Охара сэнсэй

Академик Охара, в доме которого мы находимся, посвятил свою жизнь изучению японской филологии. В течение десятилетий своей профессией и талантом он каждодневно прикован к письменному столу, литературным памятникам, иероглифическим свиткам. В минувшем году, когда ему исполнилось шестьдесят пять лет, по существующему правилу Охара оставил кафедру в Токийском университете и вышел в отставку в звании почетного профессора.

Филологическими исследованиями Охара необыкновенно увлечен, рассматривает их как наиболее привлекательное, захватывающее занятие. По своему опыту он знает, что в науках нет коротких путей. Охара не довольствуется популярными сведениями и всегда стремится к углубленным познаниям. Его никогда не привлекала коммерция и материальный успех: деньги глушат тягу к знаниям. Охара не стремился к высоким постам "государственных мужей" и вельмож: недаром японская народная мудрость гласит: "Высокие деревья ветер скорее ломает". Он явно предпочитает положение человека, одержимого пытливостью исследователя и вкушающего скромные житейские радости.

По распространенному в Японии обычаю, мы обмениваемся визитными карточками, на которых иероглифическими знаками изображены имена. Существенно при этом уточнить правильное произношение фамилии и имени.

Трудность чтения японских фамилий при обозначении их на письме иероглифами объясняется тем, что нередко одним и тем же иероглифом обозначают различные японские слова или, наоборот, одно и то же японское слово пишут в разных случаях другими иероглифами. Сложность состоит в том, что помимо большого числа легкочитаемых фамилий,состоящих из одного или нескольких знаков, существует немалое число трудночитаемых фамилий. Кроме того, и это главное, можно знать все варианты прочтения определенного написания фамилии, но не знать, как именно называет себя данное лицо. Так, два знака "шэнь-юэ" (в китайском чтении) могут быть с полным основанием в качестве фамилии прочтены по-японски как "Икугоси", "Огоси", "Оигоси" и "Икэгути". Так же обстоит дело, например, в следующих случаях: "Шендао" (китайское чтение) может произноситься: "Ината", "Инада", "Икиинэ", "Икинэ", "Икусинэ", а "Хайбу" (китайское чтение) - "Амабэ", "Аноэ", "Кайфу", "Кайбу", "Умибэ", "Амабу", "Кайбэ".

Наличие шести или семи вариантов японского чтения иероглифов, конечно, встречается не так часто, однако трудность точного прочтения не исключается тем, что вариантов может быть только три или даже два.

Хотя в именах наблюдается несколько меньшее разнообразие, все же положение принципиально остается тем же. Таким образом, прочтение обыкновенной визитной карточки является двойной загадкой, поскольку как фамилия, так и имя имеют варианты прочтения.

При обращении японцев друг к другу обычно применяется слово "сан", означающее "господин". Сан - наиболее распространенное обращение. Употребляется также более вежливое, хотя несколько устаревшее слово "сэнсэй" (буквально "ранее родившийся"), которое выступает в значении "учитель". Характерно, что слово "сан" или "сэнсэй" ставится не перед фамилией, как у европейцев, а после, например Охара сэнсэй - господин Охара. Слово "сэнсэй" применяется иногда самостоятельно, без фамилии, тогда как "сан" всегда требует упоминания фамилии или имени. В Японии принято на первом месте ставить фамилию, на втором - имя. Иногда эта традиция нарушается - имя ставится впереди фамилии. Однако эта европеизированная манера не очень распространена.

Сэнсэй - наиболее распространенное обращение студентов к профессорам. При этом фамилия профессора может и не упоминаться, если студент обращается к нему непосредственно. В свою очередь профессор при обращении к студенту называет его по фамилии и непременно добавляет слово "сан": Мицухара сан, Сигэмйцу сан, Курайси сан.

В доме Охара, воспитанного в духе японского кодекса приличий, почтительное обращение к нему в равной мере сохраняется всеми - супругой, друзьями, прислугой, - которые называют его только "сэнсэй", не упоминая фамилии.

Охара сэнсэй заметил как-то в разговоре, что он давно усвоил старинный японский завет: "Занятие выбирай по влечению души. Душу вложишь - все сможешь".

Ученого постоянно тянет к любимым манускриптам, к незаконченным рукописям, к литературным памятникам, которые для Охара подобны родниковому источнику, утоляющему его внутреннюю жажду. Но с годами, жалуется он, все труднее создавать вещи: творчество рождается медленнее, все взвешивается на тончайших весах опыта, виденного, испытанного. Охара любит древность, восхищается ее художественными творениями. Он движим старинной восточной мудростью: "Не поняв того, что было, не поймешь того, что есть. Не забывай прошлого: оно учитель будущего". У мудрости разных народов и литератур наблюдается поразительное сходство и общность. Максиму Горькому принадлежат слова, которые почти буквально совпадают с приведенной восточной поговоркой: "Не зная прошлого, невозможно понять подлинный смысл настоящего и цели будущего".^*

^* (М. Горький. О библиотеке поэта. Собрание сочинений в тридцати томах, т. 26. М, ГИХЛ, 1953, стр. 178.)

Особенное удовлетворение Охара сэнсэй испытывает при исследовании литературных памятников прошлого. Они, по мысли академика, неисчерпаемы по своему внутреннему богатству. Художественные творения японской старины, заметил Охара в нашей беседе, напоены воздухом исторических событий, над которыми ничто не властно. В них он видит доказательства интеллектуального богатства своего народа, обаяние родной земли, японской природы.

- Природа наших островов, - с проникновенностью произнес Охара сэнсэй, - описана японскими поэтами так, что, читая строки из стихотворений, будто видишь перед собой развернутые свитки талантливых живописцев, всматриваешься в пейзажи великих японских художников. Творчество мастеров прошлого, сопутствуя новым поколениям людей, становится их неотторжимым духовным достоянием, как поэтическое воплощение лучших черт их предшественников.

Как многие японцы, с большой любовью относится Охара к гномической поэзии - коротким философским стихотворениям японских художников слова: пятистишиям - "танка" и трехстишиям - "хокку" или "хайку".

Нередко это - кратчайший пейзаж и психологический контекст:

Вот вышла луна,
И каждый мелкий кустик
На праздник приглашен.

Часто танка и хокку полны аллегорий, контрастов, неожиданных поворотов, социального звучания:

Отбушевал ураган. 
Сборщик налогов тихо 
На смену ему пришел.

Значительное место среди поэтических произведений японских авторов занимают танка и хайку, посвященные временам года: весне и осени, зиме и лету.

Как вишни расцвели! 
Они с коня согнали 
И князя-гордеца.

Крайне характерно для этого жанра выявление детали, которая помогала воссоздать образ, картину:

Над ручьем весь день 
Ловит, ловит стрекоза 
Собственную тень.

- Поэтические строки японских мастеров танка и хокку, - замечает Охара сэнсэй, - неизменно занимают в духовной жизни японцев, без малейшего преувеличения, наиболее почетное место. В них заключены зоркость и беспощадность поэтического видения профессиональных стихотворцев и простых людей. Они никогда не утрачивают своего обаяния и актуальности. Они непокорны годам, не теряют свежести под воздействием лет и времени.

Накануне нашей встречи с Охара один из моих знакомых в дружеской беседе заметил между прочим, что академик принадлежит к особому миру, к кругу людей высших интеллектуальных интересов. Он остается верен тем взглядам, которые ему традиционно прививались в его семье, где всегда гордились старинной аристократической генеалогией и знатными предками. При этом он заметил, что японцы не всегда выносят назойливость иностранцев и не желают терпеть снисходительное любопытство посторонних, особенно когда это касается национального своеобразия японского быта, культурных традиций.

Правда, мой собеседник тотчас оговорился, что он отнюдь не намерен давать характеристику Охара, даже не исчерпывающую, поскольку убежден, что всякая характеристика весьма условна и может иметь лишь относительное значение, а иногда просто вводит в заблуждение.