7

Пещеры Аджанты в течение долгих веков были заброшены, никто не знал об их существовании. Скульптуру Эллоры можно увидеть, только заглянув в глубь Индии: скалы не путешествуют. В этом отношении книгам легче. Зато книги нуждаются в переводчиках: трудно порой оценить поэзию, которая переведена лингвистом, не знающим, что такое ритм, или рифмоплетом, довольствующимся дурным подстрочником. Все же пьеса Калидасы "Сакунтала", написанная в пятом веке, к концу восемнадцатого столетия дошла до Европы и, хотя первые ее переводы были далеко не совершенны, потрясла многих своей глубиной. Мы знаем, что ею зачитывался Гёте.

Драма Калидасы говорит о силе и о хрупкости любви. Царь Душианта встречает дочь отшельника. В двух сердцах внезапно рождается то чувство, которое вдохновляло и вдохновляет поэтов всех народов и всех времен. Потом Сакунтала теряет кольцо, которое ей подарил Душианта, и царь ее не узнает. Он видит перед собой красивую женщину, которая ему кажется незнакомой, и, залюбовавшись ею, сурово говорит себе, что не вправе смотреть на чужую жену. Сюжет взят из древнего эпоса "Махабхарата". Калидаса, однако, изменил историю: в начальной версии рассказывалось о соблазнителе, которого образумило провидение. У Калидасы - драма чувств. Кольцо-примета (так называется драма в прологе) - образ: когда исчезают сердечные приметы-то, что отличало одного или одну от других, - умирает и любовь. В "Сакунтале" мудрость сочетается с наивностью, поэзия с жизненной правдой.

41. Нисхождение Ганга на землю. Фрагмент рельефа в Махабалипураме. VII в.

Один из современных литературоведов утверждает, что Калидаса, будучи придворным драматургом, боялся рассердить царя и только поэтому изменил историю, взятую из "Махабхараты": страдания Душианты лицемерны, а история с потерянным и найденным кольцом не что иное, как маскировка. По мнению этого литературоведа, "Сакунтала" - обличение знатного человека, соблазнившего бедную девушку.

Конечно, есть в "Сакунтале" сатирический фон. Калидаса (впрочем, как все подлинные поэты) любил простых людей и ненавидел знать Однако, если бы "Сакунтала" сводилась к обличению аморальности царя Чандрагупты или даже всех индийских царей, вряд ли она так волновала бы нас. Пьеса Калидасы посвящена не столько порокам царского двора, сколько трудностям любви.

Второй план - смешение быта и душевных тайников, сочетание поэзии с философией, сатиры с лирикой, социального анализа с раскрытием внутреннего мира человека - свойствен индийскому искусству от древнейших его памятников до наших дней. Здесь объяснение сложной и на первый взгляд противоречивой фигуры Рабиндраната Тагора Все в нем необычно: в пятьдесят лет он казался седобородым патриархом, а в восемьдесят поражал молодостью сердца: тончайший лирический поэт, он был неутомимым общественным деятелем и, хотя говорил, что не создан для борьбы, сыграл огромную роль в подъеме национального движения: он был, пожалуй, единственным индийцем, которого сразу признал Запад, и не было, кажется, в Индии человека, столь глубоко презиравшего мишуру буржуазной цивилизации.

Рабиндранат Тагор родился в Калькутте в 1861 году, вскоре после подавления национального восстания. Родители его были ревнителями индийской культуры, и мальчик учился на родном языке. В то время некоторая часть бенгальской интеллигенции, отчаявшись в своих силах, повернулась лицом к Англии, считала, что торжество либеральных идей в Лондоне принесет освобождение Калькутте. Рабиндранат Тагор потом писал: "Я, естественно, вознес англичан на трон в своей душе. Так протекали первые годы моей жизни. Потом наши пути разошлись, и это сопровождалось болезненным чувством разочарования, когда я все больше начинал понимать, с какой легкостью те, кто усвоил высочайшие истины цивилизации, безнаказанно отвергали их, как только это касалось их своекорыстных национальных интересов". Рабиндранат Тагор стал не только национальным поэтом Индии, он стал ее совестью, ее сердцем.

История редко знавала людей столь разносторонних в своей деятельности. Я говорил об его живописи. Стоит напомнить, что четверть века тому назад, когда он был в Советском Союзе, в Москве устроили выставку его картин, которая пользовалась большим успехом. В литературе он не пренебрег ни одним жанром: поэт и драматург, новеллист и романист, эссеист и переводчик. Он был исследователем древнейшей литературы санскрита и написал грамматику бенгальского языка. Он был также композитором, и ему принадлежит история индийской музыки. Его ценят как крупного педагога; он основал школу передового типа, а впоследствии - университет. Он был видным общественным деятелем, выступал с докладами и лекциями, редактировал большой журнал и объехал полмира, изучая жизнь других народов и знакомя их с Индией. Когда думаешь о нем, кажется, что вся творческая энергия индийского народа, скованная чужеземными завоевателями, после длительного перерыва нашла выход в этом удивительном человеке.

42. Акбар Падамси. Голова. Современная живопись

Я сказал, что фигура Рабиндраната Тагора может показаться на первый взгляд полной противоречий; вернее сказать, что трудно понять этого человека, не поняв Индии. Одни иностранцы восхищались им за его приверженность к индуизму, говоря, что он всю свою жизнь искал божественное начало. Другие уверяли, что он ценил науку и прогресс, а в стихах обращался к богу только потому, что унаследовал этот литературный прием от древней вишнуистской поэзии. Конечно, Тагор был передовым человеком, его возмущало религиозное изуверство, деление общества на касты, страшная участь "неприкасаемых", ранние насильственные браки, трагическое положение вдов, слепота и фанатизм многих брахманов. Он переписывался с Роменом Ролланом, встречался с Эйнштейном и поехал в Советский Союз, несмотря на то, что многие его отговаривали от этого. Но было бы смешно принимать его религиозную настроенность за литературную условность, за стилизацию прошлого или за увлечение символизмом. Тагор писал: "Западные критики описывают индийское мышление как метафизическое потому, что оно устремляется в бесконечность. Но следует отметить, что бесконечность в Индии не просто материя для метафизического умонастроения, в этой стране она так же реальна, как солнечный свет".

Рабиндранат Тагор любил поэта пятнадцатого века Кабира и перевел его стихи на английский язык. Тагор говорит о родстве Кабира с поэтами - мистиками христианства. Однако Кабир и проще и сложнее Рейсбрука или Сан-Хуана дель Круса. Кабир писал;

 Купель священных рек - обычная вода. 
 Я омывался в ней и знаю: никогда
 Она души не очищает. 
 Нет жизни в статуях. Не падай к их ногам!
 Я знаю, я взывал к тем каменным богам, 
 И не было мне, не было ответа.

Одним из любимых изречений Рабиндраната Тагора были слова, написанные его отцом над входом в дом в Шантиникетане, где поэт провел большую часть своей жизни: "Никакому идолу не поклоняйся, ничьей веры не оскорбляй!"

На Западе Тагора часто сравнивали с Толстым: есть, конечно, нечто родственное между ними. Но Толстой в старости приблизился к религиозным идеалам и все свое внимание сосредоточил на морали. Тагор был в молодости куда более религиозным, чем во второй половине своей жизни. Он приехал в Москву, когда ему было шестьдесят девять лет, и без всякого осуждения, напротив, с удовлетворением писал, что в России школа заменила церковь.

С самого начала своей деятельности он выступал против предрассудков, против кастового деления. Он делал это прямо, сурово, но одновременно всегда подчеркивал свое уважение к Упанишадам. Он понимал, что во времена английского господства религия была для народа одной из форм самозащиты: народ не хотел отказаться от своих национальных особенностей, а духовенство обращало его порывы в защиту обособленности и духовной темноты. Даже последнее десятилетие показывает, как трудно бороться в Индии против древних обычаев, окаменевших из-за политики колонизаторов. Пять лет назад в стране было организовано движение, направленное против законопроекта о предоставлении гражданских прав женщинам. Несмотря на то, что по конституции все касты пользуются равными правами, во многих избирательных округах "неприкасаемые" должны были голосовать отдельно. Теперь это пережитки, а во времена, когда Тагор начинал свою деятельность, это было жизнью народа.

Тагор считал, что он не рожден для борьбы. Он писал: "Я поэт и не могу сделаться воином". Однако всю свою жизнь он боролся против английского господства, против насилья, лжи, невежества, голода.

Он приехал в Советский Союз в 1930 году и сразу понял то, что тогда оставалось скрытым для многих мыслителей и поэтов Запада. После этой поездки он призывал индийцев скинуть чужеземное иго: "Я только что вернулся из России, я видел, как труден путь народа к славе. По сравнению с невыносимыми трудностями, выпавшими на долю ее верных сынов, полицейские налеты - это дождь цветов. Скажите нашим сыновьям: все еще впереди, и ничто нас не минет. Если они, еще не вступив в бой, уже кричат "нам больно", пусть смиренно преклонят колени... Не нужно слез! Не унижайтесь!"- Так мог говорить только поэт-воин.

43. К. К. Хеббар. Нищие. Современная живопись

Люди, видавшие портреты Тагора и прочитавшие несколько написанных им страниц, могут подумать, что он был аскетом, суровым моралистом. А он любит смеяться, в его произведениях много юмора. Все индийские юноши, влюбляясь, повторяют его лирические стихи: он умел писать о любви. Он понимал все человеческое, все новое и сумел оценить поэзию Уитмена.

Запад, в то время смотревший на Индию с пренебрежением, склонил голову перед гением Рабиндраната Тагора. Скандинавские пуритане присудили ему Нобелевскую премию. Английский король пожаловал ему титул баронета. Он отказался от этого титула, когда колонизаторы залили кровью улицы Амритсара. Он не дожил до освобождения Индии, а теперь его стихи стали национальным гимном республики.

Он был настоящим интернационалистом, и у него было немало друзей в Англии, да и в других западных странах. Он знал, что индийский народ должен многому научиться у народов Европы. Но одновременно он предостерегал своих соотечественников от увлечения той западной цивилизацией, которую он называл "трущобами одичавших машин".

Его роман "Гора", стихи, многие новеллы показывают силу художника. Девятнадцатый век нас избаловал большими писателями. Но Тагор ведь не продолжал-ему пришлось начинать, он одновременно и создавал литературный язык Бенгалии и писал на нем сложнейшие стихи.

Профессор Махаланобис рассказал мне о последних часах Рабиндраната Тагора. Это было в августе 1941 года. Тагора должны были оперировать. Он знал, что мало шансов на удачу операции. Его омрачали вести из России: фашисты тогда продвигались к Москве. Перед самой операцией он спросил своего друга, профессора Махаланобиса: "Что сегодня в газетах? Что в России?" Вести были дурные, но профессор, желая успокоить Тагора, сказал: "Их остановили". Тагор улыбнулся: "Я знал, что русские их остановят...". Это были его последние слова: он умер в августе 1941 года во время операции.

Я был в Калькутте в его комнате. Там пахнет сандалом: в кадильнице по индийскому обычаю жгут благовония.

Калькутта жила своей пестрой и драматичной жизнью. В отличие от других индийских городов, она не радует глаз древними красотами. Фабричная копоть, банки, лачуги. Ее смутный гул доходил до тихого дома Тагора. Я подумал: какой большой народ! Скованный, истерзанный, несчастный, он дал миру такого поэта...

Некоторые стихи Тагора стали песнями, их поют в Бенгалии. Поют песню о Кришнакали - девушке, которую поэт назвал "Черным цветком". Это песня любви и печали. И поют другую песню о той же Кришнакали, написанную много позднее другим, молодым поэтом, - песню гнева и надежды. Говорят, другие времена - другие песни; это так и не так: песни иногда долговечней эпох. Конечно, многое в Индии изменилось, да и с каждым днем меняется. Но Тагор выразил сокровенные мысли и чувства своего народа, выразил то, что понятно людям всех стран.

44. Пещерный храм в Аджанте. II-I вв. до и. э

Прем Чанд не раз говорил, что многим обязан Тагору. Дело не только в литературном влиянии. Порой быт и нравы людей меняются столь быстро, что писатели оказываются обогнанными событиями; устаревают сюжеты, конфликты, рассуждения. Но большие книги выдерживают отдаление веков: они написаны о человеческих страстях, которые понятны и в последующие эпохи.

Художественная литература раскрывает народ куда глубже, чем исторические, социологические или этнографические работы. Мы недостаточно знаем современную зарубежную литературу. Иногда наше знакомство с нею заканчивается на прославленных авторах прошлого столетия. Конечно, страсти, вдохновлявшие героев классических книг, живы и часто руководят поступками наших современников; но меняются условия жизни, - меняются и формы страстей. Трудно по путеводителю, написанному в эпоху Бальзака, разобраться в паутине улиц современного Парижа, и трудно, зная только классиков Франции, понять многое, что происходит в этой стране. Будучи в Индии, я не раз сетовал: почему у нас так мало переводят ее новых писателей? Сорок лет назад, когда поэтическая звезда Тагора восходила, за один 1915 год в России вышло четыре издания переводов его стихов...

Я встречался в Индии со многими писателями; их размышления о литературе, о долге писателя, о творчестве казались мне глубокими. Индийские читатели мне говорили: "Неужели вы не читали их книг?.." Приходилось признаваться в своем невежестве и угрюмо думать: когда же наши издательства догадаются, что мир велик и разнообразен? В Мадрасе мне подарили мою повесть, переведенную на язык телугу. Мне стало стыдно и обидно: я не знаю ни одного художественного произведения, написанного на телугу, а на этом языке говорят тридцать миллионов индийцев. Кажется, иногда скалы в лучшем положении, чем книги: до Эллоры от Москвы далеко, но, попав в Эллору, - видишь. А сидя в Москве, ждешь: переведут или не переведут?..

Индийская литература меня поражает не тем бытом, который она естественно показывает и не особенностями приемов - частыми обращениями к читателю, философскими отступлениями, - а своей человечностью. В одном из западных журналов я прочитал, что у индийских авторов "много детскости". Что ж, к старости иные люди каменеют сердцем, душевное горение им кажется ребячеством.

Прем Чанд изображал жизнь без прикрас. Но кроме злых нравов, нищеты, самодурства угнетателей, трусливости чиновничества он видел и другое-душу Индии. Я сейчас вспоминаю его маленький рассказ, который, наверно, западный критик причислил бы к сугубо "детским". Рассказ ведется от первого лица. Рассказчик-сахиб, человек просвещенный, он сидит и читает книги. Его слуга влюбляется в женщину, которая до того бросила трех мужей и у которой дурная репутация. Сахиб пробует отговорить слугу, а когда тот все же женится на женщине с дурной репутацией, упрекает его в глупости или, как говорит западный критик, в чрезмерной "детскости". Жена бросает четвертого мужа и уезжает неизвестно куда. Сахиб злорадствует. А вскоре он встречает своего бывшего слугу с новорожденным: оказывается, он разыскал свою жену в родильном доме в другом городе. Сахиб ехидно напоминает слуге, что он познакомился с дурной женщиной всего пять или шесть месяцев назад. Слуга спокойно ему отвечает, что он это знает. Он знает, что это не его сын. Но это его сын, потому что он любит свою жену. И тогда ученый сахиб признается: "Вы считаете меня порядочным человеком, а на самом деле я негодяй. Вот вы оба -порядочные люди...". Конечно, в коротком пересказе все получается хуже. Если я решился изложить содержание этого рассказа, хотя я не выношу "дайджест", то есть конспектов художественных произведений, то только потому, что есть в короткой истории сахиба и слуги нечто мне бесконечно дорогое: она хорошо объясняет ту Индию, которую я увидел и полюбил.

45. Амрита Шер-Гил. Туалет. Современная живопись

Возвращаясь из Индии, я остановился на несколько дней в Париже. Я люблю этот город, там у меня много друзей. Но все время я себя ловил на том. что вспоминаю Индию. Чего-то мне не хватало в Европе. Как-то в Париже ко мне пришла молодая индийская писательница Аниль де Сильва-Вижье, автор интересной монографии "Жизнь Будды". Она живет теперь в Англии; у нее любимое занятие, друзья; книга ее имела успех и была переведена на различные языки. Я спросил ее, как она себя чувствует в этом чужом для нее мире. Она ответила: "Трудно. Здесь многое меньше и мельче...".

Я вспомнил слова Тагора о мышлении, направленном в бесконечность. Конечно, "бесконечность" принадлежит к тем чересчур большим словам, которых мы боимся (хотя это и математический термин), но я понял мою собеседницу.