Маленькая глава о современном искусстве

Когда мы вошли в вестибюль Музея современного искусства в центре Токио, близ императорского дворца, пол как-то странно зашевелился под нашими ногами. Слава богу, не разверзся, а только пришел в движение: заработала автоматическая система для вытирания подошв посетителей. Полагаю, впрочем, что основное назначение этой хитроумной системы другое, а именно демонстрировать буквально с порога, что музей, включая и само здание, - самый современный, самый новый и "модерновый", какой только можно вообразить.

Он действительно новый. Прямо против входа еще стояли какие-то неубранные конструкции, служившие, быть может, строителям при отделке стен и потолков: стоянки, подпорки, перекладины. Зная характер некоторых направлений современного искусства, я хотел уж было по привычке сострить: не экспонат ли это? И вовремя осекся: оказалось, действительно экспонат, под названием "Пространство", и автор его - английский скульптор Филипп Кинг. Забегая вперед, должен сказать, что несколько месяцев спустя мы познакомились с мистером Кингом, он оказался милым человеком и приятным собеседником.

Знакомство состоялось в строящемся городке "ЭКСПО-70", среди почти уже готовых павильонов: надувных - из цветного пластика, сплетенных из разноцветных труб, подвешенных на кронштейнах и скобах.

Еще издали я заприметил высокого человека, бегавшего с фотоаппаратом вокруг довольно сложной многолепестковой стальной конструкции, как видно только что установленной. По счастливому выражению его лица можно было, приблизившись, догадаться, что это автор.

- Как называется это произведепие? - поинтересовался я.

- По-моему, это должно называться "Небо", - сказал Кинг.

Как бы ни относиться к скульптурам подобного рода, "Небу" Кинга нельзя было отказать в определенном изяществе, легкости и, я бы сказал, приветливости.

- Мой главный принцип, - заметил скульптор, - добиться того, чтобы произведение было "открытым", чтобы оно не замыкалось в себе, чтобы в него можно было войти, как входят в комнату...

Переменчивая погода осеннего дня заставила нас претворить этот принцип в жизнь - чересчур, может быть, буквально: под одним из лепестков стального "Неба" мы укрылись от внезапного дождя, хлынувшего с неба настоящего.

Пока пережидали дождь, Кинг рассказал мне о симпозиуме скульпторов, организованном в преддверии "ЭКСПО-70" Японской федерацией железа и стали. Были приглашены ваятели из разных стран, была задана тема: человеческая общность, сотрудничество, дух времени. И поставлено единственное условие: работать только в стали, выявляя самые разнообразные возможности этого материала.

При всем предубежденном отношении к капиталистическому меценатству, при всей очевидной рекламной подоплеке этой акции в ней, право же, что-то есть, как есть определенная логика в том, что занимающаяся производством алкогольных напитков компания "Сантори" располагает уникальной, открытой для публики галереей изделий из стекла и фарфора в центре Токио...

Скульптор Филипп Кинг и его 'Небо'

Но эта встреча с Кингом произошла много позднее, в последние недели моего пребывания в Японии. А тогда, в музее, украдкой потрогав пальцем его "Пространство", я понял только одно: что музей действительно новый, новый, современный, современный.

В "интродукции" к музею, начертанной на специальном щите и подписанной директором Юкио Кобаяси, говорилось о том, что "современное искусство - это диалог между Востоком и Западом", что музей призван служить "наведению мостов" и "обмену интернациональными ценностями". Экспозиция, с которой мне довелось знакомиться, была организована музеем совместно с ЮНЕСКО и посвящена взаимовлиянию японского и мирового искусства. Что ж, идея этой экспозиции сама по себе чрезвычайно интересна. Известно, что между искусством японским и мировым отношения действительно сложные. До 1868 года, до "революции Мэйдзи", сведения об искусстве Японии в европейских странах были скудны и отрывочны. "Открытие" его было открытием нового мира, со своими законами и традициями. "Поистине наиболее интересная особенность Хокусаи, - писал в 1885 году в "Дневнике" Эдмон Гонкур, восхищаясь творчеством великого японского мастера, - это то, что его талант натуралиста, самый верный природе, самый точный, самый строгий, уходя порой в область фантазии, вместе с тем всегда выражает идеальное в искусстве". Намечая себе творческую "программу-минимум" на остаток жизни, стареющий писатель включил в нее монографию о другом великом художнике Японии - Утамаро. Известны восторженные отзывы о японском искусстве, принадлежащие Гогену и Ван-Гогу, констатируется влияние "японизма" на таких мастеров, как Моне, Дега, Писсаро, Тулуз-Лотрек, и других.

'Макси-скульптура' в ультрасовременном стиле? Вентиляционное устройство? И то, и другое...

Одновременно усилился и "встречный" процесс - в Японии: усвоение, иногда творческое, иногда лихорадочное и некритическое того, чем был богат Запад, начиная с элементов художественной техники и кончая новейшими эстетическими идеями. Отыскивались пути какого-то сочетания, сопряжения национального, традиционного и мирового, общечеловеческого. Этот процесс, присущий любой культуре, в Японии обрел специфическую остроту и в значительной мере, как я убедился, сохраняет ее и в наши дни.

Еще сегодня на художественных выставках, да и в том же Музее современного искусства, можно увидеть произведения мастеров, работающих в подчеркнуто традиционной японской манере: ширмы, свитки с изображениями журавлей, рыб, гейш, побегов бамбука, сосен. Эти вещи всегда изящны, чисты по краскам, но, утратив прикладное назначение, вынесенные в современный музейный зал, освещенный люминесцентными лампами, они вызывают какое-то щемящее чувство.

Некоторые художники пытаются изображать на ширмах и свитках современные сюжеты.

Художница Фуко Акино, в мастерской которой мне довелось побывать во время поездки в Киото, видит возможность сочетать национальное и наднациональное путем использования традиционных японских живописных материалов (краски, бумага) для воплощения современных художественных идей.

Художник Даити Дай (с ним мы познакомились на одной из выставок), напротив, старается, работая в западной технике (масло, холст), сохранить частицу духа традиционной японской живописи.

По-видимому, проблема "как остаться самим собой и не отстать от века" по-прежнему остается в числе "больных" для японских художников.

И вот - залы Музея современного искусства. "Мосты", диалог, обмен ценностями...

"Пространство" Филиппа Кинга было не последним, перед чем пришлось постоять несколько озадаченно.

Было здесь и свое "Небо" - огромная белая конструкция, очень напоминающая китовый скелет, выставленный в большом зале Зоологического музея в Ленинграде.

"Что ж, - подумал я, - постараемся понять автора, Томонори Тоёфуку. Если бы поставить это произведение не здесь, в зале, а где-нибудь на лужайке, чтобы сквозь дыры между ребрами и впрямь было видно небо, тогда, пожалуй..."

Часть пола в одном из залов была расчерчена как детские "классы" на мостовой. На скрещениях линий кое-где лежали белые камешки. "Сделайте это сами. Свободная композиция", - назвал свою работу Антонио Диас.

На двух пьедесталах - две массивные металлические глыбы, одна е отростком, другая напоминает сломанный электромотор: Уками Вакабаяси, "Собака в два с половиной метра длиной". Электромотор, очевидно, должен изображать собачью голову, другая глыба - противоположную часть тела, середина, как несущественное, опущена для экономии.

Томио Мика, "Ухо". Действительно ухо, ничего не скажешь. Только очень большое. Отлитое из блестящего металла.

Деревянный ящик с отверстиями, из отверстий торчат деревянные пальцы - о нескольких суставах каждый. Если нажать кнопку выключателя, пальцы начинают шевелиться. Очень медленно. Служительница объясняет: в Бельгии, где живет автор - Поль Бюри, - они шевелятся живее, а здесь, в Японии, к сожалению, напряжение в энергосети недостаточное.

"Дом Данте", работа итальянца Марио Чероли. Сооружение из неоструганных досок, напоминающее дом с фронтоном. Внутри - выпиленные из дерева профили автора "Божественной комедии".

Мне довелось потом видеть немало подобных выставок. Впечатление от одной из них, еще более современной,- выставке художников группы "Тренд" в Киото - я попытался запечатлеть несколько необычными, но в данном случае, мне кажется, вполне уместными средствами.

Необходимые комментарии к приведенной схеме:

1) Незадолго до выставки художникам группы "Тренд", очевидно, крупно повезло. Откуда-то им перепало большое количество черного пластиката. Он заметно преобладал на выставке, во многом определяя ее материальный и цветовой колорит.

2) У входа нам навстречу бросилась пожилая служительница музейных залов и долго еще шла за нами по пятам, заглядывая в глаза в поисках взаимопонимания. По-видимому, ей было несколько не по себе от целодневного и почти одинокого пребывания среди шедевров группы "Тренд".

3) Но те немногие посетители - все, как один, молодые, - которых мы все-таки встретили за несколько часов на выставке, казалось, чувствовали себя среди этих произведений как рыбы в воде. Они переглядывались заговорщически, указывая на ту или иную диковину, посмеивались - но не издевательски, а, я бы сказал, одобрительно: вот, вот, как уели пресловутых традиционалистов, консерваторов, сторонников "истэблишмента"!

Как относиться к подобным явлениям в искусстве?

Можно сколько угодно, и чаще всего по заслугам, высмеивать его - оно дает к этому повод, я и сам уже отдал дань привычной иронической интонации.

Но чем объяснить то, что оно все-таки существует и кто-то посвящает ему силы и даже целую жизнь? Ведь не одни же шарлатаны, мы это прекрасно знаем.

Хитрая политика "меценатов", торговцев от искусства, тайно или явно поддерживающих именно эти направления с целью отвлечь художников от реальных проблем современности, которых так или иначе касается искусство реалистическое?

Абстракционист Сугимата у себя в мастерской

Ох, не так все просто! Торговец картинами Хасегава, владелец галереи на Гинзе, сказал мне как раз обратное: на рынке лучше всего идет именно реалистическое искусство, оно составляет восемьдесят процентов оборота лавки господина Хасегава, "модернягу" он держит на всякий случай, на любителя, и в небольшом количестве. Личные пристрастия не играют никакой роли: Хасегава торговец, а не искусствовед, его интересует то, что хорошо продается, именно так он и ответил на вопрос о его любимых художниках.

Абстракционист Сугимата у себя в мастерской обстоятельно рассказывал о своем творческом пути, о том, как после долгих поисков он пришел к своему геометрическому мотиву - шестиугольнику. "У Мондриана - квадрат, у меня - шестиугольник, - говорил он. - Правильный шестиугольник для меня - самая красивая, самая гармоничная фигура, ее мягкий угол, чем-то перекликающийся, может быть, со спокойным изгибом локтя, колена, более всего соответствует восточному образу мыслей, в то время как прямой угол Мондриана выражает суть европеизма..." И действительно, в большинстве работ последних лет, как в живописи, так и в объемных, похожих на коробчатых змеев конструкциях из толстого картона, которые, по словам автора, стоят на грани живописи и скульптуры, шестиугольники в том или ином виде присутствуют. Иногда ясные, как плитки кафельного пола, иногда более смутные.

Сугимата известен в художественных кругах, он выставляется на венецианской "Биеннале", у него был уже десяток персональных выставок, но с этих-то выставок он как раз ничего не имеет, наоборот: должен платить за помещение. А средства к жизни он добывает, выступая как художник-иллюстратор, причем в плане сугубо реалистическом!

Так что не все укладывается в схему.

Одно, по-видимому, бесспорно: экстравагантное искусство, представленное на сегодня "собакой длиной в два с половиной метра" и пластикатовыми композициями "Тренда" (одну из них сами авторы назвали "надувным искусством"), выражает глубокий кризис художественной мысли, утрату каких бы то ни было критериев и точек отсчета. Я бродил по выставкам, и, несмотря на то что прежде мне, как нетрудно догадаться, далеко не часто приходилось видеть подобные вернисажи, многое казалось на удивление знакомым - по каким-то где-то виденным репродукциям, по статьям, чьим-то рассказам. Думалось: ну сколько раз, в самом деле, можно решать одну и ту же, пусть небезынтересную, технико-художественную задачу - доказывать, что есть тонкие переходы, оттенки даже не цвета, а бог весть чего, позволяющие изобразить "белое на белом"? Сколько раз можно комбинировать "картину мира" из газетных вырезок, этикеток от винных бутылок и сигарет? Сколько раз можно пропарывать холст энергичными взмахами бритвы?

В этом памятнике голландским мореходам в Нагасаки несомненно присутствует юмор

Это чувствуют и сами художники. Они ищут, по их собственным словам, новые пути. Но поиск идет в основном по линии технической изобретательности. Находкам иногда нельзя отказать в остроумии, но круг мыслей и эмоций, доступных выражению такими средствами, удивительно узок - даже если принять, что китовый скелет действительно как-то выражает идею неба. На каждой выставке - почти обязательно несколько "небес", обязательно что-нибудь вроде "цветов зла", "жизни человеческой", "современности", "нашего века" и прочих достаточно общих категорий. Все это вызывает иногда любопытство, но лишь изредка встретишь вещь, которая действительно какими-то загадочными, тайными путями проникает в душу и заставляет волноваться.

Такова была в Музее современного искусства работа некоего Роберто Патта из Чили, название которой переводилось приблизительно так: "Жизнь, ставшая мишенью". Трудно передать словами, что было изображено на этом огромном полотне. Скорее всего это было похоже на какую-то сумасшедшую лабораторию, где из реторты в реторту переливается недобро мерцающий свет - голубоватый, красный, зеленый, где сплетаются какие-то немыслимые конструкции, и все это вместе напоминает вдруг картину города, озаренного ночным светом реклам. Что-то тревожное есть в этом полотне, оно заставляет вспомнить о грозных силах природы, которые человек пробудил раньше, чем достиг моральной готовности владеть ими, о бездушной "логике" материального прогресса, пути которого далеко не всегда совпадают с путями человечества к счастью. Может быть, это несколько вольное прочтение - не знаю.

Но такие работы попадаются не часто.

Впрочем, справедливость требует сказать, что не только встречи с ультрамодернистским искусством оставили у меня ощущение какого-то кризиса. На большой выставке акварели в выставочном зале парка Уэно, где преобладали работы реалистического плана, я познакомился с господином Катаяма - художественным критиком.

- Как вам нравится выставка, Катаяма-сан? - поинтересовался я.

- Очень высокая техника, - ответил он, и это было все.

Техника и в самом деле была очень высока. Может быть потому, что в жанре акварели синтез национальной традиции и достижений мировой художественной культуры происходит наиболее естественно. Среди показанных работ можно было отметить вещи, насколько я понимаю, первоклассные в своем роде. И все же в целом оставалось ощущение какой-то неудовлетворенности, неполноты впечатления. Снова невольно думалось: сколько раз можно писать рыбацкие лодки у причалов, как бы колоритны они ни были? Сколько раз - первый снег на ветках деревьев, неореалистические дворики, крыши, даже "зеленый импрессионизм" или "голубую дверь"? Понимаю, что, наверное, это неправильная постановка вопроса: "сколько раз?" Но такие мысли, может быть, не возникали бы, будь за теми же судами в гавани или заснеженными крышами что-то еще, кроме тонкого чувства цвета и высокой техники. Может быть, слишком старательно искусство "блюдет себя", слишком подчеркнуто стремится быть только искусством и ничем более, слишком ревниво оберегается от всякого рода "политики", "литературы" и прочего.

В картинных галереях, на выставках, в мастерских художников мне посчастливилось видеть яркие, талантливые, истинно прекрасные вещи. И все-таки определенное ощущение кризиса художественной мысли осталось главным. Искусству приходится постоянно "уточнять" свое место в меняющемся мире. И, может быть, нынешний кризис - явление отнюдь не специфически японское - связан именно с очередным "уточнением"...