поговорка, "обычаи сами складываются". Клен по-японски "момидзи" (одно из названий клена по-японски означает "сто дней красный"). Для любования листьями клена в Японии существуют известные районы и места: Никкб, гора Такао, озеро Окутама и другие. Каждое из этих достопримечательных мест имеет свое время для любования кленом, привлекая огромные массы народа из самых различных мест Японии. Примечательно, что в специальных справочниках и путеводителях особо указываются наиболее интересные места и время для любования.

Мы с грустью покидаем Никко, прощаясь со "Священным мостом", который как бы служит воротами из этой дивной горной обители прекрасного. Об этих местах хочется сказать, что они благостны, успокоительны, что в них как бы таится нечто священное. И будто каленные на огне листья момидзи, освещенные неярким солнцем последних дней октября, едва слышно шепчут нам что-то, опускаясь на пестрый ковер под кронами деревьев. Последнее богатство красок природы. Но вот набегает легкий ветерок, и растрепанное им горящее золото листьев будто рассыпается и исчезает, теряя свою радующую глаз привлекательность. К вечеру мы возвращаемся к себе в отель, к теплу камина, в котором пламенеют сухие поленья из разбитой грозой белостволой березы. А за окном желтая луна, как созревший плод, висит над соседним храмом в мглистом вечернем небе.

Ночь в горном отеле прошла как одно мгновение. В комнату ворвался свет, и на стенах появились голубые блики. И в моем сознании воскрес утренний прозрачный луч солнца на бревенчатой стене простого подмосковного сруба, свечение родного края, с которым мы неразлучны в самых далеких странствиях по земле.