5

Самый крупный литературный журнал Японии "Бунгэй" опросил двадцать шесть известных критиков, какие романы послевоенного времени они считают наиболее примечательными. Во главе списка оказались романы "Зона пустоты" Хироси Нома и "Дневник военнопленного" Сёхэй Оока. Обе эти книги посвящены минувшей войне. К ним можно было бы добавить десятки других. Внешне следы войны почти исчезли: японские города, построенные из дерева, быстро сгорают и так же быстро отстраиваются. Другое дело человек, его память - горе войны не забыто.

Это горе испытали многие народы, но японцам пришлось узнать то, чего не узнали другие. "Пикадон" - так они называют атомные взрывы, а два злосчастных города зовут "гэмбуаку тоси" - "город атомной бомбы".

Мне не привелось побывать в Хиросиме, но я видел Нагасаки. Этот город на первый взгляд кажется обычным приморским городом: он отстроен, заселен. Часть его населения уцелела благодаря рельефу местности. Но уже на вокзале я увидел людей с обожженными лицами - это следы страшного взрыва. Уцелевшие вначале думали, что они спаслись, потом они начали заболевать: они умирали постепенно.

На месте, где разорвалась атомная бомба, - колонна; неподалеку большой памятник жертвам бомбардировки. Атомный музей. Цветники. Оставленные как воспоминания развалины католической церкви с полурасщепленным Христом. Город живет обычной жизнью большого японского города. Работают заводы и верфи, грузятся суда, в магазинах продают несгораемые шкафы и куколки, подъезжают автобусы с туристами. Чудовищность происшедшего понимаешь, разговаривая с теми, кто случайно уцелел от взрыва. Я не забуду глаз пожилого учителя, в них, кажется, осталось навсегда то, чего человек не может и не должен увидеть. "Пусть знают все, что с нами случилось, да, пусть знают, что случилось с Нагасаки, - сказал мне он, - может быть, тогда другие города не узнают такого горя...".

В Атомном музее портрет профессора Токаси Нагаи; он лежит и смотрит в микроскоп. Профессору Нагаи было сорок семь лет, когда американцы сбросили на Нагасаки атомную бомбу. Он был профессором медицинского факультета. Его жена, учительница, погибла. Профессор был ранен и, раненый, тотчас начал ухаживать за больными. Осенью - через три месяца после гибели Нагасаки - он собрал уцелевших студентов и возобновил занятия. Вскоре он заболел атомной болезнью, или, как ее называют медики, "лучевой болезнью". Он должен был лежать, но продолжал работать: на себе он изучал последствия радиации. Он написал несколько книг, среди них "Мы из Нагасаки": он хотел предостеречь всех от повторения взрывов. В 1951 году он скончался.

52. Взрыв атомной бомбы на Хиросиме

Тамики Хара был тоже одним из уцелевших. Он лихорадочно записывал все, что видел и слышал, и назвал свою книгу "Цветы лета": отослав рукопись, он покончил с собой.

Доктор Мичихико Хасия, начальник госпиталя в Хиросиме, вел изо дня в день дневник. Его книга, переведенная на различные языки Европы, может быть, убедительнее, чем любой роман: есть вещи, от которых в бессилии отворачивается искусство.

Девяносто процентов атомных жертв умерли в течение двух недель после взрывов, десять процентов умирали медленно. Одна девочка из Хиросимы в классном сочинении писала: "Потом мама стала очень слабая. Доктор сказал, что она, должно быть, отравилась, когда искала своего брата среди горячей золы. Через полгода одна девочка десяти лет заболела от радиации, у ней выпали все волосы, она стала совсем лысая, и, хотя ее лечил доктор из Красного Креста, она стала кашлять кровью и умерла через двадцать дней. С тех пор прошло уже шесть лет, а некоторые еще умирают от последствий этой страшной бомбы. Это ужасно! Ведь те, которые умерли, на вид ничем не отличались от нас. Что будет со мной, если умрет кто-нибудь из нашей семьи? Я знаю, что атомная болезнь очень мучительна. Когда я думаю, что такие вещи еще существуют на свете, мне делается страшно, и я стараюсь забыть...". Бедная девочка, наверно, она слышала от учителя, что существует прогресс, что наука совершает чудеса, что скоро на свете не будет больше страшных болезней, и вот она написала: "Такие вещи еще существуют на свете". В этом слове "еще" об атомной бомбе, об атомной болезни - страшная ирония. Девочка, может быть, не знает, какая беда случилась с человечеством: духовное одичание превратило работу высоких умов в муки Хиросимы и Нагасаки. Не "еще" нужно сказать, а "уже"... Я понимаю, как тяжелы были последние годы Эйнштейна; помню мою с ним беседу в 1946 - году и большую печаль этого старого, мудрого, доброго человека, когда он выговорил "Нагасаки, Хиросима". Я не раз видел, как меняются глаза Жолио-Кюри, обычно веселые и чуть насмешливые, когда он начинает говорить об атомных взрывах. Недавно я прочитал заявление немецкого ученого Отто Гана; он сказал, что с чувством глубокого стыда пережил Хиросиму; ведь, может быть, и его работы помогли преступлению.

Школьница написала свое сочинение шесть лет назад, но и в 1957 году в Нагасаки продолжают умирать люди от лучевой болезни. У женщин рождаются уроды. Двенадцать лет спустя... Младенцы стали подростками, но среди них много обреченных, и они это знают.

Атомное проклятие, как облако, стоит над Японией. Через девять лет после Хиросимы в районе кораллового острова Бикини американцы провели испытание водородной бомбы. Двадцать три японских рыбака с судна "Фукурю-мару" заболели лучевой болезнью. Над Японией прошли радиоактивные дожди. Земля, трава, молоко, рыба - во всем был стронций девяносто, новая смерть, которой не могли придумать и зловещие авторы древних апокалипсисов.

Я был в Японии, когда англичане готовили испытание своей бомбы на острове Рождества. Японский "Национальный Совет по борьбе с водородным оружием" готовился послать к острову Рождества флотилию протеста. Простые люди присылали тысячи писем: они хотели принять участие в этом невиданном рейсе. Нужно побывать в Японии, чтобы понять, как люди могут ненавидеть атомное оружие, как возмущены они страшными испытаниями, когда испытывают не только разрушительную силу водородной бомбы, но и веру людей в будущее, в детский смех, в жизнь.

Все время, пока я был в Нагасаки, шел дождь - дождь над азалиями в цвету, над грузчиками, над памятником, над рынком с розовыми, голубыми, серебряными рыбинами. Дождь и стронций девяносто, дождь и слезы, дождь Нагасаки. Я уехал и не могу этого забыть. Япония теперь не просто одна из стран, она-истец. Пока люди не покончат с атомным оружием, не будет ни у кого спокойной совести. Я это знал раньше, но особенно ясно я это почувствовал в дождливый день в будничном, деловом Нагасаки.