Кусиро и Нэмуро

Кусиро, с которого началось мое знакомство с островом Хоккайдо,— самый большой порт на его восточном побережье. В островной экономике он играет видную роль, соперничая с такими известными портовыми городами, как Хакодате и Отару, хотя до 1857 года о Кусиро вообще ничего не было слышно. К началу эпохи Мэйдзи здесь проживало пять японских семей, которые занимались рыболовством и добычей морской капусты. Однако благодаря открытию в горах вблизи Кусиро сначала залежей серы, а в 1886 году — каменного угля город вскоре превратился в важный добывающий и экспортный пункт этих минералов. Возвышению Кусиро способствовало и удобное географическое положение. Основанный на берегу хорошей естественной гавани, невдалеке от устья реки Токати — одной из трех больших рек Хоккайдо — Кусиро вскоре стал также и крупным транспортным узлом. Железнодорожные и шоссейные пути связывают его с плодородной долиной Токати, рыболовными центрами полуострова Нэмуро, а морские и воздушные линии — с городами Центральной Японии.

Рис. 4. Карта археологических памятников Хоккайдо. 1 — поселения охотской культуры; 2 — стоянки докерамического периода; 3 — современные населенные пункты; 4 — маршруты поездок.

Сегодня Кусиро — город развитого рыболовства, угольной и бумажной промышленности. В его облике отчетливо проступают черты деловитости американского Запада.

В аэропорту нас встретил Ясуо Китакамаэ — археолог, член Хоккайдского общества охраны памятников. Проблема сохранения памятников старины сегодня актуальна для всех стран мира. Большое внимание уделяется ей и в Японии. Ясуо Китакамаэ занят организацией охраны памятников археологии в районе Кусиро — Нэмуро. Вместе с ним едем осматривать местный музей. К нам присоединяется археолог Сава Сиро, ведущий раскопки в окрестностях Кусиро, известных многочисленными археологическими памятниками.

Особый интерес представляет восточный район Кусиро, где, по рассказу Сава Сиро, находится около 150 стоянок каменного века, располагающихся, как правило, на солнечной стороне пологих склонов небольших холмов. Большинство из них относится к культуре дзёмон среднего и позднего периода. Но есть стоянки раннего и даже начального дзёмона. Одна такая стоянка обнаружена в районе, называемом Восточный Кусиро III — Хигаси-Кусиро III. Раскопками этого археологического памятника руководил Сава Сиро. В процессе раскопок был собран богатый и разнообразный вещественный материал, который хранится в местном музее.

Около Кусиро можно встретить и остатки древних айнских крепостей. Сохранились они в виде полуразрушенных земляных валов, хорошо видных на поверхности. Одна из таких крепостей находится на берегу реки возле ее устья и называется Мосири, другая — у озера Харутори. Японские археологи относят их к довольно позднему времени — XV—XVI векам нашего столетия.

Местный музей, именуемый Центром культурных ценностей города Кусиро,— это новое современное здание, недавно построенное на средства муниципалитета. В связи с переездом в новое помещение все археологические коллекции были систематизированно разложены но ящикам и коробкам. В этом смысле нам повезло, поскольку можно было брать и рассматривать любые интересующие нас предметы. Коллекций много. Здесь и орудия труда, и предметы быта, и украшения. Привлекли внимание изящные кремневые инструменты — шлифованные тесла, двустороние обработанные тонкой отжимной ретушью наконечники стрел, в том числе с черешком у основания, ножи из широких пластин с тщательно выделенной ретушью кнопчатой рукоятью. Такие ножи из-за своей специфической рукояти в виде пуговки, а точнее кнопки, называются в археологической литературе кнопчатыми. Японские исследователи называют их сэкихи. Ножи сэкихи придают особый колорит коллекциям каменных изделий неолита Хоккайдо. Их распространение обычно совпадает с распространением керамики, украшенной веревочным узором.

Рис. 5. Каменные ножи «сэкихи».

Фрагменты керамики — самый массовый материал на поселениях культуры дзёмон. Японским археологам удалось восстановить сотни сосудов дзёмона. Много целых и реставрированных сосудов и в музее Кусиро. Они, несомненно, являются украшением экспозиции. Большинство фрагментов сосудов найдено в окрестностях города на стоянках группы Хигаси-Кусиро, Мицуура, Хокуто. Керамика поражает многообразием форм и богатством отделки. Есть сосуды в виде больших кувшинов — камэ, чаш-хати, типа пиалы, амфоровидные горшки — цубо с выпуклым туловом, широкие вазы, сосуды с носиком, на поддоне, кубки на конической подставке. В основе художественного оформления Керамических изделий дзёмона лежит криволинейный орнамент, состоящий из сложного переплетения различных завитков и спиралей. В узорах воплощены космогонические представления древнего населения, символы Небесного Змея и Солнца. Орнаментальные мотивы весьма архаичны и известны в Японии с самых ранних этапов неолита. Японские археологи проследили эволюцию форм и орнаментального стиля керамики дзёмон и установили их непрерывную преемственность.

Рис. 6. Глиняный сосуд культуры дзёмон.

Около 8 тысяч лет назад в период начального дзёмона на поверхность сосудов предметом, напоминавшим крученую нить, наносился простой узор. В раннем дзёмоие сосуды орнаментировались настоящими веревочными оттисками, причем сам узор отличался большой сложностью. В среднем дзёмоне орнаментальный стиль еще больше усложняется: керамика украшается рельефными узорами, зооморфными и антропоморфными фигурами, резьбой и декоративными отверстиями в верхней части изделий. В поздний период дзёмона формы сосудов (большие горшки, кувшины, миски, тарелки, амфоры) и их орнамент становятся гораздо разнообразнее. Причем если на ранних этапах культуры дзёмон веревочные оттиски, создающие орнаментальный фон на поверхности сосуда, доходили до дна изделия, то на поздних — покрывали лишь верхнюю часть.

По развитию форм и орнаментальных мотивов среди глиняных сосудов культуры дзёмон, обнаруженных На Хоккайдо, можно выделить свыше 30 типов. При Этом японские исследователи считают, что развитие керамики на юго-западе и северо-востоке острова шло разными путями. Причины этого они видят в географических условиях, полагая, что почти до конца среднего дзёмона Хоккайдо был разделен Саппорской низиной на две части — юго-западную и северо-восточную.

Рис. 7. Самая древняя керамика Хоккайдо. Стоянка Наругава (возраст 7600 лет).

Типы сосудов получили название по месту их нахождения. Для периода начального дзёмона в юго-западной части Хоккайдо это сосуды типа сумиёсите, кодзёхама, арутори, в северо-восточной — нумадзири, хигасикусиро. В раннем дзёмоне от первых произошли сосуды типа касугатё, сайбэдзава, тодокава, от вторых — оннэто, оомагари. К керамике среднего дзёмона на юго-западе относятся сосуды сайбэдзава, на северо-востоке — токоро.

Рис. 8. Типы глинянных сосудов культуры дзёмон на Хоккайдо. 1, 2 — сумиёсите; 3, 4 — кодзёхама; 5 — арутори; 6, 7 — нумадзири; 8, 9 — хигасикусиро; 10, 11 — касугатё; 12 — тодокава; 13 — накано; 14 — сайбэдзава III; 15 — оомагари; 16 — оннэто; 17 — сайбэдзава V; 18 — сайбэдзава IV; 19 — сайбэдзава VII; 20 — ёйти; 21, 22 — токоро

За ними следуют гончарные Изделия позднего и финального дзёмона: на юго-западе посуда типа вакимото, ириэ, тэинэ, готэнъяма, киминокуны, хинохама, а на северо-востоке — фунадомари, курисава, нусаманай, мидоригаока.

Рис. 9. Типы керамики культуры дзёмон позднего и финального периодов. 1 — ириэ; 2 — вакимото; 3, 4 — тэинэ; 5 — готэнъяма; 6, 7 — фунадомари; 8 — курисава; 9, 10 — киминокуны; 11 — такасаго; 12, 13 — хинохама; 14 — наганума; 15 — нусаманай; 16 — мидоригаока

Керамика дзёмона юго-западной части Хоккайдо имеет много общего с керамикой Южного Хонсю и, по-видимому, в целом является принадлежностью единой культурной области. В керамике северо-восточной части Хоккайдо прослеживается влияние материковых неолитических культур Приамурья, Приморья и Кореи.

Гончарное производство периода среднего и начальных этапов позднего дзёмона достигает высокого мастерства. Удивительная завершенность форм, утонченная отделка сосудов, выразительность и символическая наполненность их орнаментальных сюжетов по-настоящему поражают, создают эмоциональную настроенность. Изделия эти действительно прекрасны. Их можно сравнить лишь с прославленными сосудами Крита или Центральной Америки. Но как не прекрасны были изделия древних гончаров, внимание мое привлекла коллекция предметов из кости и рога, и в первую очередь серия превосходно отделанных гарпунов.

Костяные гарпуны можно назвать одним из оригинальных и остроумных изобретений человека каменного века. Они широко применялись в охоте на оленей, рыбной ловле, промысле тюленей, моржей и даже китов. Использовались гарпуны двух типов — зубчатые с параллельно или поперечно расположенными боковыми зубцами-бородками и так называемые поворотные. Зубчатые гарпуны хорошо известны по археологическим материалам еще с эпохи палеолита во многих странах мира. Великолепные образцы таких орудий лова археологи находили в палеолитических поселениях мадленских охотников на северных оленей в Европе, на сибирских стоянках древних людей...

Гарпуны поворотного типа — изобретение более позднее. Они появились в то время, когда человек начал осваивать приморские районы, и предназначались прежде всего для охоты на крупную рыбу и морского зверя. В силу своей конструкции такой гарпун, попадая в тело животного, соскакивал с древка и поворачивался поперек раны, тем самым удерживая добычу.

Рис. 10. Действие (а — г) гарпуна поворотного типа при попадании в тело морского зверя.

Создание гарпунов поворотного типа было крупным прогрессивным шагом в развитии охотничьего вооружения приморского населения. Без такого рода орудий человек не мог бы заселить и освоить огромные пространства Тихого и Ледовитого океанов, не смог бы создать высокоспециализированные культуры морских зверобоев, какие возникли, например у эскимосов или алеутов.

В различных районах Тихоокеанского бассейна — от Полинезии до Берингии обнаружены сотни разнообразных поворотных гарпунов, так как в поисках улучшения конструкции человек прошлого создал много их форм. Сегодня ученые разных стран занимаются типологией наконечников поворотных гарпунов, пытаются найти их исходные варианты. Однозначных ответов пока нет, хотя гипотез много, причем нередко взаимоисключающих. Поэтому можно понять мой интерес к коллекции гарпунов вообще и вдвойне после сообщения Савы Сиро о том, что в музее есть экземпляры, найденные в раковинной куче стоянки Хигаси-Кусиро III, относящейся к начальному периоду дзёмона. Таких древних гарпунов на Дальнем Востоке мне еще не приходилось видеть.

И вот в моих руках четыре гарпуна из Хигаси-Кусиро. Сделаны они из трубчатых костей животных и сравнительно небольшие (длина 8—10 сантиметров). Острие наконечников тщательно заточено, у основания небольшой перехват и открытое в виде желобка гнездо для колка древка. Чем больше я вглядывался в эти находки, тем все меньше оставалось сомнений в том, что подобные изделия мне уже знакомы. Гарпуны из Хигаси-Кусиро поразительно напоминали наконечники из поселения на полуострове Песчаном у Владивостока. Особенно один (рис. 11, 2) в виде стержня, характерно изогнутого в нижней части. У него было так же оформлено основание с открытым желобчатым гнездом для колка, так же заострен и отогнут в сторону, как шпора, нижний раздвоенный конец. По всем основным признакам хигаси-кусирский гарпун выглядел двойником владивостокского.

Рис. 11. Костяные наконечники гарпунов поворотного типа.

Не означает ли это, что на Хоккайдо, в Хигаси-Кусиро, наконец найдены исходные формы поворотных гарпунов? Ведь здесь налицо и временной фактор — необходимая древность, начальный период дзёмона!

Несколько лет назад академик А. П. Окладников, занимаясь изучением материалов древнего поселения на полуострове Песчаном, относил найденные там наконечники к архаичным формам поворотных гарпунов и связывал с ними происхождение промысловых комплексов древнеэскимосских культур (Окладников А. П. Древнее поселение на полуострове Песчаном у Владивостока. М.—Л., 1963, с. 28—29, табл. 10, 7, 3, 4,). Правда, датировались они не каменным веком, а более поздним временем — I тысячелетием нашей эры. И тем не менее находки на полуострове Песчаном были древнее всех известных типов эскимосских гарпунов. Тогда эта интересная гипотеза не получила должной разработки. Более того, нашлись скептики, утверждавшие, что в районе Владивостока якобы отсутствуют убедительные доказательства существования охоты на морских животных. Известный американский археолог Честер С. Чард даже исключил из зоны распространения приморских хозяйственных укладов с развитым зверобойным промыслом не только Приморье, но и юг Кореи, а также Японские острова. Он считал, что найденные здесь гарпуны использовались как орудия рыболовства лишь Для охоты на крупных морских рыб, например тунцов.

Новые фактические материалы опровергают такое мнение. На Хоккайдо есть немало свидетельств в пользу того, что охота на морских животных велась на острове еще в глубокой древности. При раскопках стоянки начального дзёмона Хигаси-Кусиро III в раковинной куче вместе с наконечниками гарпунов и раковинами моллюсков нашли кости морского льва-сивуча и тюленей.

Имеются убедительные доказательства процветания морского промысла и на других хоккайдских стоянках, относящихся к периоду среднего и позднего дзёмона. Наконечники гарпунов, в том числе и поворотного типа, были обнаружены на семи стоянках. Назовем пещеру Оомагари у города Абассири, поселения Фунадомари IV на острове Рэбун, а также Ириэ и Мицуя на южном побережье Хоккайдо. Везде такие орудия сопровождают остатки морских животных. А стоянка Фунадомари IV даже порадовала находками костей Кита. Гарпуны этого пристанища древних людей периода позднего дзёмона выделены в особый тип, который так и называется фунадомари. Гарпуны фунадомари имеют сложную конструкцию, которая явно не требовалась для ловли тунцов. Вывод напрашивается один: поворотные гарпуны сложной конструкции использовались для охоты на морских млекопитающих. Следовательно, можно говорить о том, что поворотный гарпун в своем простейшем виде появился сначала как орудие для лова крупной рыбы, а затем со временем эволюционизировал в орудие для промысла морского зверя.

Архаичные по форме гарпуны из Хигаси-Кусиро позволяют высказать именно такое мнение. В то же время аналогии этим образцам, обнаруженные при раскопках хоккайдских поселений Ириэ и Мицуя позднего дзёмона, а также памятников I тысячелетия до нашей эры в Приморье и Корее, указывают на то, что эти примитивные, возможно, исходные, формы поворотных гарпунов долго сохранялись наряду с другими более развитыми формами.

Чем объяснить такой казалось бы парадоксальный факт сосуществования типов гарпунов, возникших в разное время? Почему часто на одновременных и близко расположенных археологических памятниках встречаются гарпуны разных форм? Эти вопросы неоднократно ставились исследователями. Задают их и японские коллеги.

Представляется, что на выбор тех или иных форм гарпунов оказывали влияние различные экологические факторы, прежде всего микроклимат определенного микрорайона, и виды промысловых животных. Советские исследователи С. А. Арутюнов и Д. А. Сергеев, основываясь на статистическом анализе распространения гарпунов, убедительно показали, что в Северной Пасифике поворотные наконечники использовались только там, где море позволяло охотиться на морского зверя на плаву, то есть там, где море обычно покрыто плавучими льдами. К таким районам относятся Чукотка, северо-восточное побережье Камчатки, Охотское побережье, Северные Курильские острова, северная часть Хоккайдо. Почему в таких условиях применение зубчатых гарпунов было нецелесообразным, легко объяснить. Загарпуненное животное, как известно, стремится уйти под лед, а торчащий из его тела конец зубчатого гарпуна при этом легко ломается о подводную часть льдины. Для охоты у ледяной кромки или среди плавучих льдов требовались другие орудия, более приспособленные и эффективные. И такие орудия были изобретены зверобоями каменного века. Именно поворотный гарпун, проникая глубоко в тело животного и разворачиваясь поперек раны, во-первых, прочно удерживал добычу, а во-вторых, не мог быть сломан льдами, так как на поверхности от него оставался лишь эластичный гибкий линь.

В тех же местах, где плавучих льдов практически не бывает (например, у Алеутских островов), или, наоборот, там, где образуются сплошные ледяные поля и охота на морских млекопитающих возможна только у лунок-отдушин (к примеру, в высоких широтах побережья Ледовитого океана), гарпуны поворотного тина не имели широкого распространения. В таких районах использовались главным образом зубчатые наконечники.

В природных нюансах, думается, следует искать ключ к раскрытию еще одного, на первый взгляд, трудно объяснимого обстоятельства: почему на ряде древних стоянок острова Хоккайдо при том обилии костей морских животных, которые удалось обнаружить, найдено сравнительно немного поворотных наконечников гарпунов. Открытое большую часть года море у побережья Хоккайдо позволяло охотиться с помощью простых зубчатых гарпунов. И лишь в короткие сезонные отрезки времени, когда у берегов появлялись льды, зверобои вынуждены были применять другие орудия лова — поворотные гарпуны, традиционно сохраняя их древние, проверенные жизненным опытом формы.

Можно еще отметить, что в зависимости от вида морских животных дифференцировались и орудия охоты. Например, плоские с тщательно заточенным острием наконечники, легко проникающие в тело животного и делающие глубокую рану, предназначались для охоты на крупных ластоногих, скажем, на лахтаха с его крепкой и упругой кожей. Для нерпы и других мелких тюленей такой гарпун не годился, он рвал тонкую шкуру и легко выдергивался, а зверь уходил. В этом случае был целесообразнее небольшой гарпун, иногда с боковыми зубцами, оттянутыми в сторону.

Такая специализация гарпунов подтверждается анализом сравнительного этнографического материала. Русскими путешественниками и исследователями XVIII—XIX веков были собраны ценные данные о быте, культуре, обычаях и хозяйственных занятиях населения Северо-Восточной Азии и Северо-Западной Америки. Среди этих материалов имеются сведения о морском промысле и о наконечниках гарпунов, которые назывались спицами или стрелками. Так, Е. И. Вениаминов, более десяти лет пробывший миссионером на Алеутских островах, писал, что у алеутов были специальные «бобровые стрелки», «нерпичьи стрелки», «стрелки на сивуча», «китовые стрелки» и т. д. Подобные сообщения о гарпунах-стрелках коряков можно прочитать в дневниках В. Н. Тюшова, путешествовавшего в 1896—1897 годах по западному побережью Камчатки, а у Л. Я. Штернберга — о наконечниках айнов Сахалина. Таким образом, даже то немногое, о чем мы рассказали, свидетельствует о том, что в целесообразности форм гарпунов, в их совершенной специализации аккумулирован опыт многих племен, многих поколений, прошедший через тысячелетия.

Ну, а как быть со сходством между наконечниками Хоккайдо и некоторыми типами древнеэскимосских гарпунов, которое отмечается археологами? Иными словами, есть, ли связь между культурой дзёмон и эскимосскими культурами?

Думается, нет оснований связывать истоки эскимосских гарпунов с гарпунами дзёмона. При внимательном рассмотрении изделий хорошо видно, что, имея общее сходство, орудия эти в то же время резко отличаются 3 деталях. Причем это коренные отличия, к тому же они преобладают. Не следует забывать того факта, что близкие типы орудий с отдельными чертами сходства могли возникать в разных районах конвергентно, независимо от проникновения или влияния других культур, как результат сходной экономической направленности хозяйства, сложившегося в районах примерно с одинаковыми природными условиями.

Вместе с тем нельзя игнорировать и те бесспорные аналогии, которые имеются в археологических материалах. Выше уже говорилось об удивительной близости наконечников из стоянки Хигаси-Кусиро и гарпунов из поселения на полуострове Песчаном у Владивостока. На Хоккайдо встречаются и другие формы наконечников, например фунадомари, тоже похожие на некоторые типы гарпунов, характерные для древних культур Охотского побережья, Курильских и Алеутских островов. Причем они встречаются в комплексах, среди вещей которых нетрудно найти тождественные хоккайдским не только гарпуны, но и предметы искусства и украшений.

Все это свидетельствует о том, что между племенами, в далеком прошлом населявшими побережье и острова северной части Тихого океана, издавна существовали культурно-этнические связи, происходил обмен культурными ценностями, идеями. Конечно, нельзя исключать и передвижения племенных или родовых групп, взаимные столкновения. Безусловно, имели место и ассимиляция отдельных этнических общностей, и образование смешанного населения. Однако, как свидетельствуют факты, на всем огромном пространстве от Полинезии до Амура в то далекое время не было ни одного сколько-нибудь значительного политического или экономического племенного объединения, которое могло бы преобладать или абсолютно довлеть над другими культурно-этническими группами. Здесь, несомненно, жили племена, различные по своему происхождению. По физическому типу они могли быть и австралоидами, и монголоидами. В Северной Японии, на Хоккайдо, это, возможно, были предки позднейших айнов, на материке, в Приморье и Приамурье,— палеоазиаты — предки нивхов, коряков, чукчей, ительменов и эскимосов. Территориальное соседство обусловило постоянный обмен культурными достижениями. Процесс этот был взаимным и продолжался тысячелетия. В ходе такого длительного взаимодействия в культуре племен-соседей накапливались те общие элементы, которые сегодня фиксируются археологами. Причем не только в материальной культуре, но, что очень существенно, и в искусстве, в котором отражаются идеи и понятия древних охотников и зверобоев о мироустройстве.

Вечером мы выехали в Нэмуро. Сразу за окраинами Кусиро дорога круто повернула к востоку, вдоль берега залива Аккэси и большой его лагуны, известной своими крупными устрицами. Очертания бухты Хаманака и ее якорной стоянки, удобства которой отмечали еще мореплаватели XVIII века, рассмотреть не удалось. Берег и море поглотила темнота, изредка прорезаемая цепочкой огней: то ли портовых сооружений, то ли рыболовных судов.

Ночная тишина и ровное гудение мотора экспедиционной автомашины настраивали на неторопливую беседу. Разговор зашел и о сибирской археологии, о новых памятниках и раскопках. Вспомнили Алексея Павловича Окладникова — лидера сибирских археологов. Советского академика хорошо знают и ценят в Японии. По словам Кото Кюдзо, об удивительных открытиях и необыкновенном чутье А. П. Окладникова ходят легенды.

Научное чутье. Обладает ли действительно таким качеством ученый, или такое объяснение придумано для тех, кому сопутствует удача? Сослаться на научное чутье после того, как открытие уже сделано, конечно, очень просто. Но правомерно ли успехи в науке объяснять только везением? Безусловно, в работе археолога, как и в любом научном поиске, присутствует элемент неожиданности и не исключена та самая «счастливая случайность». И все же подготавливаются открытия упорным трудом, суммой накопленных знаний своих и предшественников, настойчивостью в поисках. «Звездные часы» могут состояться, а могут и не состояться, но как бы то ни было ученый готовит их всей своей жизнью.

Харуо Ойи заговорил о научных трудах по археологии, изданных в последние годы в Советском Союзе, подчеркнув, что японских ученых, занимающихся азиатскими культурами, очень интересуют публикации советских коллег по этим вопросам. Отметил он и то большое впечатление, которое произвела на японских археологов монография «Древние поселения на Сахалине» (Речь идет о монографии: Басильевский Р. С., Голубев В. А. Древние поселения на Сахалине. Новосибирск, 1976.), переведенная на японский язык. Что же касается его личного мнения, то он склонен думать, что пока трудно доказать раннее возникновение охотской культуры на Сахалине.

Не спорю, проблема охотской культуры действительно требует дополнительных исследований, и они ведутся советскими археологами. Предстоит много сделать по уточнению и разработке деталей происхождения, развития, культурно-исторических связей охотской культуры. В нашей книге по Сахалину приводятся факты и их интерпретация. Но это совсем не значит, что мы претендуем на безусловную истинность своих суждений. В науке такое и не принято. Поиски истины — это и накопление фактов, и дискуссии, и перепроверка, а иногда и пересмотр своих взглядов. Памятники охотской культуры есть и на Сахалине, и на Курильских островах, и на Северном Хоккайдо. Общение советских и японских археологов помогает выработать общие положения о месте охотской культуры среди других культур Тихоокеанского Севера, о хронологии ее памятников и их этнической принадлежности.

... Через два часа пути мы въезжаем в Пэмуро. Город расположен на северной стороне полуострова, носящего то же название, недалеко от границы Советского Союза. С мыса Носапп, северо-восточной оконечности полуострова, в ясную погоду видны горные хребты Купашира и острова Малой Курильской дуги. До первого из них острова Сигнального отсюда всего три с половиной километра. У Японии, действительно, нет более близкого соседа, чем паша страна. И, конечно, не случайно в этой стране с каждым годом растет интерес к русскому языку, литературе, музыке. Группы, изучающие русский язык, есть во многих университетах. Активно изучают русский язык на Хоккайдо. В Саппоро, Хакодате, Отару, Вакконае созданы курсы русского языка. Телевизионная корпорация «Эп-эйч-кэй» проводит уроки русского языка по телевидению, в которых принимают участие дикторы Московского телевидения.

Нэмуро — город рыбаков. Он весь пропах морем и рыбой. Когда-то здесь была древняя айнская крепость, руины которой можно видеть и сегодня. Дословный перевод айнского слова «нимоуруру» означает «жить в спокойствии с оградой с четырех сторон». Чтобы попасть в древнюю крепость, нужно подняться на крутой холм по винтообразно идущей тропе примерно на высоту 160—170 метров, где открывается довольно обширная площадка, густо поросшая высокой травой. Среди ее зарослей прослеживаются котлованы древних жилищ. Их довольно много. Осматривая крепость с Харуо Ойи, мы насчитали 12 таких котлованов, но думается, что их здесь больше. Айнское поселение в Нэмуро в прошлом было одним из самых крупных и влиятельных в восточной части Хоккайдо. Даже после разгрома айнского восстания под предводительством Сагусяина (1669), когда многие вожди айнских племен потеряли свою независимость и подчинились клану Мацумаэ, айны Намуро и Кусиро сохранили свою самостоятельность, а поселки их, как отмечается в летописях Мацумаэского дома, «были цветущие».

Люди Мацумаэ открыли местность Нэмуро в годы правления Гэнроку (1688—1703), но только в конце XVIII столетия (около 1780 г.) здесь впервые была поставлена «станция» для сбора податей с местного населения. В начале XIX столетия (1801 — 1803) лесопромышленник Сицироэмоне купил эту местность и основал торговую контору, а позже и порт, в который прибывали коммерческие суда.

В регистрационных записях, относящихся к 1819 году, значится, что в то время в Нэмуро имелись контора для присутствия чиновников, барак, торговый магазин, амбар для хранения риса, бюро для рыбопромышленных сделок и торговый двор с гостиницей для приезжающих. Кроме того, было еще 11 домов для разных лиц. Отмечается также, что здесь жили 36 мужчин и женщин «исконных туземцев» (См.: Позднеев Дм. Материалы по истории Северной Японии и ее отношений к материку Азии и России. Т. I. Иокогама, 1909, с. 283.).

Заметную роль сыграл полуостров Нэмуро в развитии русско-японских отношений. У его берегов зарождались связи России с Японией. В 1739 году к его северным берегам приставали суда отряда М. П. Шпанберга Второй Камчатской экспедиции, занимавшейся изучением Курильских островов. А в начале октября 1792 года в бухту Нэмуро, отгороженную от открытого моря небольшим островком Бэнтэндзима, вошла бригантина «Екатерина», которой командовал штурман В. Ловцов. На борту бригантины находился русский посол Адам Лаксман, направленный русским правительством для установления торговых отношений с Японией. Он привез с собой грамоты для правительства «Ниппонского государства», а также доставил трех японских подданных, унесенных штормом и потерпевших кораблекрушение у российских берегов.

Адама Лаксмана и его спутников доброжелательно встретили местные жители — «мохнатые курильцы», как тогда русские мореходы называли айнов. Среди них было также несколько японцев — служащих дома Мацумаэ. В своем «Журнале» Адам Лаксман отмечал: «На берегу у них выстроен был дом, амбар и травою крытый сарай... курильцы же поставили на берегу шалаши, или их летние юрты наподобие конусов, и как покрыли оные схожими на циновки, сделанными из травы и тонкого камышу, называемыми на их языке цырелами, каковыми и во внутренности всю юрту кругом около раскладываемого посредине огня устилают» (См.: Описание путешествия из Иркутска с возвращением спасенных при кораблекрушении (Журнал Адама Лаксмапа).— В кн.: Головнин В. М. Записки флота капитана Головнина о приключениях его в плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 годах с приобщением замечаний его о Японском государстве и народе. Хабаровск, 1972, с. 456—457.).

Во время визита к японским чиновникам Адам Лаксман получил разрешение на «прозимовку» и строительство на берегу «светлицы и казармы». Он попросил послать гонца с письмом к правителю дома Мацумаэ. В своем письме русский посол, подчеркивая, что законы Российского государства обязывают относиться с заботой к потерпевшим кораблекрушение, отмечал: «... Российская государыня, по высокоматеринскому и единственно о благе человечества пекущемуся покрову, Указать соизволила иркутскому генералу-губернатору Пилю, чтоб упомянутых подданных великого Ниппонского государства возвратить в их отечество, чтоб они Могли видеться со своими родственниками и соотечественниками.

Вследствие такового высочайшего е. и. в. повеления Его Высокопревосходительство и направил нас как для посольства в великое Ниппонское государство к главному правительству, так и для доставления оного государства подданных в свое отечество и с подробнейшим описанием о их приключении и обо всем прочем по соседственной смежности».

И далее: «дошед до сего берега, обитаемого курильцами, свиделись со служителями начальства вашего и почли за лучший способ, как уже наступило позднее осеннее время, здесь зимовать, рассудили, для сведения вашего и собственной пользы нашей для безопасности будущей весны впредь путешествования, просить и о доставлении вам письма нашего, которым просим, чтоб вы от себя великого Ниппонского государства главному правительству возвестили о нашем туда шествии...» (Там же, с. 458—459.).

Отправив письмо к Мацумаэ, русские приступили к строительству светлицы и казармы для зимовки экипажа. В конце ноября казарма — самое большое в то время в Нэмуро строение из крупных бревен — была готова. Перезимовав, «Екатерина» отплыла из Нэмуро в залив Хакодате. Оттуда Адам Лаксман и его спутники отправились к Мацумаэ, где и состоялись переговоры с участием высокопоставленных правительственных сановников, специально прибывших из Эдо. В конце августа 1793 года после окончания переговоров миссия Адама Лаксмана покинула порт Хакодате и 8 сентября благополучно возвратилась в Охотск.

Результаты первого посольства в Японию русское правительство расценило как успешные. Адам Лаксман получил желаемый «лист японского правительства, дозволяющий безвозбранно россиянам для торговли приходить в одну токмо Нангасакскую гавань (порт Нагасаки.— Р. В.)» (Там же, с. 512.).

Японцы, Кодаю, Коити, Нсокити, доставленные Адамом Лаксманом на бригантине «Екатерина» на Хоккайдо (Эдзо) в 1792 году, а также другие японские подданные, побывавшие в России, хорошо отзывались о стране и ее народе, хвалили русское гостеприимство. Показательны в этом отношении, в частности, записи допросов Кодаю после его возвращения на родину. Эти его рассказы на допросах обобщены в прекрасной книге японского писателя Ясуси Иноуэ «Сны о России», недавно у нас переизданной (Ясуси Иноуэ. Сны о России. М., 1977.).

Со страниц книги перед нами предстают привлекательные образы русских людей и самой России. Книга рассказывает, о том, что приглашение к мирным и добрососедским отношениям исходило от Русского государства.

Доброе дело начиналось на берегах Нэмуро. Хорошо бы это помнить. К сожалению, кое-кто в сегодняшнем Нэмуро забыл добрые дела и слова своих соотечественников. Есть в Нэмуро люди, которые периодически организуют кампании за «возвращение северных территорий». Причем один подразумевают под этим Южные Курильские острова, другие — все Курильские острова, третьи — не только Курильские острова, но и Южный Сахалин. Попытки оправдать притязания тем, что жители Курильских островов и Южного Сахалина — айны — когда-то якобы были подданными Японской империи, не имеют реальных оснований. Это понимает большинство японцев, в том числе и жителей Нэмуро, людей самых различных слоев японского общества.

На приеме, устроенном мэром Нэмуро, и мэр города Тэрадзима Исао, и председатель отделения Общества японо-советской дружбы префектуры Нэмуро Хисао Мураяма, и депутат Нэмурского муниципального совета Ямасьта Киёси, и археолог Ясуо Китакамаэ — все говорили о необходимости развития японо-советского сотрудничества в области рыболовства, торговли, науки и культуры. И научные работники, и простые рыбаки, с которыми мне приходилось встречаться, в своих, высказываниях проявляли заинтересованность в дружбе наших народов: «Нам нужно сотрудничать; нужно, чтобы Японское море не разделяло, а объединяло наши народы». Хочется верить, что это были искренние слова.

Наши совместные работы — «первые японо-советские археологические раскопки», как о них сообщили здешние газеты, тоже способствуют доброму делу — деловому научному сотрудничеству и дружбе.

Достигнув невиданных высот в развитии науки и техники, наш современник все чаще оборачивается назад и задумывается над тем, как развивалось человечество, каким был процесс эволюции от наших предков, одетых в звериные шкуры и обитавших в пещерах, до сегодняшних чудо-городов, заводов-автоматов, космических кораблей.

Археология как раз и является той «машиной времени», которая позволяет заглянуть в глубь тысячелетий и восстановить хотя бы в общих чертах жизнь людей отдаленных эпох. Через призму археологических открытий прослеживаются те достижения прошлого, которые лежат в основе современной человеческой культуры и цивилизации. Этим во многом и определяется огромный интерес к археологии и археологическим открытиям во всем мире. Человек второй половины XX столетия хочет больше знать о своем прошлом. Не является исключением в этом отношении и Хоккайдо.

Интенсивное строительство дорог и освоение новых районов, начавшиеся на острове с середины 60-х годов, привели к массовому разрушению древних памятников. Естественной реакцией научной общественности было развертывание широких археологических раскопок для изучения культурных ценностей, которым грозило или грозит уничтожение. В настоящее время археологические исследования проводятся на Хоккайдо университетскими центрами, отделами культуры комитетов просвещения местных муниципалитетов и местными музеями. На острове активно действует «Археологическое общество Хоккайдо», насчитывающее более 100 членов и объединяющее археологов, антропологов, любителей-краеведов. Его возглавляет известный археолог Тосио Оба. Обществом издается журнал «Археология Хоккайдо» («Хоккайдо Кокогаку»). Археологические научно-исследовательские общества созданы и при ряде муниципальных музеев. На Северном Хеккайдо такие общества существуют при музеях Кусиро, Абассири, Вакканая. Любители-археологи оказывают большую помощь в организации раскопок, охраны памятников, в издании собранных материалов. Музей Кусиро, например, издает «Известия муниципального краеведческого музея» —с периодичностью шесть номеров в год.

За последние годы значительно увеличилось количество исследуемых на Хоккайдо памятников различных эпох. Если в 1970—1971 годах раскопки велись на 35—37 памятниках, то в 1977 году исследовалось более 60 стоянок, поселений, городищ и могильников. Причем отчетливо наметились тенденции интенсификации археологических поисков и раскопок в северной части острова, где выделяется несколько таких районов. К их числу относится и полуостров Нэмуро.

Рис. 12. Остров Хоккайдо, бухта Нэмуро.